Согласился? И… Все?
Возвращаюсь на кухню, встречаю вопросительный взгляд Маринки.
— Вроде бы он согласился вернуть мои вещи. — Не очень уверенно произношу я. Вроде бы Баринов согласился. Вроде бы. Но это прозвучало настолько внезапно, настолько непонятно, что я не могу в это поверить всерьез.
Может реально он перепил вчера, а сегодня чувствует себя виноватым?
Хотя, мне, разумеется без разницы. Я, правда, не готова настолько собой рисковать, чтобы вот с этим вот по-пьяни неадекватным мужиком оставаться.
На самом деле — предчувствия меня не обманывают.
Все оказывается совсем не так просто.
Правда я об этом узнаю почти через час, когда успела уже и посуду Маринке помыть (да, я умею, я не первый раз ночую у Маринки), и в душ сходить, и почти просушить голову.
Именно тогда Маринка барабанит в дверь ванной: “Сонь, тебе тут звонят”. Приходится выключить фен, забрать у Маринки телефон, и торопливо выдохнуть: “Слушаю”, оглядываясь в поисках расчески.
— У нас с тобой два варианта, Сонь. — Сухо произносит Баринов. — Первый: я сейчас звоню в домофон, ты мне открываешь. Второй: ты спускаешься во двор. В обоих случаях, мы с тобой разговариваем. Иначе… Иначе, ну скажем, машину Петровой мои ребята испортят очень старательно. Ездить она не сможет пару месяцев, точно. Хочешь так кинуть свою подружку?
Он здесь… У Маринкиного дома. При чем, все-таки, не один. На самом деле, я даже если откажусь выйти — он же все-равно сможет зайти в подъезд, дом не из элитных, тут нет консьержей, и бабульки регулярно пускают всяких разносчиков газет. Войдет и будет караулить меня у двери Маринкиной квартиры. Даже ломать не обязательно. При этом, Маринку я точно подставлю, потому что ремонт машины — штука дорогая. В моих условиях, я ей даже компенсировать это не смогу.
И почему я сразу не подумала, что звонок Баринову — это, в принципе, очень хреновая идея? Почему сразу не вспомнила, что по номеру телефона легко пробивается местоположение?
Капец, какая я сегодня дура, и, кажется, совершенно не планирую больше не делать глупостей.
— Я сейчас выйду. — Тихо произношу я.
В конце концов… Может, ему действительно есть что мне сказать?
13. Сам не плошай
Вот вроде смазливая у Баринова физиономия, а меня при виде неё начинает подташнивать. Не знаю… То ли я раньше не замечала что-то неприятное в его прищуре и поджатых губах, то ли я напрочь травмировалась прошлой ночью и не могу поверить в романтичного увлеченного мной Сережу. Что изменилось? Вот вроде тот же белобрысый, голубоглазый юноша, почему же уже и я вижу в его мимике что-то отталкивающее.
— Здравствуй, Соня, — мягко улыбается Баринов, а у меня мороз по коже, приходится поплотнее закутаться в Маринкину куртку и глубже сунуть руки в карманы джинс.
— И тебе привет, Сер-р-режа, — издевательским тоном тянет Маринка. Она увязалась за мной следом. Швырнула в меня своей нелюбимой курткой, розовой, заявила “хорошо, что не выкинула” и пошла ковыряться в тумбочке с инструментом, чтобы найти ломик. Нашла, нужно сказать… Зеленый, в цвет своей кожанки.
— Петрова, сказал бы, что рад тебя видеть, но сегодня нет настроения врать, — прохладно замечает Баринов, и я вижу, как в его лице проскальзывает ледяное раздражение. Вот только зря он это. Если бы Дягилев столкнулся с Маринкой, а не со мной — он бы кликал её не меньше чем тигрицей. Уесть, заткнуть, напугать Маринку невозможно. Она мне как-то со смехом втирала, что после детского дома, где она регулярно дралась даже с пацанами, ей пришлось завести подружку, то есть меня, чтобы понять, как могут вести себя нормальные девочки. Ну, я как “нормальная девочка” — это она, конечно, эпично промахнулась, ну да ладно.
— Знаешь, Сер-р-режа, — Маринка улыбается, как голодная акула, перекатывая на языке “р” самым хамским образом, — а я вот тебя рада видеть очень. Настолько, что даже подарок с собой прихватила, — на этом она подбрасывает в ладони ломик, — подойдешь забрать?
