Идея была идиотской, но мне не с кем было поговорить.
— Скажи, почему он не дает мне противозачаточные? — без приветствий потребовала я, когда Джастис ответил на мой звонок.
— Хочешь меня добить? — вздохнул Джастис. — За что, Вика?
— Не льсти себе. На передовой я. И я не понимаю, чего он от меня хочет! Говорил, что ему нужен мой опыт и знания, чтобы высказала свое профессиональное мнение по ситуации…
— Значит, у них там все хреново, — усмехнулся.
— Не смешно, — укоризненно заметила я. — У твоих сородичей проблема.
— Общий враг нас не объединяет, Вика. Плевать я хотел на проблемы Рэма и его семьи.
— Он тоже от тебя не в восторге.
— Думаю, моя башка с кровью его бы устроила на завтрак, я же посмел прикоснуться к его собственности. — Он угрюмо помолчал, прежде чем ответить: — Для нас невозможно болезненна сама мысль о том, что выбранная самка защищается от потомства. Не бывает такого варианта, — вздохнул он. — Я бы скорее яйца себе откусил…
— Ты живешь в цивилизованном обществе!
— Он тоже. Я же тебе говорил — на хрен ему не далась твоя помощь. Возможно, он думал, что охерителен настолько, что инстинкты ему уже не помеха. Но не учел, что людей в угол загонять не принято… В общем, я ему не сочувствую. Тебе — да, очень.
— Что можно сделать? — Меня затрясло. — Таблетки, инъекции… Что он не почувствует?
— Почувствует изменение в твоем эмоциональном состоянии.
— Ч-черт, — я сползла в раздевалке по стеночке и обняла колени.
Ну вот какого черта Рэм снова пускал меня по кругам ада вместо того, чтобы дать хоть день передышки?! А казалось, что между нами только-только потеплело…
— Мисс Кэвилл, — окликнули меня робко, и я подняла глаза на доктора в дверях — гинеколог, что меня осматривала. — Простите, мистер Арджиев попросил обсудить с вами контрацепцию… — Она подняла мобильный в руках. — Только что позвонил.
— Вы же понимаете, что я уже могу быть беременна? — машинально выдала, пытаясь не впасть в ступор и хоть как-то среагировать.
— Понимаю. Пройдемте, обсудим.
Как я добрела до кабинета врача — помнила смутно. Мне не за что было благодарить Рэма! Это нормально — иметь выбор! А он ворвался в мою жизнь, взял все, что ему было нужно… и помог вернуть Денвера. А теперь играл с ним на детской площадке, сводя меня с ума даже на расстоянии.
— Вы уверены, что мне позволено решать абсолютно все? Может, он просто не понимает нюансов? — выдавила я, усевшись в кресло. Голос дрожал.
— Давайте сначала решим, на что готовы вы. Вариантов у нас два — предотвратить случившуюся беременность и предохраниться от будущей, или…
— Подождите, — поднялась я и шагнула к дверям, выхватывая мобильный на ходу.
Рэм ответил сразу.
— Говори.
— Ты понимаешь, на что дал согласие? — тяжело дышала. — Я могу быть уже беременна!
Он молчал долго, и я уже подумала — не ответит вовсе.
— Да, я понимаю, — безукоризненно ровно прозвучал его голос. — И приму любое твое решение.
— Ты же только что запрещал!..
Слишком много для одного дня потрясений и взрывов в моей вселенной. Все настолько неоднозначно, дико, болезненно, что иногда казалось — действительно проще шагнуть на крышу.
— Передумал, — начинал наливаться тяжестью его голос. — Или ты сама ни одного решения не можешь принять? Тогда я продолжу приказывать — иди и делай инъекцию. Ты же этого хочешь?
— А потом что? — несло меня. — Прикоснешься ко мне снова? Или столкнешь с крыши?
— Тебе сейчас повезло, что я не могу дотянуться до твоей шеи, — прорычал Рэм, и где-то рядом отчетливо всхлипнул Денвер.
— Сволочь, — выдавила я трясущимися губами и бросила трубку.
Взять себя в руки стоило всех сил. Как он втянул меня в эти призрачные качели? Почему мне так больно, если все это — игра и грубое использование?
Врач терпеливо ожидала меня в кабинете.
