— Есть немного, — ответил я.
Признаться, даже не немного, а основательно.
— Будем здесь стоять или пригласишь?
Вот я охренел еще больше, чем когда увидел ее возле ворот.
— Ты. Собираешься. Зайти. Ко мне. Домой?
Это что, блин, шоковая терапия? Ситуация меня дезориентировала, ее поведение — тоже. Кажется, я вообще перестал что-либо понимать. То ли у меня действительно сейчас галлюцинации, то ли были неделю назад в кабинете Коротаева.
Но мне было интересно. Очень.
— Идем, — кивнул я, достав ключи.
Мы оставили машины возле ворот и зашли во двор. Она шла в полушаге за мной справа, и я едва не заработал косоглазие, пытаясь уловить хоть что-то. Ноль.
В прихожей я посмотрел на нее и снова растерялся. Что за черт?
— Кофе? — спросил, не зная, что еще сказать.
Ладно, буду гостеприимным хозяином. Может, тоже удивить ее получится. На кухне она устроилась на диване, положив локоть на спинку и подперев ладонью голову. Свободно так себя чувствует. В довесок еще подтянула одну ногу, устроив стопу на второй. Как дома, ей-богу. Хорошо, что хоть это она проделала не в юбке, а в спортивных штанах, а то я бы подумал, что соблазняет. Шерон Стоун в «Основном инстинкте» просто курит в сторонке!
Пока делал кофе, стоя спиной к ней, чувствовал взгляд на затылке. И это совсем не самовнушение. Я умею чувствовать такие взгляды. И сейчас я бы даже согласился, чтобы на меня смотрели через прицел винтовки, чем так. Как будто она залазит мне в голову.
Кофемашина работала, а я начал перебирать таблетки, когда понял, что голова больше не болит. Кажется, перестала в тот момент, когда я почувствовал запах индийских пряностей.
Швырнув уже ненужный блистер на столешницу, я взял две чашки и повернулся. Поставил одну перед ней, удостоившись, наверное, благодарственного кивка, и подошел к окну, открыв его настежь. Свою чашку определил на подоконник и потянулся за сигаретами, которые оставил на холодильнике.
Это так странно, когда за каждым движением кто-то так внимательно следит. Я закурил и повернулся. Она сидела все в той же позе и, кажется, даже не моргала, наблюдая за мной.
— Теперь ты на меня пялишься и молчишь, — сказал я.
Она оценила. Улыбнулась.
А потом подошла ко мне, и сигарета снова показалась ароматизированной. Потянулась за сигаретами, невольно коснувшись грудью моего предплечья. Зажигалка все еще находилась в моей руке, и я, нажав кнопку, поднес огонь к сигарете. На пару секунд пламя отразилось в ее глазах, и это было подобно тому, как на солнце переливать мед. Она уже прикурила, а я все держал зажигалку, пока не почувствовал жжение в пальцах.
Наваждение, а не женщина. Только все равно сука.
— Думаешь, зачем я пришла? — спросила она, выдохнув дым мне в лицо.
Я поморщился, но ничего не сказал. Даже не ответил на ее вопрос. Не дождется — не стану. Она это поняла. Может, еще и попросит извиниться? Или денег на аборт потребует? Наверное, сегодня я не в форме, потому что по мере того, как все эти мысли проносились у меня в голове, на ее губах расплывалась улыбка.
— Не переживай, — она даже дружески хлопнула меня по плечу, — извинения тебе не к лицу.
Теперь я нарушил дистанцию, сделав шаг, который нас разделял.
— Тогда какого черта ты ко мне приперлась?
Она сделала еще две затяжки и затушила окурок в пепельнице, ответив:
— Хочу кое-что показать.
— Показать? — не понял я.
— Да, но можешь не настраиваться, это не позы из Камасутры.
Ну сука! Я притянул ее за руку к себе и тихо сказал прямо в лицо:
— Не зли меня.
Не испугалась. Только наиграно удивилась:
— А то что? Трахнешь меня еще раз?
Я выбросил окурок в окно и прижал ее к подоконнику, наклонившись еще ближе, почти коснувшись ее щеки губами:
— А тебе так понравилось, что ты прямо нарываешься?
И тут она рассмеялась, чем снова сбила меня с толку. Я сделал два шага назад, наблюдая, как она возвращается к дивану. Сделав два глотка кофе, она расстегнула свою сумочку и положила на стол черную бархатную коробочку.
