Дягилев не ждет моего ответа. Дягилев продолжает.
— Все на самом деле очень просто, Соня, — беспощадно выговаривает Вадим с той стороны двери. — Еще одно “нет” — и я тебе поверю. Поверю, что ты не готова быть со мной ни на каких условиях, что готова оказаться в заднице, лишь бы я к тебе не приближался. Нет, я не уберу своих охранников, Соня, и Баринова по мере сил я буду от тебя отгонять. Возможно, ты все-таки с ним разведешься, некоторое время продержишься на плаву, а через пару месяцев все-таки помиришься с папой, чтобы снова стать его ценным вкладом, который он поспешит “заложить” новому кандидату.
На моем языке сухо и горько от этих слов. На самом деле так, возможно, все и будет, если взглянуть на это цинично. И все-таки… Все-таки он намерен мне помогать? Даже если я ему снова откажу? Красивая ложь для игрушки, что уж там.
— Ты снова выйдешь замуж, Соня, — мерно продолжает Дягилев. — Может, не сразу, может, через годик, и новый кандидат будет тебе скучен до тошноты, но тебя он устроит. Ведь папа его одобрил, а еще он не психопат, что точно достоинство. И начнется твоя семейная жизнь, Соня, в которой ты будешь приложением к богатому тихому мужу, и в которой ты будешь подыхать от пустоты, потому что хотеть ты будешь не унылого десятиминутного секса при выключенном свете. Ты будешь хотеть, чтобы тебя драли долго и жестко, чтобы тебя швыряли на колени или задирали тебе юбку, заваливая прямо на обеденный стол. Чтобы кто-то взял и отодрал твою чертову задницу, потому что ты отвратительно вела себя сегодня. И нет, это никуда не денется, этот твой голод.
От его сухой беспощадности шумит в ушах. И то, что он говорит — действительно заставляет некую часть меня восхищенно замереть. А хотела ли бы я того, о чем он говорит? Да пожалуй, но… С ним — мне нельзя. А с другими и не хочется особо.
— Ты выдержишь год, — Дягилев не умолкает. — Может быть — два. А после этого решишься. Темным вечером, тайком, наденешь маску и короткую юбчонку и поедешь в клуб. В самый убогий БДСМ-клуб, чтобы там тебя точно никто не опознал, ведь ты дочь Афанасьева, примерная жена и, может быть, даже мать. Никто ведь не должен знать, что эта примерная светская леди — такая бесстыдница, да? В убогих клубах тусуются паршивые Доминанты. Именно такому ты и достанешься, ведь ты настолько наивна, моя зайка, что тебе можно навешать на уши любую лапшу. И нет, тебе не дадут никакой анкеты, не расскажут, как надо, не будут вводить в Тему постепенно, чтобы ты успела привыкнуть. Воспитывать неофиток мало кто любит, часто — это скучно, и для многих — пустая трата времени. Нет, Соня, беречь тебя не будут. Тебя просто сломают, выдадут тебе столько боли и унижения, что ты не выдержишь и сбежишь. И шрам на душе у тебя все равно останется.
Что-то есть в его словах жутковатое, отчего по коже действительно бегут мурашки. Не волнительные, неприятные, потому что озвученная им перспектива — далеко не радужная. Верю ли я, что так будет? Я просто слушаю. Потому что не могу его не слушать.
— Что дальше? — Голос Вадима продолжает держать меня в своем плену, заставляет ловить каждое его слово. — Тут два варианта, прелесть моя. Либо ты сбежишь домой, и никогда больше не вернешься, но будешь подыхать от той же пустоты, которая станет лишь темнее. Либо ты будешь возвращаться. Снова и снова. И тебе будут делать хуже, тебя искалечат настолько, что возродить тебя можно будет только чудом. Страшно ли тебе сейчас? Нет, сомневаюсь. Вряд ли тебе сейчас страшно, вряд ли ты мне веришь, зайка, ты наверняка думаешь, что я ошибаюсь, что ты совсем не такая, что ты не будешь обманывать мужа и папу, и вообще будешь примерной женой. Я не буду тебя убеждать. И не буду рассказывать, сколько раз я видел такое. Одну такую идиотку даже пытался спасти. Вопрос лишь только в том, что в некоторых случаях даже хороший Хозяин уже не поможет.
Он замолкает, и в его последних словах неожиданно я слышу горечь. Вполне искреннюю, которую сложно счесть ложью. С ним это было?
