Заметив зайку, выходящую из комнаты, Вадим поднимается из кресла, в которой лениво наблюдал за парочкой гостей, и шагает навстречу девушке.
Она… Да к черту всех остальных гостей, на них было абсолютно плевать, а вот зайка… Зайка захватывает все больше внимания. Вадим списывает это все на охотничий азарт, концентрацию на цели. Ну а с чего еще-то ему так зацикливаться на девушке?
Что-то с ней не так. Она практически сдирает повязку с глаз и падает в руки Вадима, прячет лицо, утыкаясь в грудь Дягилева, впивается пальцами в шелковые лацканы пиджака. Дрожит.
Так…
Она напугалась? Нет, конечно, такое может быть, но… Ох, черт возьми, неужели это был неудачный ход? У зайки есть какие-то фобии? Вадим Несторович, ты взял и накосячил на финишной прямой? Молодец. Доминант года, просто…
— Малышка, — успокаивающе шепчет Вадим, проводя пальцами по волосам, — все в порядке, слышишь? Хочешь, уйдем в приват-зону?
Вип-привилегии на вип-вечеринке — это на самом деле прекрасная вещь. Приватные номера почти не трогали, даже лампы не меняли, в них царит нежный полумрак и сходу даже не поймешь, что за дверью номера творится содом и гоморра. Двери блокировались, приват никто не мог побеспокоить. И шампанское можно было в номере найти неплохое. Самое оно, чтобы отвлечься и успокоиться.
Соня прижимается к Вадиму сильнее, а затем поднимает лицо. Смотрит отчаянными глазами.
— Трахни меня, хозяин, — цепляясь в его пальцы, умоляюще шепчет она. — Трахни меня так, чтобы не держали ноги.
И это подобно взрыву глубоководной торпеды.
— Заказ принят, зайка.
Вадим сгребает её в охапку и впихивает в ближайший попавшийся ему приватный номер. Вадим на самом деле жуткий скряга. Никому он не покажет, как трахает свою зайку.
Эта её фраза — это практически нокаут.
Она и так весь вечер его доводила, нарывалась, а он оттягивал свой бросок, дожидаясь вот этой вот заветной фразы.
Она должна была попросить. И она попросила!
Самоконтроль… Какой такой самоконтроль?
Что там бубнит рассудок? Ему что-то не так? Да и пошел он!
Неделя воздержания и так далась Дягилеву довольно болезненно, даже слишком, уж больно сладкий и вечно убегающий ему попался приз.
Добраться до неё хотелось как можно скорее, но ведь два раза уже со спешкой Дягилев промазал. И приходилось отказывать себе даже в малом, свести к минимуму даже прикосновения, даже поцелуи. Даже встречи, черт возьми!
Все, лишь бы не напугать её раньше времени. Тем более, что Вадим прекрасно осознавал — доедет до зайки, и скорей всего все-таки затащит её в постель. А победить он должен был по-другому.
За эту неделю одной нескончаемой охоты весь мир предельно обострился.
Вадим искренне подозревал, что если зайка сегодня его попробует послать — завтра ему придется отвечать за изнасилование. Потому что он её хотел до озверения, и рассудок уже измучился сдерживать эту темную похоть.
И тут она просит! В таких непотребных формулировках, таким пронзительным шепотом, что кажется отчаявшейся. Стоило терпеть ради этого, на самом деле.
Удовлетворить её голод? Да с радостью!
Маску с Сони Вадим срывает чисто из принципа, чтобы ремешки не мешали ему в её в волосах. Пальцы мнут ягодицы девушки прямо поверх ткани платья. Дойти бы до кровати, а сил нет даже на то, чтобы отойти от двери.
— Соня… Зайка моя…
Слишком много голода, слишком много тьмы, слишком мало контроля. Но контроль и не нужен, можно, наконец, брать её снова и снова. Она попросила. И все святые рукоблудники пусть сейчас закатят пьянку на своих распутных небесах. Дягилев победил!
Нет больше слов, ни единого. Только звуки и алчность окутывающей их тьмы. Вадим сейчас даже спускает лямки платья почти вслепую, потому что занят ртом девчонки. Но вот, спустил, и платье падает к ногам. И уже никто и ничто не мешает запустить пальцы под тонкую резинку кружевных трусиков.
Красивая.