— Давайте без радикальных мер, — почти прошептала, но меня услышали. — Я хочу убедиться, что никого не убью. Ведь вероятность есть, что…
Но закончить так и не смогла.
— Опираясь на ваш цикл — есть, — поняла все врач. — Тогда мы подберем для вас безопасную барьерную контрацепцию. Она может немного доставлять дискомфорт партнеру, но зато безопасна для вероятной беременности.
— Мне подходит, — кивнула я.
— Через неделю покажетесь — узнаем наверняка и примем соответствующие решения. Договорились?
— Да.
— Тогда пройдемте в процедурный кабинет.
22
Он чувствовал ее на расстоянии, как родную мать. Я же чувствовал, что ей плохо. Настолько, будто снова стоит на крыше. Странно было это все, но настолько ярко, что готов был пить эмоции до последней капли, пусть они и застывали в венах кусками льда, причиняя боль. Я, наверное, выглядел для нее сейчас бездушным айсбергом, а на самом деле было больно шевелиться.
Она вышла бледная и измученная. Не взглянула на меня, но и к ребенку не приблизилась.
— Бери его и поехали, — попробовал заставить его взять.
Но не вышло.
— Возьми его сам, пожалуйста, — обняла себя Вика руками.
Мне отчитались, что она отказалась от инъекции. Но не потому что боялась меня. Не хотела убивать жизнь… Невозможная женщина. Сделала какие-то свои дикие выводы и решила, что больше не имеет права подвергать жизнь ребенка опасности? Пусть и другого, не рожденного? Пожалуй, неплохо хоть для какой-то твердой почвы. Но это ее не спасало. Потому что спасло меня. Когда давал согласие на контрацепцию, на самом деле не был готов к последствиям. А она все просчитала и сделала единственным приемлемым для меня способом — приняла последствия.
Я видел ее отсутствующий взгляд в зеркале заднего вида и пытался понять, что мне сделать, чтобы вытащить ее. Казалось, что знаю ее всю жизнь и ни черта не понимаю, как с ней быть. Подкидыш тоже ерзал и куксился, да еще и ездить в детском кресле не привык — все норовил вывернуться из ремней. Это хоть как-то отвлекало Вику от ее состояния.
В квартире она машинально потащила Денвера к дивану разгребать доставленные вещи, понемногу оживая. Я не трогал, наворачивая круги вокруг — заказал ужин, встретил доставку, принял пару звонков, которые вернули в холодный мир расчета и бизнеса. По поводу второго меня предупредили.
— Мистер Арджиев! — А голос у твари дрожал… — Чего вы хотите?!
— Я хочу, чтобы вас не было в департаменте, — сверлил Вику взглядом. Не хотел, чтобы она слышала разговор, но и спускать с нее глаз не находил возможным. В итоге отошел к столу, понизив голос и надеясь, что Вика не поймет, о чем речь.
— Кто вы такой, чтобы решать судьбу людей?! — взвился Дан.
— Нелюдь. — Старался шуршать пакетами из доставки как можно громче.
— Я не трогал ее, — цедил он раздраженно.
— В мои планы не входит отпускать вам грехи, но есть контакты по-настоящему самоотверженного священника.
— Почему не позволяешь извиниться? — наседал тот. — Я готов прилюдно, перед ней!
— В смысле, — усмехнулся я. — Признаться, что принуждал ее лечь под тебя?
— Признаюсь, что слишком агрессивно ухаживал.
— Ты натравил на ребенка службу опеки.
— Что пошло тебе только на пользу, — охренел от наглости ублюдок. — Теперь-то она от тебя точно никуда не дернется!
— Я думаю, что вы слишком некомпетентны не только в моих личных обстоятельствах, но и в работе, которую выполняете, — невероятным усилием воли не перешел на более простой язык. Но равнять себя с этим человеком не хотелось. Хоть я недалеко ушел. — Совет директоров разве что не хлопал в ладоши моему условию новых поставок сырья.
— Я просто так не уйду!
— Уйдешь не просто — мне плевать.
Но не успел я отбить звонок, понял, что недооценил свою женщину. Снова.
— Ты его убрал? — Ее глухой голос, казалось, высушил воздух между нами, и я задержал дыхание.
— Кого? — невозмутимо щелкнул кнопку кофеварки.