Баринов тихо вздыхает, хотя я даже с расстояния нескольких метров вижу, как наливаются кровью у него глаза. Да, он терпеть не может, когда с ним вот так разговаривают, он и таких хамоватых посетительниц в отеле не любит. Хотя, мне его совсем не жалко.
— Соня, ты так и будешь молчать? — До чего настойчивый, а… А я-тот надеялась, что мне дадут просто постоять. На улице до меня дошло, что вообще-то у меня раскалывается голова. В тепле это как-то не ощущалось, а тут и головокружение легкое накатывает вдобавок. Хочу обратно, наверх, к раскладушке и одеялу.
— Ты хотел мне что-то сказать, не я, — я пожимаю плечами. Я хочу лишь только, чтобы он отстал от меня нахрен, и желательно сделал это побыстрее. Тот первый страх, который оглушил меня там, наверху, в квартире, уже сошел на «нет», теперь я внезапно ощущаю себя разъяренной.
Баринов не один стоит у своего выпендрежного черного “матерого” джипа. Тут же мужик из бариновских “мальчиков на побегушках”, видела его раньше не один раз. Один, но… В принципе, и одного хватит.
Мужик стоит чуть поодаль и вообще с другой стороны машины, а мне все равно не по себе, ведь смотрит он на меня. А когда на тебя смотрит вот это вот мордатое плечистое существо, а в тебе нет и шестидесяти килограммов живого веса — хочется, чтобы тебя вот с этим разделяло что-нибудь. Например, железная дверь подъезда.
— То есть ты не хочешь мне объяснить, с какого хрена ты сбежала от меня после свадьбы?
Святая простота Сережи прекрасна.
— Баринов, я ведь легко могу озвучить, что стало причиной для моего побега, — без особой приязни замечаю я. — Что тебе надо и на кой хрен ты приехал, вот куда более актуальные темы для разговора. Но и на них я разговаривать не хочу. Лучше полюбуюсь, как ты укатываешься отсюда к черту на рога. Можешь искать правильную девственницу, я тебе мешать не стану.
— Правильную? — переспрашивает Баринов, и я прикусываю кончик своего языка. Блин, не собиралась же вообще ничего говорить на эту тему.
— Подходящую тебе? — раздраженно огрызаюсь я. — В общем, любую другую девственницу иди, бери, раз уж я тебя не устраиваю.
И снова хреновые формулировки. Можно подумать, если бы я его сейчас устраивала — я бы вернулась. Не-а. Ни за какие коврижки. Даже если придется три года питаться одним ролтоном, позволяя себе доширак только по праздникам.
— Соня, у меня было непростое утро сегодня, — Баринов пытается говорить мирно. — И давай ты все-таки сядешь в машину, и мы поедем домой. Поговорим по дороге.
— Ты меня за конченую дуру держишь, да? — Как же я от него устала. Вот по этой вот наглой роже типа “ничего не было”. — Ты явился сюда, хотя я тебя не просила. Ты угрожал разбить машину моей подруги. Ты обещал, что пустишь меня по кругу со своими друзьями. И ты делаешь невинную морду и говоришь мне “поедем домой”? Баринов, ты вконец охренел? Знаешь, я ведь и полицию могу сейчас вызвать. Ты меня преследуешь, ты мне угрожаешь. Ты, конечно, может и отмажешься, но будет как минимум скандал и пострадает репутация отеля твоей матери. Да и некоторое время тебе будет тупо не до меня.
— Хорошая идея, кстати, — замечает Маринка и начинает шариться в кармане куртки, явно в поисках телефона.
— Я твой муж, — безмятежно напоминает мне Баринов. — Полиции будет достаточно этого. Мужья не преследуют своих жен.
— Да ладно? — я поднимаю брови. — Может, мужья жен и не убивают, и их за это не сажают? Я ж не любящая жена, заявлений забирать не буду и полицейским морду бить за то, что они тебя укатывают в обезьянник, тоже.
Честно говоря, отчасти Сережа был прав. У него были деньги и свидетельство о браке, полиция у нас работала не всегда корректно, но у меня как минимум была фамилия и отчество моего папы, а еще я могла покачать права и настоять на том, что вообще-то в уголовном кодексе никаких скидок мужьям по многим статьям не положено. И да, я настаиваю на задержании. А Маринка если что подтвердит, что он угрожал побить её машину. Ну, косвенное свидетельство, но сойдет и такое, раз уж других нет. Иногда хорошо чуть-чуть шарить в юридических вопросах. Еще бы я меньше тормозила, было бы вообще хорошо.
