— Не смей! — скинет с себя, извернется, рушась с грохотом на пол.
Понизу тянет сквозняком, и пальцы немеют. Питер всхлипывает, свернувшись на кровати в комочек. Из него слова хлещут, как вода из плотины, которую прорвало после долгого ливня. Из него слова хлещут, прибивая Баки гвоздями к паркету:
— Ты тоже… ты тоже не хочешь… не нужен… я думал, хоть так. Но Тони вот… везде и всюду со своей миссис Пеппер. Не смотрит даже… Вернее, не так. Я для него, говорит, будто сын. А что, если я не хочу… мне нужно вовсе не это. Закрываю глаза, а там — только он, и каждый раз, если в ду́ше… да к черту. Я думал, ты… вдруг получится как-то… ты и уехал ведь тоже, чтобы Стива не мучить. Ну что ты так дико глядишь? Откуда я знаю? Он просто как-то напился и Тони все-все-все рассказал, про то, как вы с детства дружили, как тебя нашел спустя столько лет, когда думал, ты уже семь десятилетий, как умер. Ты его сперва еще не узнал, а после… он, говорит, почти что за век чувства стали только острее. А ты не хотел и не мог из жалости, из благодарности за спасение, из чувства долга, потому и уехал. Да блин… не маленький, я все понимаю… И это не мое дело вообще, тогда я вообще случайно услышал. Сейчас просто хотел помочь напряжение снять… нам обоим… мы друг другу могли бы помочь…
Говорит… говорит… говорит… Каждое слово — раскаленной иглой, молотком — в его, Баки, затылок. Словно азбука Морзе, шифровка. Словно код замудренный, который не знает никто на земле.
— Ч-что ты такое несешь?
Стив Роджерс? Не с Тони? Но все эти месяцы, больше года прошло… ни звонка… ничего…
— А ты как будто не знал? То есть… он тебе не был обузой?
— Обузой все это время был я…
— Вот вы, ребята, дебилы…
У Баки что-то очень шумит в голове. Может быть, лопаются какие-то капилляры, сосуды? Почему он вообще до сих пор еще жив? Почему он все еще здесь? Почему он… просто не смог взять и спросить, а сбежал, как трусливый подросток?
— Бак, ты нормально? Иди на кровать, там окно в гостиной открыто, простынешь. Блять, ты бледный, как смерть. Иди сюда, говорю, утром закажем билеты, будет время вещи собрать.
— Билеты? Зачем?
Растерянный, как ребенок. Как будто он снова Зимний солдат, у которого кодировки слетели, как будто его снова захлестнула волна, и это лицо перед глазами снова и снова. И чувство, что, может быть, все еще будет… однажды…
— А… Старк?.. — единственное, что покоя совсем не дает. И тот его хрип в пещере в Сибири, и неприкрытая ревность.
— Ты что ли решил, что Кэп вместе с Тони? Какая же глупость. У него же есть Пеппер, он даже своих длинноногих моделей забросил… — грустно вздохнет, почешет нос и вдруг громко чихнет.
— И ты поедешь? Но ты ведь…
“Но ты же сбежал сюда — от него”
— Назад под присмотр? Вот еще чего не хватало. Останусь здесь ненадолго. Потом в Осло, может, на пару денечков махну, — замолкнет надолго, потом добавит туманно, — есть у меня там дела…
Небо на востоке бледнеет, заливая комнату бледно-лиловым.
Кажется, можно уже не ложиться.
Кажется, это на самом деле новый рассвет. Для всего.
========== 11. Тор/Локи ==========
Комментарий к 11. Тор/Локи
во-первых, они тут мелкие. во-вторых… попали в Нарнию)
Локи ступает осторожно по снегу и натягивает рукава тонкой рубашки на покрасневшие от холода пальцы. Тор недовольно рядом сопит, но из принципа себя даже не обхватит за плечи, пытаясь хоть немного согреться. Он ведь – наследный принц, он – сын Всеотца.
– Не так уж и холодно. Что ты все время ноешь? Подумаешь, здесь зима, ну и что. В Йотунхейме в разы холоднее, там твоя кровь сразу превратится в стекло, если не успеют, конечно, сожрать великаны…
Тор задирает нос, делая вид, что посиневшие губы и зуб, что уже не попадает на зуб – вполне обычное дело для принца Асгарда. Для Бога молнии, грома, которым он станет [Всеотец обещал], когда совсем чуть-чуть подрастет. Для того, кто будет править высшим бессмертным народом. Для того, чья кровь – дороже любого из богатств на просторах целой вселенной.