— Забирай. Я давно хотела отдать, но ты вел себя как последний мудак, чем ужасно меня бесил. Но вроде за последнюю недель не проявлял себя. Получил, видимо, что хотел? — она двумя пальцами подтолкнула коробочку ко мне и пояснила: — Это мне прислала Алиса. Там ее обручальное кольцо. Можешь не спрашивать, зачем она это сделала, я не знаю.
Сегодня для меня как-то слишком много потрясений.
Пора взять себя в руки и думать трезво.
Я открыл крышку и уставился на золотое кольцо. Обычное. Простое, как и сама Алиса. А потом посмотрел на женскую руку с другим кольцом, где посередине ободка шла сложная резьба с напылением, скорее всего, из белого золота. А в центре еще и брюлик.
— Ты поэтому пришла? — посмотрел я снова в медовые глаза.
— Ну да, — пожала она плечами и, подхватив сумку, пошла к выходу.
И тут меня как будто осенило. Молодец, сучка, только со мной это не сработает. Я догнал ее уже возле открытой двери и успел захлопнуть, едва не прищемив тонкие пальцы.
— Что еще? — вопрос был задан таким уставшим голосом, как будто я злой начальник, который просит задержаться.
Я упер руки в стену по обе стороны от ее лица и спросил:
— За идиота меня держишь?
— Как бы не хотела, но нет.
— Какую игру ты затеяла?
— Никакую, — пожала она плечами и встала на цыпочки, дотянувшись до моего уха губами. — А может, влюбилась? Трахаешься-то ты зачетно.
Глава 3. Дина
Врага надо держать близко. А еще можно поднять белый флаг, чтобы заставить его потерять бдительность.
Еще тогда, когда я вышла из кабинета продажного следователя — а по-другому и быть не могло — поняла, что сделаю все… Чтобы уничтожить Ратомского, растоптать, запутать, сломать. И знаю, чем на него воздействовать. Собой.
Я помнила его взгляды, его движения — и они просто кричали: «Я хочу тебя!»
Можно было после всего просто забиться в угол и страдать, но, увы, это не про меня. Я неделю анализировала, синтезировала, обобщала. Больше никаких необдуманных шагов. Зная человека, можно предугадать его действия. Это сработает даже с таким, как Ратомский.
И первый козырь мне дал его побег — никак иначе это не назовешь — из отдела полиции. Я поняла: он сам не хотел, чтобы так все получилось.
Сегодня все подтвердилось. И эффект неожиданности сработал как надо. И я подняла белый флаг — отдала кольцо. Да еще и провоцировала Ратомского, чем, я видела, дезориентировала его еще больше.
Я думала, что раньше была готова. Нет! Я готова теперь. И пусть он сам пожалеет, что сотворил зверя в моем лице.
В какой-то момент я поняла, что меня больше ничего не заботит. Вопрос приоритета. А в приоритете у меня осталась только месть. Причем изощренная и грязная, ради которой я готова забыть о многих принципах. Сейчас я ставлю на кон все, надеясь на победу, в том числе и себя, свою семью, карьеру… Но безнаказанным он не останется.
И за полчаса, проведенные рядом с ним с ним, увидела — он не раскаивается, не жалеет, но и не хотел, чтобы все получилось именно так. Держался он отлично, даже почти вежливо. В другой ситуации я бы могла проникнуться к нему симпатией.
И я вовремя ушла, когда отдала этот бархатный футляр, который, казалось, сделал нас двумя быками на мосту. Никто не хотел уступать, но я пошла первая на примирение. Пусть и на такое.
Это и есть мое преимущество.
Я почти вышла за дверь, даже немного разочаровавшись, пока Ратомский не догнал меня на выходе. Он не знал, что делать, руководствовался инстинктами. Даже капкан его рук выглядел неубедительно.
И после моих слов о том, как зачетно он трахается, почувствовала, что выиграла. Он мой. Только не дать понять. Пусть мнит себя победителем, пусть думает, что сломал меня. А если подумает, что влюбил, то вообще напрягаться не стоит.
Я касалась его мочки уха губами, но он держался. Не прикасался ко мне, дышал почти ровно.
— Дина…
Это прозвучало предостерегающе. И он, кажется, впервые назвал меня по имени. И как это было… Обращение по имени — важно. Но мы этим не пользовались. Просто «ты». Да еще и с пренебрежением.
Надо действовать. Иначе он снова возьмет инициативу в свои руки. Главное, не смотреть в эти затягивающие в болото глаза.
— Что? — шепнула я ему все так же в ухо.
— Я не знаю, что ты задумала, — он сам отстранился, чтобы смотреть на меня, — но ты меня не переиграешь. Ты, я думаю, уже знаешь, кто я и через что прошел. Может, я больше солдат, чем стратег, но точно не идиот.
