— Ну да, люблю… Потому что умею его готовить, — пошутил Ларс.
Его сердце забилось сильнее. Откуда Юля могла знать о карьере? Лавров искал подходящий повод для ухода, но навеянные карьером воспоминания мешали ему сосредоточиться. Шагая по переплетённой узловатыми корнями тропинке, он погружался в прошлое, и картинки воспоминаний одна за другой вставали перед ним.
Когда-то он часто бывал здесь с отцом и братом. Они играли в догонялки, кидались шишками и кормили уток. Пятилетним мальчишкой Ларс смотрел, как дрожат, отражаясь в воде, стволы деревьев. Глядя на жёлтые листочки в ярко-зелёных кронах берёз, он думал, что берёзки сделали мелирование, как мама, и отец, низенький толстячок, улыбчивый и весёлый, казался ему добрым великаном.
Пёстрая, упитанная кряква дремала у берега, засунув голову под крыло. Вдруг от брошенного хлебного мякиша по воде пошли круги, стволы берёз качнулись и задрожали в зеркале воды. Кряква проснулась, и быстро перебирая перепончатыми красными лапками, поплыла к неожиданному угощению. «Эй, а зубы почистить?» — засмеялся отец. Ларс хотел подойти поближе, чтобы лучше рассмотреть трапезу, но его мягко удержали. «Папа, ну пап, пусти!» — закапризничал Ларс. Вместо ответа отец, умевший гасить искры начинающихся ссор, посадил его на плечи и закружил. Потом они долго бежали по бурой, усыпанной хвоей дорожке.
Позже Ларс узнал, что живописный Голубой карьер каждое лето уносил по одной, а то и две жизни, поглощая жертвы, подобно древнему языческому божеству. Тонули либо безрассудные подростки, на спор нырявшие с обрыва в воду, либо пьяные взрослые. Старший брат Сашка, выпучив глаза, говорил о том, что если летом коварный водоём не насытится хотя бы одной жизнью, произойдёт катастрофа, и погибнет весь город. Конечно, он пугал его.
— Эй, ты уснул что ли?
Юля подбежала к обрыву, вынула из кармана джинсов смартфон и весело воскликнула:
— Сделаем селфи? Так красиво здесь!
Отогнав прочь воспоминания и подумав о том, что фото всё равно скоро будет удалено, Ларс нехотя обнял льнущую к нему Юлю. Она нежно взяла его за руку и погладила мелкую татуировку на запястье.
— Вижу буквы с завитушками, и что бы это могло значить? — лукаво прошептала она.
Лавров улыбнулся, хотя тревога снова шевельнулась в солнечном сплетении. Во взгляде Юли вдруг снова промелькнуло нечто странное, Ларсу даже показалось, что она усмехнулась. Он вспомнил, что однажды уже видел у неё такой взгляд. Дерзкий, загадочный и пугающий он привлекал его, однако Ларс не хотел себе в этом признаваться. В ответ он снова пошутил, но улыбка вышла неестественной:
— А это… — Он резко отдёрнул руку. — Эти буквы значат всё, что им захочется! Осторожно, они кусаются…
Остроумный, весёлый и крайне скрытный, он предпочитал, чтобы девушки знали о нём как можно меньше, а ещё лучше — ничего. Ларс взглянул на экран смартфона и невольно поморщился, встретившись со взглядом, полным слепого обожания. Юля, миловидная и худенькая, своим курносым носом и оттопыренными ушками всегда напоминала ему обезьянку. Её спортивная ловкость завершала этот образ. Главным внешним достоинством Юли были тёмные волосы: очень жёсткие и густые, они не поддавались никакой укладке.
Рядом со своей восторженной обожательницей Ларс смотрелся весьма контрастно. Он умел создавать привлекательный имидж: черты его лица совсем не отличались красотой и правильностью, но выразительные глаза, стильная одежда и модная стрижка делали своё дело.
— Ну что ты опять молчишь? — игриво спросила Юля, касаясь круглой кнопки смартфона большим пальцем. — А теперь сфоткай меня одну вон там!
Она указала на возвышавшийся неподалёку небольшой пригорок из глинистой почвы, каменных глыб и мелкой гальки. Он, казалось, был наскоро прилеплен госпожой-природой к краю обрыва. Из пригорка торчали узловатые корни сосен, и одна из них, самая молоденькая, с тонким, голым стволом и хилой кроной, примостилась не на вершине, а сбоку. Она изогнулась и, борясь за жизнь, росла не вверх, а вбок, нависая над карьером. Из-за засушливого лета он очень обмелел. Острые каменные глыбы, покрытые тиной, торчали из воды, отпугивая самых отчаянных ныряльщиков.