— Я бы подумала, что ты рисуешься, — потянулась она за стаканом, встав рядом на цыпочки. — Но ты слишком громко шумишь, чтобы я не услышала разговор.
— Что такое «рисуешься»? — скосил глаза на ее губы, когда она поднесла к ним стакан и стала жадно пить.
— Чувствуешь вину, — облизалась она и принялась мыть стакан.
— Чувствую. И я уже просил прощения…
— Мне теперь не за что тебя ненавидеть, — посмотрела мне в глаза. — Ты исправил все, а за что не смог — попросил прощения. Вернул мне малыша, защитил от Дана… разрешил сделать аборт, — она замолчала и опустила взгляд. — Но почему-то чувствую себя еще больше загнанной в угол.
— Просто стань моей, и я сделаю все, чтобы тебя больше никто не обидел, — ждал ее прямого взгляда, и она не подвела — вернулась в плен моего внимания.
— Я правильно понимаю: единственное, чего не дашь — свободы. — И каждое слово, как заточенное лезвие.
Ладони сами сжались в кулаки, кровь ударила в голову так, что та аж закружилась:
— Можешь просто взять этот нож и ударить меня в шею, чтобы наверняка, — плохо соображая, еле сложил слова. — Результат будет один.
— Твоя жизнь зависит от меня? — раскрыла она глаза.
— Не жизнь, — выдавил. — Неважно. Я не могу тебя отпустить. И пытаюсь сделать все, чтобы ты осталась. Что тебе еще нужно?
— Нужно понять, почему ты это делаешь, — заморгала она. — Почему не отпускаешь…
— Потому что могу не отпустить.
Я ничем не способствовал улучшению ее состояния, но обнаружить, что ничего не отвлекает ее от него лучше, чем мои тайны, было неприятно. Хотя чего я ждал? Это ее работа.
— Я подумала, что тебе нужен ребенок, — сузила она пытливо глаза. — Но ты сегодня и эту гипотезу разрушил. Я не знаю, чего ты от меня хочешь, Рэм…
Боялась. Вся побелела и затряслась от страха не получить ответ.
— Ты не поверишь, если я скажу правду, — не смог сдержать усмешки.
— А ты попробуй, — сглотнула.
— Просто останься со мной, — склонился я ниже. Смешно было себя чувствовать снова подростком, но я отдался этому с головой и ушами, потому что не знал, как изменить отношение этой женщины к себе самой. — И будь что будет. Рискни, без расчетов и взвешиваний. — Приятно было видеть растерянность в ее взгляде. Я явно видел детали разрозненных слов и наблюдений, которые тянулись в ее мыслях одни к другим, но Вика разве что не жмурилась, лишь бы не видеть целую картинку. — Я тебе уже столько всего пообещал. И все — за один день. Не помню за собой подобного…
Ее губы тронула обескураженная усмешка, которую не успела сдержать. Интересная — от кончика носа до кончиков ногтей. Я втянул воздух, стремясь распробовать ее запах в эту секунду, а она, наконец, прикрыла глаза. И я не стал больше сопротивляться — дернул ее в свои руки и прижал к груди, жмурясь. Ее запах наполнил душу букетом эмоций — тревогой, спокойствием, дикой радостью… Я забыл каково это — так ярко чувствовать. Наверное, последний раз было так хорошо только в детстве, когда катился по снежной горке кувырком.
Вика замерла в руках, но не вырывалась — уже хорошо. Хотелось остановиться пока на этом.
— Сегодня не поедем никуда, — голос охрип, а грудь едва не порвало от удовольствия скользить носом по ее волосам, пропахшим клиникой. — Давай ужинать. И мне нужно еще собрать кроватку, — я выпустил ее из рук.
Вика отшатнулась. Набрала воздуха в грудь, чтобы возразить, но просто медленно выдохнула и кивнула:
— Да, нужно…
Недотрога. Ее никто не обнимал… как давно? А как давно мне стало это важным? Я втягивался в нее, прорастал каждой порой, и это пугало.
Но назад дороги не было.
Нужно было переставать обдумывать и сопоставлять. Мужчину, который поставил все в моей жизни с ног на уши, а теперь сидел на полу, собирая для ребенка кровать, невозможно уложить в какие-то рамки и ожидания. Я устала, вымоталась, впала в отупение, пока не услышала его разговор с Даном. Я больше не могу пытаться что-то понять. Нас обоих штормило и трясло, и непонятно кого больше.