Баринов смотрит на меня… Волком не волком, но очень даже недовольно. Ах, какая жалость, что мне плевать.
— Значит, не настроена сейчас мириться? — медленно интересуется он. — А если я тебе пообещаю, что тебе ничего не угрожает? Я уже говорил тебе, перебрал вчера, переборщил с угрозами.
— Дело зашло дальше угроз, — напоминаю я. — Ты пошел собирать дружков.
— А ты сбежала, — Баринов охреневает настолько, что это звучит как обвинение.
— А-а-а, нужно было дождаться вас, обслужить, а потом понять и простить? — ядовито уточняю я. Устала. Как же я от него устала. Аж тошнит. Причем вот сейчас уже нешутя.
— Пойдем в дом, Марин, вызовем полицию оттуда, — произношу я устало, но нарочито громко, чтобы и Баринов про это услышал. — Если машину побьет…
— Да хрен с ней… — мужественно замечает Маринка, хотя я вижу по глазам, у неё в голове внутренний бухгалтер трясет калькулятором и бумажками на недовыплаченный автокредит. Трясти-то он трясет, но Маринка явно впихнула ему в рот кляп и старается не прислушиваться к бухгалтерскому мычанию. Мировая она у меня все-таки. Куда уж мировей. Какая-нибудь другая подружка, попроще, уже, поди, сама бы Баринову позвонила и сказала, где я, что я и когда пойду в магазин за хлебом.
— Я постараюсь тебе отдать деньги на ремонт, — вздыхаю я. — Когда-нибудь через вечность…
— Ничего, лишний повод пожить подольше, — Маринка вздыхает, но криво улыбается. Спиной мы к Баринову и его халдею не поворачиваемся, отступаем “задним ходом”.
— Соня, стой, — окликает меня Баринов, когда мы доотступались почти до подъезда.
Муженек, дери его четверо на хромой кобыле, подходит к багажнику и достает из него мою замшевую сумку цвета охры и мою же куртку. Белую, блин. Ужасно непрактичная хрень, но “Софи, это же та-а-ак стильно”.
Надо же, заботливый какой, даже на вешалку повесил и в чехольчик полиэтиленовый запихнул. Ну, не он, наверняка люди из отеля. Сережа сам бы до такого не додумался.
— Ты просила их тебе отдать, — и снова укоризна в голосе и лицо такое… Даже обиженное слегка. — Что мне их, обратно с собой везти?
— Я просила оставить в универе, — замечаю я задумчиво. Если забрать сейчас выйдет, то будет гораздо проще жить. По крайней мере, не придется носиться по городу с квадратными глазами, не зная, что мне восстанавливать быстрее, карточки или зачетку со студенческим. С другой стороны… Забирать из рук стремно. И к машине приближаться тоже.
— Одна я к тебе не подойду, — предупреждаю я, сжимая Маринкин локоть.
— Подходите вдвоем, — Баринов закатывает глаза. — Соня, я и не знал, что ты настолько параноик.
— А я не знала, что ты настолько псих, — про себя произношу я и мы не торопясь подходим. Не вслух. Только не вслух. Только не давать ему повод…
— Бросай сумку, — говорю вслух максимально нейтрально, когда мы с Маринкой, не договариваясь, останавливаемся, не доходя до бариновского джипа.
— Серьезно? — Сережа задирает брови. — Ну ладно, лови…
Он размахивается и швыряет сумку мне в руки. Я ловлю, все-таки ловлю. Но…
Именно в этот момент я отвлекаюсь. И куртка, брошенная следом, накрывает мою голову. И вот тут и кроется феерический провал. Пока я стягиваю куртку со своей головы, ко мне успевает подскочить амбал Баринова. И сам Баринов.
Амбал отпихивает Маринку, заламывает руку ей. Баринов толкает меня в сторону машины, укладывая лицом на капот. Я пытаюсь его лягнуть, но промахиваюсь. Не то что в пах не попадаю, вообще никуда не попадаю. И становится еще более тошно от собственной беспомощности.
— Вот до чего ты проблемная, а, Сонь, — недовольно шипит он, стягивая вместе мои запястья. Не просто так, на них тут же защелкиваются металлические браслеты. Наручники? Твою же мать, Соня, какая же ты лохушка неизлечимая…
— Отвали от меня! — Я пытаюсь рвануться, но он держит меня за шиворот куртки, разворачивает к себе.