Юля сунула ему свой смартфон и, цепляясь за торчащие корни, стала быстро карабкаться к вершине, где трепетали под ветром тонкие побеги берёз. Поднявшись, она, игриво взглянула на Ларса.
— Что стоишь? Фоткай!
Она сбросила куртку, оставшись в джинсах и красной майке с портретом гимнастки, и подняла руки вверх. В ярко-голубом небе, словно клочки мокрой ваты, белели мелкие облачка.
После первого фото Юля подпрыгнула и сделала в воздухе шпагат.
— Успел щёлкнуть в прыжке?
— Успел… — Он захлопал в ладоши. — Несравненная Шапитольда Дюсалейкина! Теперь, может быть, спустишься? Ведь это и есть твой сюрприз? Юль, я серьёзно… Мне нужно с тобой поговорить…
— А-ха-ха-ха! Говори оттуда! Сюрприз ещё впереди! Зануда ты, Ларс… Не зевай, фоткай!
Поддразнивая его, Юля снова подпрыгнула и перевернулась в воздухе несколько раз. После того, как Ларс покорно отщёлкал череду акробатических трюков, она наконец остановилась.
— Может спустишься? Или ты хочешь сделать селфи наверху?
— Э нет, — тихо и вкрадчиво, с несвойственными ей нотками в голосе ответила Юля, — сначала я заберу свой телефон. Стой, где стоишь.
Она не спеша спустилась, выхватила у него телефон и снова вскарабкалась на пригорок.
— А теперь я покажу тебе одну фотографию…
Она перелистала фото и подняла смартфон так, чтобы Ларс мог видеть изображение. Тонкие пальчики с накрашенными чёрным лаком ногтями крепко держали смартфон. Сначала солнце, отражавшееся в матовой поверхности, не позволяло увидеть фото, и Юля поворачивала телефон так и сяк, пока Ларс не вздрогнул, наконец разглядев его. На экране красовалась обнажённая фигурка Юли, полуприкрытая одеялом.
— Ну что, узнал «голую кульминацию»?
Её карие глаза, минуту назад сиявшие восторгом и наивностью, превратились в злые и насмешливые.
— Я твой трофей, — задумчиво проговорила она, — у тебя много таких фоток.
Сконфуженный Ларс глубоко вздохнул, пытаясь унять сердцебиение. Он был уличён, опозорен, обведён вокруг пальца. Догадки о том, как его очередная пассия могла узнать о его победах и трофеях, одна за другой проносились в голове.
— Послушай, — с трудом подавляя чувство волнения, проговорил Ларс, — может, ты спустишься и мы спокойно поговорим?
Вместо ответа она сфотографировала его на смартфон и, как бы между прочим, заметила:
— Ну вот, будет, что выложить ВКонтакте. — Она ловко набрала текст на экране смартфона. — Пикапер в пролёте. О, уже и лайки пошли… Показать?
Ларс метнулся к пригорку — Юля снова деловито нажала кнопку и отступила на шаг назад, ближе к обрыву.
— Стоять, Лаврентий, — отчеканила она, — или я прыгну. А полиция найдёт мой личный дневник. Там подробно рассказано о том, как ты довёл меня до самоубийства. Мой отец — полицейский, кстати.
========== Воспоминания. Зимний экстрим ==========
Разоблачённый Ларс изо всех сил пытался овладеть собой: тяжело дыша, он мял в руке край своей стильной куртки.
— Тебе не нравится твоё настоящее имечко, а, Лаврик? — Тонкие губы Юли скривились в презрительной усмешке.
Ларс стиснул зубы. Он лихорадочно перебирал в уме имена людей, которые могли бы стать их общими знакомыми, но не находил подходящей кандидатуры: разве можно успеть вскрыть его подноготную за неделю их знакомства? К тому же он всегда держал свои амурные дела в тайне от реальных друзей и приятелей, предпочитая делиться впечатлениями и трофеями в интернете, тщательно маскируясь под нейтральным ником. Впрочем… Как же он сразу не догадался?!
— Ты… Ты всечалась с моим браом!
— А-ха-ха! Ты хотел сказать «встречалась с братом»! Не угадал, всё намного проще. Вижу, к тебе вернулась старая привычка.
— Отку… — Ларс вдохнул и выдохнул. — Откуда? Как?