Даже больше чем красивая, никаких цензурных слов не хватает, чтобы её описать.
Сногсшибательная маленькая ушастая дрянь, сегодня весь вечер провоцировавшая Вадима. И самое время наказать её за эту дерзость.
Сгрести её в охапку и донести до постели все-таки приходится. Трахать девчонку первый раз на ковре… Дурная идея, на самом деле.
Девочка оказалась достойным противником, на неё пришлось потратить усилия, побеждать её тоже нужно с уважением.
На кровать Дягилев зайку почти швыряет, потому что уже сил никаких нет сдерживаться. Швыряет и тут же сам обрушивается на свою жертву. Святой Эрос, ну наконец-то зайка прижата к простыням его тяжелым телом!
Пальцы находят клитор девушки, пальцы впиваются в него. Движения резкие, привычные, Вадиму нужен максимум её ощущений. Прямо сейчас!
Воздух дрожит. От её вскриков, от кипящего в воздухе секса. Да-да, ушастая, давай громче! И еще громче!
И боже, как же их мало, этих криков. Нужно, чтобы она голос сорвала, оравши. Ничего, все будет. Времени у Вадима предостаточно. С сегодняшнего дня эта ушастая будет принадлежать ему.
Пальцы Вадима мучают только клитор. Хоть и хочется, чтобы пальцы познакомились с каждой точкой тела этой, но нет. Сначала член, потом все остальное.
— Готова? — вопрос скорей для проформы, зайка в руках Вадима уже задыхается.
— Да-да, скорее, хозяин, — шепчет нахалка и тянется к нему, явно рассчитывая на поцелуй.
Ушастая. Сладкая. Дрянь!
Вот иначе и не скажешь.
От голода по ней сводит внутренности, и не хочется ничего, вот только презерватив из кармана достать и брюки расстегнуть. Тем более, что раздеваться во время секса Вадим не очень-то и любит.
Хищник наваливается на зайку всем своим телом, впивается взглядом в затуманенные от возбуждения глаза, касается головкой члена чувствительного входа в лоно. Соня под ним, раскрасневшаяся, смущенная, распаленная, действительно готовая… И хищник внутри удовлетворенно ревет, довольный видом побежденной жертвы.
Пора уже толкнуться членом внутрь неё — такой горячей, такой скользкой, такой тесной….
Ох ты ж…
Наконец-то!
Сладкая девочка… Долгожданная вкусная зайка… Такую только пробовать и пробовать…
А она вскрикивает. Неожиданно громко, и что-то заставляет Вадима напрячься и не спешить с продолжением проникновения.
— Что такое, милая? — чуть осипшим голосом спрашивает, прижавшись губами к изящному ушку.
— Больно, — тихо всхлипывает Соня, уткнувшись носом в его плечо. И…
Да ладно?!!
Да нет, быть не может…
А если все-таки…
— Тише, тише, я все понял, — ласково шепчет Вадим, поглаживая девушку по спине. — Тише, милая, все хорошо.
Дрожит, вся сжалась и дрожит. Вот и что с ней делать?
— Соня, доверяешь мне? — тихо шепчет Вадим, целуя её. Раз, другой, третий.
— Да, да, — выдыхает это смешное создание.
— Хорошо.
Не так и сложно заставить девушку расслабиться, если она тебе доверяет. Чуть-чуть погладить, ужалить шею парой поцелуев, дождавшись тихого вздоха, ощутить, как слабеют напряженные бедра.
В этот раз Вадим проникает внутрь девушки осторожно, бережно. Успевает заметить кривящийся Сонин рот, успевает ощутить тонкую преграду.
Да-а, это ни с чем невозможно перепутать.
Ох, ты ж, заюшка, вот как тебя так вообще угораздило? С твоей-то внешностью… И при наличии мужа! Соня, Соня, зайка с сюрпризами!
— Тише, тише, — приговаривают губы Вадима и впиваются в нежный девичий рот, отвлекая, заставляя расслабиться, успокаивая.
Не оторваться ведь, до того сладкая Вадиму попалась… Девочка…
И все становится на места, и её боязнь близости, и постоянные попытки сбежать. Нет, Вадим, конечно, предполагал, что она не очень-то опытная, но чтобы настолько…
Нет, не ошибешься — кровь все-таки течет. Немного, едва-едва, но есть. Вот же зараза…
Красивая, невинная зараза.