Душный жар подкатывает ко мне снова. В этот раз еще сильнее, и в глазах начинают плыть темные круги.
Самое наглое с моей стороны — ощущать сейчас ревность. Думать о том, что Дягилев уже кого-то подчинял, кого-то ставил на колени. Хотя это и было очевидно, но я же об этом раньше прицельно не задумывалась. Нет, это форменный идиотизм, но тем не менее. Что он с ними делал? Что чувствовал?
— Соня, открой мне дверь, — устало произносит Вадим. — Мы поговорим и решим наши вопросы.
Это не приказ, но и не просьба. Это просто его воля, рожденная на свет. Заканчивается и его терпение. Кажется, сейчас ему больше всего хочется послать все — и меня в первую очередь, к чертовой матери, и уйти. Тем более что ему, скорей всего, есть к кому. Сомневаюсь, что я — единственная женщина в столице, которая повелась на его угольно-черные жгучие глаза и зашкаливающе наглую манеру вертеть женщиной как ему угодно.
Мои пальцы стискиваются на ключе внутреннего замка. Повернуть бы его, вот только — мне кажется, что я рухну на колени прямо на лестничной площадке. Обязательно рухну, стисну пальцами ткань брюк Дягилева и буду умолять о прощении. Я не могу. Я не могу так позорить фамилию. Господи, никогда в жизни я не ненавидела свою фамилию так, как сейчас.
— Хорошо, Соня, я тебя понял. Ухожу, — ровно произносит Вадим за дверью. И вот тут земля под моими ногами пошатывается окончательно. И я все-таки теряю сознание, погружаясь в жаркую темноту.
17. Хозяин, что смотрит вперед
Иногда Дягилеву хочется быть персонажем из мультика. Ну вот таким, который взглядом может испепелить преграды на своем пути. Ох, тогда не поздоровилось бы мелкой нахалке. Очень уж хочется Вадиму посмотреть, насколько зайка будет смелой, стоя лицом к лицу с ним, глядя в глаза.
Она не открывает, а меж тем терпение уже заканчивается. И если инстинкты яростно ревут, требуя продолжать “штурм крепости”, то рассудок Вадима коней уже осаживает.
Дягилев любил сложные замки. Но терпеть не мог биться головой об наглухо запертую дверь. В конце концов, если женщина столько раз говорит “нет” — можно сделать ей одолжение и наконец её услышать.
Но Соня… Ну какое у неё “нет”, а? Это же не кокетливое “нет”, это “нет” трусливое, потому что девчонка очень хочет сказать "да". Она просто боится отца. Как будто Вадим собирается исповедоваться Старику в своей личной жизни и связи с афониной дочерью.
Вадим принимает окончательное решение уйти. И уже разворачивается и шагает в сторону лифта, но за дверью мальвининой квартиры ему слышится глухой удар. Падение? Послышалось или нет?
Вадим, конечно, сроду не страдал галлюцинациями, но сейчас был на взводе и подсознание могло и отчудить.
— Соня! — рявкает Дягилев, снова с размаха впечатывая ладонь в дверь. Тишина. Ни всхлипа, ни отклика, ничего.
— Соня, не ответишь — я начну дверь ломать, — для пущей острастки обещает Вадим, по пути прикидывая, какие еще варианты у него имеются.
И снова молчание…
Да что там с ней вообще случилось?
И хочется сплюнуть, хочется выматериться, но надо что-то делать! Хрен же знает, что там с этой ушастой балбеской.
Самое первое, что делает Вадим — звонит Ивану. Тот, к своему счастью, отвечает сразу.
— Где ты и Мальвина сейчас находитесь? — сухо уточняет Дягилев.
— В кино, Вадим Несторович, — с легким недоумением откликается охранник. Исполнительный, епт. Хотя было заметно, что Мальвина Ивану пришлась по вкусу. Так что почему бы и не исполнить распоряжение начальства, если оно с желаниями совпадает?
— Долго вам обратно добираться?
— Минут двадцать, тут выезд неудобный.
Долго. Черт его знает, что там случилось с девчонкой, может, ей срочная помощь нужна?
— Дай трубку девушке.
Секундная заминка и вот уже в телефоне раздается удивленное: “Слушаю”, сказанное высоким девичьим голоском.
— Скажи-ка мне, Марина, в твою квартиру без ключей как-нибудь можно попасть?