— У меня огромное количество проблем из-за тебя, дорогая жена, — Баринов тыкает меня пальцем в точку между ключицами. — И тебе бы заткнуться и помолчать, потому что я ведь серьезно могу обдумать вчерашний вариант твоего воспитания.
Без понятия, о каких проблемах он ведет речь, да и некогда мне об этом думать. У Баринова стальная хватка, хотя я успеваю пнуть его в голень и с размаху наступить на ногу, это мне не особенно помогает.
Баринов тащит меня к машине.
Ну, вот он — пиздец, по которому я так скучала. Когда же он, наконец, закончится?
— Сергей Алексеевич.
Новый баритон в этой блядской пьесе. Боже, человек? Свидетель? Может, он хотя бы вмешается? Хотя он обращается к Баринову, выходит, они знакомы, так что помощи я дождусь вряд ли…
Баринов реагирует, Баринов разворачивается в сторону окликнувшего, цепко удерживая меня за одно плечо и за наручники. К нам подходит мужик. Матерый такой мужик, в темно-серой куртке, стриженый “под ноль”. Невозмутимый, по крайней мере, такое ощущение, что у него на глазах двух девушек заламывают и пихают в машины, с завидной регулярностью. Мужик несет в приподнятой руке черный смартфон.
— Вам чего? — резко спрашивает Баринов. — Я сейчас немножко занят.
“Немножко занят” — вот как это называется. Я еще раз лягаю его в голень, муженек отвечает мне “взаимностью” — дергает за цепочку наручников вверх, заламывая мне запястья. Больно…
— Вас к телефону, — меланхолично произносит мужик. — Прямо сейчас.
14. После драки
Меня трясет. Я сижу на кухне у Маринки и меня трясет. Настолько сильно трясет, что чашку с чаем ко рту подносить страшно — зубы обязательно начнут стучать о фарфоровый край.
Все кончилось?
Все действительно кончилось?
Все кончилось так быстро, что мне до сих пор кажется, что это был какой-то обкуренный сон. И на самом деле мне просто дали по голове и везут куда-нибудь, а я валяюсь в бессознанке и вижу удивительный сон…
Баринов взял телефон, больше от неожиданности, чем от желания ответить на звонок. А мужик, я уже знаю, что его зовут Иваном, размахнулся и с силой ударил моего муженька в нос. Я могла поклясться, что слышала хруст сломанного хряща. До того, как Баринов взвыл от боли. Телефон, оказывается, был только для отвлечения внимания.
Именно тогда Баринов выпустил из пальцев цепочку наручников, а Иван пихнул меня в сторону подъезда и деловито бросил “быстро внутрь”.
Громила Бариновский Маринку в этот момент выпустил и бросился было наперерез мне, потом решил, что сначала нужно защитить хозяина, но Маринка, разъяренная, как фурия и боевая, как амазонка, схватила с асфальта свой ломик и швырнула его в спину своего обидчика. Тот от этого удара споткнулся и полетел на асфальт. Промазал и мимо меня и мимо Ивана.
— В дом, живо, — рявкнул тогда на нас Иван, потому что мне от страха прям принципиально важно показалось поднять с асфальта и сумку, и куртку. Сами понимаете, со сцепленными за спиной руками мне это сделать не получилось. Вещи мои схватил уже Иван. Третий раз ему говорить не пришлось. Хотя, нужно сказать, чтобы не пришлось — он нас в подъезд запихивал силком.
Ну… Зато куртка моя сейчас болталась в стиралке, и сумка с паспортом висела на вешалке в коридоре. Наручники с меня снял Иван. Спросил у Маринки шпильку, поковырялся в замке и снял.
И вот, сидит наш герой на стуле в Маринкиной кухне и пьет тот же мятный чай, что и я, и физиономия у героя железобетонная. Я без понятия, какого хрена он тут делает и чего ждет. Мы просто пришли в себя, а он уже дверь изнутри запирает. Потом глянул на нас искоса и спросил, может ли он рассчитывать на чашку чая.
Чай ему выдали, стул он занял сам, и сидит теперь на нем, весь из себя молчаливый и неприступный. С интересом косит зеленым глазом на густую длиннющую розовую гриву Маринки.
Вроде надо задать ему вопрос, хоть какой-нибудь, а у меня с языка ничего не слезает, а еще меня трясет. Сильно. Потому что как представлю, какой веселый “семейный досуг” меня мог ожидать, так и снова накатывает паника и ноги так и норовят подскочить рвануть собирать чемодан. Какой чемодан, Соня, у тебя сейчас нет никакого чемодана…