Юля молчала, глядя на него с ядовитым торжеством. Ларс давно избавился от привычки глотать согласные, но теперь она вернулась к нему.
— Ответ на твой вопрос и есть мой сюрприз, Лаврентий… Я не позволила тебе сбежать после первой ночи. Ты ведь так привык, да?
Юля говорила чётко, будто отчеканивая каждую букву. Она произнесла его настоящее имя настолько ядовито, что Ларс рассвирепел. Он хотел было снова броситься к пригорку, но она отступила ещё на шаг. Решимость смешной цирковой мартышки, в одно мгновение превратившейся расчётливую, мстительную хищницу шокировала Лаврова.
— Отвечать я буду долго… Ты же не спешишь? — Юля подстелила куртку и села на неё, обняв коленки руками. — Я начну издалека, Лаврик… Наверное, так мама тебя зовёт?
Ларс сжал кулаки, однако сознавая, что их роли переменились, он глубоко вздохнул и, чтобы справиться с собой, взглянул на небо. Пронзительно сияющее солнце окружили рваные, похожие на клочья пены, облака. Пытаясь успокоиться, Ларс смотрел, как тревожно сияют золотистым светом их прозрачные края.
— Помнишь, с чего всё началось? Один малю-у-сенький случай… Не округляй глаза! — Юля нажала на кнопку смартфона.
Ларс снова вскочил, но тут же опустился на траву. Ему хотелось заткнуть уши, чтобы не слышать тоненького, язвительного голоска благородной мстительницы. Впрочем, воспоминания почти помогли его заглушить. Перед глазами возник весёлый зимний денёк с похрустывающим снегом и солнечными лучами, сияющими в окнах девятиэтажек. Морозец пощипывал за нос, а в небе тающей льдинкой белел утренний месяц. Ларсу стало страшно, когда он взобрался на крышу гаража. Чистый, недавно выпавший снег был уже исчерчен птичьими крестиками, на бортике старой песочницы, впавшей в зимнюю спячку, красовалась надпись: «Павлик…». Далее следовало слово, прижившееся на Руси со времён Куликовской битвы. Рядом с песочницей угрожающе поблёскивал ослепительно-белый наст. Страх надувался в груди резиновым шаром. В ушах шумело, и сердце, словно собираясь выскочить, колотилось где-то в горле. Насмешливый голос брата Сашки привёл его в чувство: «Передумал? В штаны наклал?» И Ларс прыгнул. В последний момент, послушавшись инстинкта самосохранения, он сделал два маленьких шажка, чтобы приземлиться туда, где наст граничил с сугробом. «Всё равно струсил! — кричал Сашка. — В сугроб любой дурак может, любой дурак!»
— И тебя наказали как зачинщика, Лаврик… Ты взял вину на себя, чтобы потом страдать с особым вкусом.
Ядовитый голосок не только вернул его к действительности, но и всколыхнул душу настолько, что Ларс стал царапать ладони ногтями. Он выдохнул и заговорил тихо и медленно, стараясь скрыть злость и не глотать согласных букв.
— Тее… Тебе так трудно называть меня как раньше?
— А что было раньше, Лаврик? Множество голых трофеев?
Неожиданно для самого себя Ларс почему-то вспыхнул и не нашёл ответа. Воспоминания снова замелькали перед глазами.
Силу своего обаяния он ощутил ещё в детском саду. В те счастливые времена мама надевала на него ярко-синие рубашки, чтобы придать его светлым глазам нужный оттенок. И стоило вновь прибывшей девочке навзрыд расплакаться, как воспитательница громко командовала: «Позовите Лаврика Лаврова!», тогда при виде худенького белоголового «кузнечика» с васильковыми глазищами очередная царевна-несмеяна моментально успокаивалась и утаскивала его за руку — играть в мяч или строить башни из кубиков.
Мамины подруги обожали «глазастого Лаврушку». Толстый, неуклюжий Сашка сердито сопел в углу, когда подвыпившие гости шумно аплодировали Лаврику, рассказывающему стихотворение. Они подолгу слушали музыкальные и поэтические шедевры, выученные им в детском саду. Даже когда подающий надежды артист запел: «Чунга-чанга, в жопе динамит» и мама, густо покраснев, схватилась за голову, они лишь расхохотались, подхватили его, поставили на стул и попросили спеть на бис.