Но обстоятельства красноречиво показывали, где теперь будет надежнее. Дан бесновался. Мне на почту пришло уведомление о закрытии отдела информационных исследований, а аналитиков, которых я собирала по всему городу, предстояло уволить. Он рушил то, что я создавала месяцами. И это только начало. Почему отмолчался Келлер, я пока не понимала, но приказы об увольнениях он видел. Получил рекомендацию не поддерживать меня так явно, чтобы остаться у руля? Тогда это действительно выглядело малой жертвой, но стоило вспомнить каждого сотрудника, что верил мне, и сжимались кулаки. Нужно быть идиотами, чтобы разрушить и распустить столь функциональный отдел! Каким образом Дан обосновал это чудовищное решение, я не понимала. Только Рэм рубанул эту мразь поперек, и хоть она и сдыхала, но в агонии могла наворотить многое.
— Так ты его уберешь с поста? — отважилась задать вопрос, когда Рэм встал, чтобы сварить кофе.
23
— Не я, но…
— Не скромничай, — усмехнулась.
Он полуобернулся, усмехаясь:
— Я сделал предложение вашему правительству, от которого они не смогут отказаться. Просто поставил условие…
— Сурово, — улыбнулась, блуждая взглядом по его широкой спине, временами отвлекаясь на руки. Чувствовала себя как после взрыва — в ушах звенело от нашего разговора, а тело растекалось по стулу, сбрасывая напряжение. — Мне нужно на работу… завтра.
— Что случилось?
— Дан добился упразднения важного для меня отдела и сокращения финансирования. А я даже не там, чтобы заступиться…
— Хорошо, утром поедешь на работу. Дашь знать, когда освободишься, заберу, и поедем в Аджун. Идет?
— Идет.
За окнами стемнело, проснулся Денвер и сразу же направился к Рэму щупать новую кровать. Я разогрела ужин, порезала еду на более мелкие куски и попыталась переманить малыша к себе, но куда там! Пока Рэм не подхватил его и не понес к столу, и ухом не повел. И снова сел есть только с ним. Оно и понятно — мама все это время до встречи с этим мужчиной кормила непонятной жижей, а тут — целое приключение! Подавиться пару раз, растянуть еду по всей тарелке, куснуть Рэма за палец вроде как случайно… Денвер пробовал границы дозволенного, как любой малыш в его возрасте. И это было радостно видеть, потому что то, как он тянулся к Рэму, могло перерасти в заискивание и в «сделаю что угодно, лишь бы любил». Но этого не происходило. Малыш проявлял характер, хоть и робко и опасливо.
— Не пробовали искать его родителей? — спросил Рэм.
— Нет. Если его бросили — смысл?
— Отец ребенка не знает о нем. Случайной беременности тоже не бывает…
— В смысле? — моргнула я.
— Если оборотень завел ребенка, значит, сделал это намеренно. Его мать не была случайной встречной.
Ах да, значит, это убеждение касается не только его.
— Может, она была против? — нахмурилась я.
— Она родила, — возразил он.
— Может, ей не позволили принять другое решение? — уперлась. Да и… пример такой же ситуации был перед глазами.
— Ты бы бросила, если бы родила?
— Нет, конечно!
Тут даже задуматься не пришлось. И, глядя на Денвера, в глубине души я совершенно не понимала его мать.
— С ними со всеми что-то случилось, — будто услышал мои мысли Рэм. — И его зовут не Денвер. Вот в чем проблема.
— Что? — опешила я.
— Ребенок запоминает имя, которым его называют. Его назвали другим. Он не реагирует на твое…
— Он же просто маленький…
— Нет.
Денвер внимательно смотрел на меня, да так осмысленно, будто подтверждал каждое слово Рэма.
— Расскажи про имя, — зацепилась я, подаваясь вперед.
Слова Рэма взволновали до глубины души. Если отвлечься от остального, он — просто кладезь открытий для меня!
— Первое имя, которое слышит ребенок от того, кто его держит, запоминается на всю жизнь, и откликаться он будет только на него. Это имя значит «дом», «родители», «все будет хорошо». Другие имена всегда будут чужими.