– Óдин строжайше запретил даже заходить в это крыло, а мы не просто туда заглянули, мы забрались в самый темный из всех закутков и открыли дверь, запечатанную печатью отца. И сейчас уходим все дальше… этот мир не похож ни на один из девяти. Что, если сюда не открывается даже Биврёст, и Хеймдалль не придет на выручку, если все станет вдруг плохо? Что, если это…
– …Вальгалла?! Нет, ты только представь, ведь мы с тобой живы, и это такое… А если и правда…
– Отец нас убьет, если уйдем отсюда живыми.
– Локи, хватит же ныть. Где все твое озорство? Ты будто не брат мой, точно тебя подменили скучнейшим из двойников. Смотри… там следы огибают фонарь и идут по кромке вот этой вот рощи…
Тор не слушает сетований младшего брата. Он устремится вперед, продираясь сквозь плотную завесу из снега, что сыплет и сыплет откуда-то с неба, и весь пейзаж впереди так похож на мерцающее покрывало из серебряных звезд. Волшебство…
Три шага от фонаря, и окрест ничего уж не видно. Три шага, еще два, и один… И Тор ухватит Локи за ледяную ладонь, прошепчет испуганно, простужено, сипло:
– Это следы… похоже на лошадь, вот только б если она имела лишь две ноги. Что, если это мир чудовищ, а нам совсем нечем будет отбиться? Зачем ты отговорил меня взять даже меч? Уж коли молот мне пока неподвластен?..
У Тора губы дрожат и весь он, точно осиновый лист. Локи выдернет руку и со злостью топнет ногою.
– Я говорил что-то против?! Ты совесть имей! Все время меня попрекаешь, а сам лезешь всюду, не дружа с головой. Так холодно… что, если это царство Лафея, и нас обнаружат? Два принца в плену у ледяных великанов… что сможет противопоставить таким заложникам Один?
– Ты слишком мрачен, Локи. Никак не узнаю тебя, – злость и отчаяние брата как будто его пробуждают, как будто где-то внутри горит огонек, как будто стремится не позволить пасть духом, подбодрить. – Смотри, здесь не так темно, как нам показывали на уроках по истории Йотунхейма. Здесь, холодно, снег, но… кажется, это свет… да и у ледяных великанов следы все же будут побольше.
Отчетливый скрип снега за деревьями под чьей-то ногой и звон колокольчика. Братья, не сговариваясь, шарахнутся плотнее друг к другу. Один обхватит руками второго и спрячет лицо на груди.
– Локи, мне страшно. Что если…
– Бесстрашный Тор испугался?
Короткий, испуганный выкрик, и какие-то бумажные свертки летят мальчишкам под ноги. Тор ищет где-то внутри, собирает остатки храбрости по крупицам. Тор шагает вперед, отодвигая брата подальше за спину:
– Кажется… это вы потеряли? Вы… что… испугались так нас?
Забавное существо – наполовину козел с головой человека. Дернет ушами и, кажется, шаркнет по снегу ножкой, смущенно потупясь. Румянец проступит на вполне человечьем лице.
– Я… вовсе нет. Неожиданно просто. Я – мистер Тумус, а вы, должно быть, какие-то безбородые гномы?
– Мы вовсе не гномы! Мы – принцы Асгарда, – Тор выпячивает грудь колесом, все еще прикрывая собою младшего брата. Локи, который борется с желанием себя хлопнуть ладонью по лбу. Вот так вот выложить все с первого слова? Тор, ну, серьезно?
Мистер Тумус осмотрит внимательно каждого брата, мигнет хитро обоим:
– Вы, должно быть, замерзли? Пойдемте, мой домик тут рядом, там жаркий камин, мы сможем открыть банку сардин и выпить, быть может, немного горячего шоколада?
– Неплохая идея. Мы немного, – Тор зябко передернет плечами под братов нервный смешок, – продрогли. И хотели б узнать, куда все же ведет эта дверь? Мы все же попали в златую Вальгаллу?
– Вы в Нарнии, сударь. Но кто вы будете, коли не гномы? Быть может… нет, точно! Вы – Адама сыны?
– Конечно же нет, мы сыновья Одина, Всеотца. Мы… благодарны за гостеприимство, мистер Тру…
– Тумус.