— Что там у вас случилось? — удивленно спрашивает девушка. — Сонька вас выгнала? Сонька? Вас?
— Можно и так сказать, — Вадим чудом не скрипит зубами от раздражения.
— Ничего себе, — в Мальвинином голосе звучит удивление, впрочем Дягилев от зайки такого фортеля тоже не ожидал.
— Она одна. В закрытой квартире. И не отвечает. У меня есть подозрение, что с ней что-то случилось. Мне обязательно организовать тебе взлом двери, или есть какие-то другие пути?
— Позвоните в соседнюю квартиру, — деловито предлагает Мальвина. — У них смежный со мной балкон, там только перегородка невысокая. Перелезть легко.
— А внутрь я как попаду?
— Как-как, — девушка вздыхает. — Там старые стеклопакеты и по одной рабочей защелке на балконную дверь. Бейте, что уж. Счет за остекление я потом вам принесу.
— Напугала, — Вадим чуть ухмыляется, умиляясь наглости Сониной подруги. Пробивная девица, ничего не скажешь. Большинство её сверстниц перед одной только авторитетной физиономией Дягилева спасовали, а эта даже соображает, как ей в этой ситуации с Вадима поиметь компенсацию своего ущерба. Но девочка сообразительная, нужно сказать. Другая бы еще потупила.
Из соседней квартиры выглядывает пожилая женщина, с бигудями на волосах. Судя по тому, как быстро она это делает — соседка Мальвины уже насладилась “аудио-спектаклем”, что Вадим и зайка устроили на этом этаже. И на здоровье! Вадим не собирался за это краснеть.
— Вам чего, мужчина? — томно поинтересовалась мальвинина соседка, флиртуя скорей по инерции, чем всерьез. Престарелая кокетка, прелесть какая. Нет, Вадим любил, когда у его партнерши и его самого была разница в возрасте, но в другую сторону. Благо собственная физиономия это Дягилеву все-таки позволяла.
— Мне на ваш балкон, мадемуазель, — с усмешкой откликается Вадим. — дело жизни и смерти. Спасаю свою даму.
— Ах, — драматично хлопает в ладоши “мадемуазель” и сторонится, — конечно-конечно. Спасайте!
— Ну капец, — комментирует в телефоне Мальвина. — А если вы грабитель?
— Значит, ограбить тебя довольно просто, дружок, — откликается Вадим.
— Давайте тогда, — в тоне зайкиной подружки послышалась нервозность. — Смотрите, что там с Сонькой. Мы скоро приедем.
Перегородка оказывается действительно невысокой. Стекло двери Вадим разбивает найденным на балконе цветочным горшком. Осторожно открывает внутренние защелки и снова оказывается в квартире Мальвины.
Вадиму хочется ошибиться. Хочется убедиться, что параноил он совершенно зря, что все с зайкой в порядке и все, что ему грозит — это испуганный взгляд её голубых глазок. Но увы.
Соня действительно находится около входной двери. Без сознания.
— А ведь девчонка выглядела сегодня довольно бледно, — не вовремя думается Дягилеву. — И вчерашний забег в ночи в полуголом виде вряд ли пошел на пользу её здоровью.
Не говоря о том, что слишком насыщенные вышли сутки, и у неё наверняка уже начинали сдавать нервы. А тут еще и Дягилев с его настырностью, требованиями и “пророчествами”.
Молодец, Вадим Несторович, задоминировал девочку до обморока. Красавчик!
Приходится звонить Мальвине второй раз, чтобы объяснила, есть ли в её доме нашатырь. Они явно “сменили дислокацию”, потому что на заднем фоне у неё уже не шумит торговый центр, а матерится на нерадивых водителей Иван. Сообразительный. Сразу сказал девушке взять трубку, увидев входящий от шефа.
Нашатыря нет. Ну, вот как всегда, если что и держат в аптечке раздолбайки вроде Марины — то активированный уголь и какую-нибудь просроченную хрень от кашля. Хотя, в принципе, черт с ним. Даже лучше, что нет нашатыря, уж больно он резок. Уж с чем, с чем, а с женскими обмороками Вадим сталкивается не в первый раз, что делать — знает.
Зайка упала, как была — в верхней одежде, даже с сумкой на плече. Так и не разделась, хоть и не хотела выходить.