Фрикции настолько медленные, насколько у Вадима вообще получается.
Проблема-то еще и в том, что от всего этого в ушах шумят ликующие пьяные галлы и требуют сорваться и броситься в танец непотребной страсти прямо сейчас. А надо держаться, надо балансировать, надо поберечь это дурное нетронутое создание.
— Больно тебе, заюшка?
Мотает головой, прикусывая губешку. Больно. Но видимо, терпимо и удовольствие все-таки есть. Хорошо, значит, можно продолжить. Первый секс штука такая… Желательна осторожность. И если бы было очень больно, то лучше бы прерваться, а прерываться Дягилев не хочется совершенно.
Хочется только продолжать. Подталкивать малышку все ближе к удовольствию. Ловить каждый жадный вдох, когда ей точно было хорошо. А уж когда вдохи переходят в слабые вскрики, душа Дягилева, вечно голодная до женских криков, начинает удовлетворенно гудить.
— Хорошо тебе, зайчонок?
— Да, — шепчет Соня, прикусывая губу. — Да, хозяин. Да! Можно сильнее?
— Ох, с удовольствием.
С огромным удовольствием. Засаживать в неё — это ли не кайф? Разве не кайф слышать из её рта вскрик, чистый, звонкий, полный боли и удовольствия, вырвать от неё это искреннее признание его как мужчины.
И все нутро от первой и до последней клеточки ликующе рычит.
— Да, моя девочка, не стесняйся!
Ей сложно не стесняться, это видно.
От каждого её стона хочется закрыть глаза и сорваться. Но Вадим продолжает это неторопливое завоевание. Каждый толчок внутрь тесной девичьей щели — еще один шаг в её присвоении.
Вся она — его. Девочка Дягилева. До дна этой сладкой вагины, до горла этого пьянящего рта, каждой клеточкой нежного тела. И он будет трахать её ровно столько, сколько понадобится, чтобы она эту ночь запомнила не только болью.
У него получается.
У него и не могло не получиться.
И когда Соня тихонько хнычет, сжавшись в комочек, пытаясь оклематься после своего первого оргазма и лишения девственности, так нежданно совпавших, Вадим только лежит и с удовольствием смотрит в её лицо. Пальцы рисуют что-то на её голой спине, но Вадим даже не заморачивается на тему, что именно.
— Ты у меня девочка с сюрпризами, да, зайчонок? — шепчет Дягилев, проводя пальцами по её скуле. — Ну, вот и попробуй теперь сказать, что ты не моя. Моя и ничья больше.
Хочется её целовать, пальцы, губы, пряди волос. Всю её, потому что… Потому что!
А Соня смотрит на него ошалевшими глазами, будто совершенно потеряв связь с реальностью.
— Сколько времени? — тихо спрашивает она, наконец.
Вадим косится на часы, раз уж их даже не снял.
— Полночь, ушастая. До утра у нас еще полно времени.
Соня жмурится, прижимаясь к его ладоням щекой.
— Спасибо, — тихонько шепчет она. Смешной зайчонок. Она подарила себя Вадиму и благодарит его.
— Тебе спасибо, зайчонок, — без тени иронии откликается Вадим, заглядывая в её голубые глаза. — Я уже довольно давно не получал таких подарков.
Она почему-то прячет глаза.
Красивая дурочка, такая желанная, что хоть прямо сейчас начинай все по новой, но надо ей дать перерыв.
— В душ пойдешь первой, ушастая моя? — мягко спрашивает Вадим. Он в иной ситуации потащил бы её и туда, чтобы поиметь и там, не теряя зря время, но… Обстоятельства просили пощадить зайку.
— Я полежу, можно? — виновато морщит нос Соня.
— Полежи.
В душе Вадим проводит не так уж долго времени. Все-таки жаль, что не получилось утащить Соню сюда. Не засадил бы, так хоть нацеловался бы до тумана в её глазах, натискался до её возбужденного писка. Руки хотят её, язык хочет её — вся сущность Дягилева алчно хочет Соню. Его зайку. Немедленно.
Выходя из ванной, Вадим намерен исправить свое упущение. Дойти до Сони, прижать к себе, а дальше уже можно подумать, что с ней можно делать, а что нельзя.
Вот только Сони в комнате нет. Как нет и брошенного у двери белого платья.