– Конечно. Мы благодарны и надеемся, за чашкой согревающего питья вы поведаете нам о вашем крае, и какое место он занимает в девяти мирах, центром которых издавна служит Асгард…
Тор вслед за диковинным человеко-зверем шагнет на тропу, протоптанную средь глубокого снега. Дернет за руку брата, замявшегося позади.
– Я не думаю, что эта твоя идея из лучших. Нас давно во дворце потеряли, вся стража, должно быть, стоит на ушах.
– Давай же, Локи, не трусь. Это… приключение такое. Если ты сейчас вернешься один, отец точно на меня осерчает. Ты знаешь, он в гневе суров…
– Боишься, что лишит тебя в будущем трона за череду всех проказ, конца которым даже не видно?
– Глупый, как ты найдешь назад дорогу один? Заплутаешь или вовсе утонешь в этих снегах. И глянь, ведь синий уже, точно родом из Йотунхейма.
Обхватит за плечи шипящего и извивающегося, точно змея. Лбом прижмется ко лбу, несмотря на холод, покрытого испариной.
– Локи, ты н у ж е н мне здесь. Прошу тебя, брат, – тихо-тихо, почти что в губы, серьезно.
– Так и быть, но обещай – полчаса, а потом – мы сразу обратно.
И улыбка в ответ широкая, как река и светлая, яркая, как безграничное счастье. Такая, что слепит сильней всего этого снега. Такая, что теплом отдается в груди.
Пальцы с пальцами – крепко, в замок.
– Ты не бойся. Если что, отобьемся. Я тебя в обиду не дам, хорошо?
– Да я как бы и… не собирался бояться…
А сам прижмется к плечу брата щекой и выдохнет, на миг глаза закрывая. Тор пахнет яблоком, которое ел до шального побега, брат пахнет медом и земляными орехами, пряной приправой. Брат, который, конечно, дурак, балагур. Брат, который, сколько Локи помнит себя, всегда где-то рядом.
– А вы слышали когда-нибудь нарнийские колыбельные? – вещает между тем диковинный мистер Тумус и как-то странно глазом косит, и губы будто бы поджимает. – Нет? О, какая досада… ну, ничего, сейчас мы это исправим.
Что-то нечисто, думает Локи, опираясь на брата, когда сладчайшая песня льется вдруг отовсюду, как патока, как свежий мед. Это лютня и арфа, где-то поодаль – скрипка. Обволакивает собою, баюкает и качает. И веки будто налиты свинцом… опустить ресницы всего на минуту.
Рука брата – крепко в руке. Он здесь, значит, все хорошо, все в порядке.
Просто чуть-чуть отдохнуть… Просто это с холода – в жар.
Что это там, за стенами дома? Как будто где-то ржут кони и звенит колокольчик…
Музыка громче… не думай… не бойся… усни.
Все хорошо, Локи ведь здесь…
Т-ш-ш-ш-ш-ш-ш… тишина… Тор держит за руку. Они будут в порядке.
========== 12. Клинт/Наташа ==========
Это Клинт.
Это Клинт Бартон, господи-боже…
У нее дождевая вода течет по лицу, как ледяная, мертвая кровь.
У нее тахикардия и, кажется, лопнули перепонки.
Спазм перетягивает горло колючей веревкой. Ни вдохнуть, ни глотнуть. Ничего невозможно. Только бескровные губы, по которым стекает вода, шепчут беззвучно: “Клинт. Бартон”. Только в туфлях хлюпает жижа. Только косметика размазалась — нет, не от слез.
Она не видела его целую вечность.
Когда все пошло под откос, Клинт увез Лору с детьми подальше от всех них и отсюда. Когда Танос разносил вселенную, точно городок из песка, построенный детской рукой… Клинт был где-то, наверное, в горах. Клинт просто взял отпуск. Клинт пытался спрятать тех из людей, кто для него безмерно дороже остального проклятого мира.
Клин уехал. Мстители проиграли.
Наташа видела, как плачет Стив, как он слепо шарит руками, размазывая пепел по засохшей траве. На тропинке, по которой Баки Барнс шагал всего минуту назад…
Наташа видела, как рыдают асгардские боги. Наташа видела Тора, раздавленного смертью брата сильнее, чем падением небесного града.
Наташа видела столько…
Наташа пыталась не думать и ни разу не пыталась звонить, чтоб узнать.
“Как я смогла бы дышать, поняв, что и ты рассыпался горсткой холодного пепла?”
Дождь стучит по зонту, и редкие косые струи хлещут ее по щекам, как будто призывают очнуться.