Расстегнув куртку девушки, Дягилев слегка хлопает Соню по щекам, но когда на это она не реагирует, идет в ванную за мокрым полотенцем, чтобы обтереть её лицо.
Пульс у девушки есть, хоть и слабый. Дышит она тоже самостоятельно. Ну вот, какая жалость, и искусственное дыхание не попрактикуешь. Соня, любишь ты обломать.
На самом деле Дягилеву не так уж и спокойно наблюдать её состояние. Чем дольше она не приходит в себя — тем хуже её организму. И ни хрена радостного в долгом обмороке нет.
Ну, наконец-то она дернулась и распахнула глаза.
— Тише, тише, — успокаивающе шепчет Дягилев, улыбаясь от нахлынувшего облегчения. — Лежи, ушастая, не торопись упрыгать. Я не ем таких дохлых заек.
На самом деле шутит Вадим больше для себя, он не уверен, что она сейчас в принципе особо разбирает речь. Выглядит девушка крайне слабо, радует, что дышит чуть пободрее. Шевелится Соня с трудом, видно, что у неё как минимум кружится голова. И непонятно, отчего она смотрит на Вадима огромными глазами, то ли от слабости, то ли от того, что он сам стоит рядом с ней на коленях и убирает с её лица прилипшие волоски. Зрачки у девочки широкие, огромные, чарующие. Нет, вот как было невозможно выбросить эту дурочку из головы, так и сейчас — она будто с воздухом проникает внутрь.
В дверь барабанит соседка Мальвины.
— У вас там все в порядке, — кричит она обеспокоенным тоном. То ли решила проявить бдительность и убедиться, что Вадим тут не грабит и не насилует никого, то ли просто решила посмотреть продолжение “коридорной мелодрамы”.
Открыть изнутри квартиру уже не так сложно, и женщина встает на пороге, обеспокоенно ахает при виде Сони, лежащей на полу, и Вадима, снова склонившегося над ней.
— Бедная девочка, — драматично восклицает дама. — Может, ей скорую вызвать?
Вадим скептически морщится. Скорая помощь, государственная больница… Безопасности ноль, приватность — в минусах, все всегда знают, что у тебя в больничной карте написано и кто тебя навещает, а лечение настолько паршивое, что больные уходят не потому, что выздоравливают, а лишь бы над ними прекратили столь изощренно издеваться.
И вот в эти условия отдавать зайку? Да сейчас, конечно.
— Ну-ка, давай сюда, — Вадим поднимает Соню на руки, заставляя бедную девочку снова пойти красными пятнами смущения.
— Куда вы меня тащите? — измученно и еле ворочая языком, выдохнула Соня.
Так и хотелось пошутить что-нибудь про подвал, орудия пыток и “навстречу мучительной смерти”, но вот тут Дягилеву пришлось прикусить язык. В её состоянии даже ирония наверняка будет принята за чистую монету, что уж говорить о черном юморе.
— Тебе нужно ко врачу, дурочка ты моя ушастая, — откликается Вадим, выходя на лестничную клетку и захлопывая за собой дверь. — И не спорь, все равно отвезу.
— А вещи? — Соня обеспокоенно дергается, но Вадим крепче сжимает хватку, намекая, чтобы она обошлась без лишних телодвижений.
Ну, да, бедная зайка, ей даже собственные документы дались дорого. Понятное дело, что она их даже полумертвая будет пытаться прихватить с собой.
— Подружка твоя привезет. — Спокойно отрезает Дягилев. — Никуда не денутся, поняла?
Соня недоверчиво смотрит на него, а потом все-таки решает сдаться собственной слабости, опускает голову ему на плечо и прикрывает глаза.
Соседка-нимфетка отходит, останавливаясь в дверях собственной квартиры с умиленной улыбкой на то, как Вадим несет Соню к лифту.
— Будьте любезны, мадемуазель, вызовите лифт, — Вадим учтиво улыбается, оборачиваясь к женщине. Перехватываться неохота — лишняя тряска для “пострадавшей” будет только во вред, да и Соня вроде очень удобно легла, не хочется её беспокоить. Впрочем, женщина в помощи не отказывает и лифт вызывает и даже робкое “до свидания” на прощание говорит.
Весь оставшийся путь с Соней на руках Дягилев преодолевает молча. И на заднем сиденье машины устраивает тоже без особой болтовни, подкладывая под спину одеяло и заставляя девушку запрокинуть голову.