Из всех следов её удалось найти только трусы, забившиеся в складках простыни. Собиралась Соня явно второпях.
И глядя на тонкие кружевные стринги в своей ладони Вадим ощущает себя обломанным. Снова.
Убежала!
Убежала от хозяина.
Вот теперь её заднице точно мало не покажется!
Осталось только до неё добраться…
И понять, какого хрена?!
24. Без зубов, а загрызёт
— Быстро ты, — с сарказмом говорит Эльза, докуривая тонкую вонючую дамскую сигаретку. — Я почти околела от холода, пока тебя дожидалась.
— Я пришла, как получилось, — отстраненно откликаюсь я.
Оправдываться перед этой женщиной у меня никакого желания нет. В конце концов, не в чем. У меня не будет больше шансов с Вадимом. Был всего один. И я не смогла от него отказаться.
— Ну, садись в машину, — Эльза раздраженно поджимает губы.
Этот разговор происходит на парковке у отеля.
Эльза. Высокая, худая, с длинными волосами. Брюнетка.
Какая несмешная ирония у этой гребаной жизни, ведь Эльза — именно та девушка в кружевной маске почти на все лицо и черном бархатном платье, которую я заметила на парковке. Ну, не девушка, больше женщина. Ей где-то за тридцать, хотя, разумеется, она все равно младше моего отца и моложе моей мамы.
Эльза. Женщина моего отца. Нижняя моего отца — если я правильно понимаю происходящее. Бывшая нижняя Вадима. Та, что называла его своим хозяином до меня.
Боже, только за одно последнее предложение мне хочется эту стерву убить и закопать в клумбу у отеля. И пусть она уже не называет. Все равно убить и закопать. Просто так. Ревность — штука нелогичная.
А еще она мне все испортила. Первый раз с Вадимом не должен был быть таким паршивым, будто насквозь отравленным. Дягилев имел право на гораздо большее, просто за то, насколько сильно сносил мне крышу.
Не её дело, что я не смогла просто взять и уйти от Вадима. Не её дело, что я хотела этого одного раза. Хотя бы одного. С ним. Просто для того, чтобы запомнить на всю жизнь, каково это — принадлежать ему.
Честно говоря, после комнаты шепотов, я была в таком отчаянии, что готова была дать Вадиму прямо посреди того коридора, забив на происходящую вокруг оргию.
Лишь бы побыть его, лишь бы успеть.
До того, как придется возвращаться домой и забывать само звучание его имени, не то что терпкий вкус его глубоких поцелуев.
Если честно, пока мы отъезжаем, я отчаянно пытаюсь не сдохнуть от тоски. Я должна это пережить. Я должна пережить Вадима. А как это сделать? Есть какое-нибудь пособие? Инструкция? Ну, хоть что-нибудь?
— Значит, отец при смерти, а доченька зажигает с его конкурентом на самой злачной московской оргии? — едко произносит Эльза.
Боже, как она меня бесит, никакими словами не передать.
— Да вы тоже не у папиной постели дежурите, — я не остаюсь в долгу. — Или вас он тоже из дома вышвырнул?
— Нет, меня не вышвыривал, — с превосходством откликается эта. — И я приехала только за тобой. И ни зачем больше.
— Восхитительно, — я презрительно кривлю губы. — Папочка выгнал из дома дочь, но оставил при себе содержанку. Семейные ценности новой эпохи просто. Главное прессе не рассказывать, а то она обкончается от восторга.
— Прекрати так об отце, — резко обрывает меня Эльза.
— Я не права? — я поднимаю брови. — Может, он вас и не "купил", как я слышала?
Эльза молчит, плотно сжав губы. Маленькая, но все равно приятная победа.
На её шее блестит крупная подвеска в виде лебедя. При одном только взгляде на неё я начинаю ненавидеть эту незнакомую мне Эльзу еще сильнее.
Кулон моей матери. Я знаю его наощупь пальцами, каждый изгиб, этого лебедя из белого золота, украшенного мелкими бриллиантами. Я его регулярно тискала в пальцах до семи лет. Я знаю, что одно из гнезд — пустое, потому что один раз я сорвала подвеску с маминой шеи и уронила её. Один из бриллиантов выпал. Его так и не нашли, а новый вставлять не стали. Мама говорила, что украшение с изъяном — ей дороже, потому что в нем есть история.