Сашка с раннего детства прятался от мира за планшетом и ноутбуком. Он создавал древние здания и миры, где мог быть кем угодно: суперменом, богом и королём. Наслаждаясь океаном иллюзий, он «выныривал» из него лишь изредка, чтобы исподтишка развинтить поделку из конструктора или разметать по ковру картинку из пазлов, старательно собранную Ларсом. Как ни странно, Ларс никогда не ябедничал и готов был часами смотреть, как Сашка играет в планшет. Ларс никогда не стремился первым завладеть этим заветным артефактом, потому что с самого рождения считал брата неповторимым кумиром. Когда кумир наконец отдавал ему планшет, Ларс отказывался и просил его поиграть с ним в школу. Но Сашка мог снизойти до этого лишь под бдительным оком папы или мамы. Во дворе он играл роль заботливого старшего брата настолько виртуозно и убедительно, что вызывал слёзы умиления у бабушек, сидевших у подъезда.
— Твой братец был бы первым, — торжествующе продолжала Юля, — если бы ты не мешал… Ты всегда тянешь одеяло на себя.
Она ошибалась. Толстый Сашка мечтал о спорте и перепробовал множество секций, однако подолгу не задерживался ни в одной из них. Мать не раз пыталась привить ему любовь к общению, показывая гостям его резьбу по дереву и приглашая сыновей подруг, однако он лишь искал подходящего случая, чтобы улизнуть в другую комнату. Диван и планшет были его лучшими друзьями, а столь обожаемый всеми «младшенький» — боксёрской грушей для срыва плохого настроения. Впрочем, грушей он был в переносном смысле, ведь Сашка драться не умел и за всю свою недолгую жизнь ни разу не дал сдачи. Он безропотно сносил издёвки одноклассников, отыгрываясь на младшем брате. Он «нечаянно» ронял его пластилиновых человечков, случайно опрокидывал на свеженарисованные акварельные шедевры банку с водой и съедал долю сладостей, предназначавшуюся Ларсу. При этом выражение высокомерно-затравленной обиды на весь мир, застывшее на его лице, внушало окружающим чувство вины, и тот, кто был склонен к самокопанию, невольно задавал себе вопрос: «А что я ему сделал?» Ларс не помнил, когда у него появилось необъяснимое чувство вины перед братом, но оно росло и обрело жестокую и неоспоримую причину в день злополучного прыжка.
Юля, прищурившись, взглянула на Ларса и, повертев смартфон в руке, прошлась по пригорку.
— Да-да, если бы не ты, ему не пришлось бы прыгать с гаража, чтобы доказать своё превосходство. Ты взял вину на себя, но он пострадал вместо тебя, Лаврик…
— Выбирай выажения! — Ларс вскочил, но не сделал ни шага.
— Какие «выажения»? И почему? — Юля со сладенькой улыбкой направила смартфон на Ларса и снова нажала кнопку. — Сперва говорить научись… И скажи спасибо, что фоткаю тебя одетым…
В тот злополучный зимний день Сашка хотел приземлиться на ноги, но поскользнулся и ударился головой о песочницу. И после, увидев испуганные, полные боли глаза матери, Ларс возненавидел себя за то, что остался цел. Тогда он мечтал сломать ногу и получить сотрясение мозга вместо Сашки. После оскольчатого перелома кость срослась неправильно. Не помогли ни вытяжение, ни услуги шарлатанов…
Птичьи голоса вдруг смолкли, и лес, словно прислушиваясь, затих. Лишь где-то вдалеке слышалась раскатистая дробь дятла. Облака, постепенно заволакивающие небо, надулись и потяжелели, словно впитывая густо разведённую фиолетовую акварель. Ларс немного помолчал и тихо произнёс:
— Ты не прыгнешь.
— Хочешь проверить?
Юля поднялась и медленно пошла к самому обрыву. Ветерок тронул верхушки молодых сосен. Зеркальная поверхность Голубого карьера подёрнулась мелкой рябью, и отражения хрупких берёз расплылись белыми, зелёными и жёлтыми пятнами. Когда Юле оставался всего один шаг до обрыва, Ларс не выдержал.
— Перестань.
Изображая спокойствие, он опустился на землю, сорвал травинку и слегка прикусил её.
— Тогда продолжаем разговор, — проворковала Юля, — в конце концов хромой Сашка всё-таки победил тебя.
В этот момент Ларсу захотелось изо всех сил ударить её по щеке, но он лишь пнул попавший под ногу небольшой камень, который, прокатившись по рыжей глинистой земле застрял между узловатых корней. Юля снова щёлкнула смартфоном, но Ларс, сумевший подчинить свои чувства и эмоции разуму, лишь тяжело дышал.