Клинт и теплый труп у него под ногами. Клинт, что стянет черную маску и подставит лицо ледяной стене, что будто задумала в одночасье смыть весь этот город. Клинт без привычных лука и колчана стрел у него за спиной. Клинт с самурайским мечом и смертным приговором во взгляде. Клинт, что стал будто старше на годы и выцвел, поблек. Клинт, на лице которого не расцветает улыбка, когда он видит ее. Клинт, превратившийся в машину убийства. Клинт, будто уничтоживший чувства. Как будто перед ней одна оболочка. Вообще без каких-то эмоций.
Наташе так хочется рвануть навстречу и просто обнять, уткнуться носом куда-нибудь в шею и долго дышать едва уловимым запахом мускуса, пота и дыма. Еще немного терпкой смолы, хвои, и шишек сосновых.
“Я так боялась, что ты… я мысленно день за днем умирала…”
Но слова затихают, еще не родившись, и молчаливое: “Лора? А дети?” тает на губах, как снег под дождем из огня. Растворяется, потому что она боится ответа. Потому что, если все так, Клинт… никогда не оправится просто. Клинт просто никогда не вернется.
Но… “живой… он живой”, — несмолкаемый вопль в голове вопреки.
Он молчит сто тринадцать секунд. Она смотрит сквозь дождь и считает.
Он молчит. Он живой.
Еще пять секунд, и подогнутся колени, и она рухнет перед ним прямо в лужу, рыдая, как дурная девчонка, от облегчения, ужаса и от боли.
“Клинт, ты живой. Все остальное… мы сможем исправить”.
— Наташа… — хрипло, как будто язык распух и к гортани присох.
— Наташа? — на последних звук голос срывается на какой-то неразборчивый сип.
— Наташа? — стремительно к ней по луже ярко-пунцового цвета, и брызги летят из-под его сапогов.
— Наташа… — руки у него ледяные, и ледяная щека, которой прижимается к ней.
Что-то течет по рукам, попадает на шею. Все это — брызги дождя.
“Клинт, ты живой”.
Его трясет, как от холода. Или как наркомана в припадке.
Сожмет в ответ изо всех неженских, недюжинных сил. Обхватит руками, губами прижимаясь ко лбу:
— Мы справимся, Клинт. Мы — Мстители, мы придумаем, как исправить.
“Какое же счастье, что жив…”
— Так боялся, что и с тобой…
Между ними — ни единого дюйма, никакого зазора. Они так близко друг к другу, как еще никогда. Ее сердце стучит в его ребра. Ее сердце давно стучит для него одного.
Ладонь — на щеке. Колючей, холодной.
Сердце, бейся… не смей. Не смей, слышишь? Сердце, прошу, продолжай.
— Клинт, мы придумаем, милый…
Вздрогнут синхронно.
Конечно, это все гром — там, в небесах, а не случайно сорвавшееся, неуместное слово.
Мы придумаем, что делать и как дальше жить.
Главное — жить. Ты меня слышишь?
Главное — жить.
Главное — ты продолжаешь дышать…
========== 13. Стив/Баки ==========
Комментарий к 13. Стив/Баки
упоминается Клинташа
— Ты все понимаешь. Ты ведь такая умная, Нат…
Он никогда не говорил вслух об этом. Он ни разу не признался — ни ей, ни кому-то еще. Баки Барнс — это был целый мир, который с его возвращением окрасился ярким. Который… боже… просто позволил Стиву стать снова живым.
Баки Барнс всегда был кем-то большим, чем единственным другом.
Баки Барнс — тот, кто замкнул в себе все.
Он умер, и Стивен отправился следом, затерялся где-то во льдах.
Стивен вернулся, вернулся и Бак. А теперь…
— Он рассыпался горсткой серого праха у меня на глазах. Он успел только выдохнуть: “Стиви”, а я стоял там, как идиот, и смотрел.
На самом деле, все было немного иначе, и замер он только на миг, и тут же рванулся вперед. Он рухнул прямо там, на тропинке. Он слепо шарил руками и выл, кого-то отталкивал и что-то даже кричал. Захлебывался воздухом, звуками, которые никак не получалось сложить в слова. Как мог бы он взять и поверить?
Как мог бы тогда, если даже сейчас…
— Ты плачешь?
Ни один из мстителей ни разу не видел подобной картины. Тони как-то съязвил, что слезные железы ему удалили. Впрочем, Тони много всего говорит, если хочет скрыть свои чувства. Сейчас-то совсем не о нем.
— Ты ведь все понимаешь…