Быстро собрался. Пора снова действовать неожиданно. Тут он должен стушеваться.
— Тебе доказательства нужны? — спросила я, понимая, что снова играю с огнем. Теперь только Господин Случай решит, права я или нет.
Червяк насажен на крючок, удочка заброшена, только добыча совсем не глупая. И Ратомский все понял.
Я рассчитывала, что будет проще. Но он думает не только членом. Тем интереснее.
— Нужны. Докажи.
Это был вызов. Провокация.
Так и сыграем.
Начав выправлять его рубашку, я смело посмотрела в глаза, которые только смеялись надо мной.
Думаешь, я не зайду так далеко? Нет, поздно.
Он ждал. Наблюдал. И он не верил мне.
Первое удивление во взгляде, когда я потянула полы рубашки в разные стороны. Качество его одежды, конечно, хорошее, но сил хватило, чтобы он выбросил несколько тысяч на помойку. Пуговицы оглушительно ударились о паркет, но это нас не отвлекло. Мы продолжали смотреть друг другу в глаза, когда я положила ладонь на низ живота.
Ратомский выдохнул почти безысходно. Он как будто признавал свое поражение.
Я потянулась к ремню на брюках. Расстегнула.
В этот момент он должен был меня остановить. Но ждал.
Я тоже не сдамся. Расстегнув ширинку, приспустила брюки вместе с боксерами.
— Вряд ли ты думала об этом, правда? Строила из себя хрен пойти что, а на деле уже тушуешься, — интонации в его голосе были такими, что еще неделю назад я бы провалилась сквозь землю, но не сейчас.
Больше он не будет вести в этой игре.
Я обхватила одной рукой его затылок и притянула напряженное тело к себе.
— Поцелуй меня, — попросила, произнеся прямо в губы, которые уже были так рядом, но которых я не касалась.
— Я все равно тебе не верю, — прошептал он и тут же проник в мой рот языком.
Это было жадно, настойчиво, безумно. Его рука переместилась в мои волосы, оттягивая, накручивая их, а язык не давал мне ни шанса на ответное движение. Вот теперь я не угадала — он просто пробивался в меня, выделывал узоры по небу и деснам, то проникал глубоко, то слегка ласкал по каемке. Я даже забыла, с кем я целуюсь.
Наверное, эмоций мне и не хватало. Когда в последний раз было такое? Лет шесть назад — наше прощание с Калининым.
И сейчас я поняла, как хреново жить без эмоций. А вот такие мне и нужны. Они оживляют.
Я оттолкнула его. Первая. Мои руки лежали на голом торсе, его — на моем затылке и талии.
Ратомский дышал тяжело, а я перевела взгляд вниз.
— Ты хочешь меня…
Я не спросила, а констатировала факт.
— Какая наблюдательность, — он усмехнулся, даже не пытаясь подтянуть брюки.
Я все равно права. Откладывала этот момент, но ввиду сложившихся обстоятельств… Может, чем раньше, тем и лучше?
И он даже не успел понять, когда я потянулась к нему с поцелуем, да так жадно, как он, просто присосалась к его губам, языку.
Сдавайся же…
Я целовала его, обнимала, прижимала к себе, чувствуя чужие руки на теле, но я не могла поверить, что все это делаю я.
Но, как я и думала, все это будет только мне на руку. Главное — не переиграть. Он и так почувствовал подвох, но проигнорировал интуицию, когда дело дошло до физиологии. А я буду даже имитировать оргазм, только чтобы приручить его. А потом уничтожу с особым удовольствием.
Глава 4. Дина
Это грань. И я ее перехожу. Меня ничего не останавливает, только толкает вперед мысль, что я его обыграю.
А он и не сопротивлялся.
Сейчас, как я и думала, даже лучше. Я провела руками по его плечам, сбрасывая рубашку на пол.
— Дина… — снова шепнул он. — Обратно дороги уже не будет.
— А кто просит? — поцеловала я его в шею.
Он не верил, он так и подчинился физиологии. Покажем, убедим. Оттолкнув Ратомского, который выглядел вполне беззащитно со спущенными штанами, улыбнулась и стянула с себя футболку. Его взгляд остановился на моей груди. Я знала, что через тонкое прозрачное кружево проступает все. Лифчики с поролоном никогда не носила, чтобы не казаться непропорциональной.
— Продолжай, — скрестил он руки на груди, даже не удосужившись подтянуть штаны.
Ну, сволочь, наслаждайся.
Если он думал, что я не зайду дальше, то ошибся. Я подцепила резинку спортивных брюк и начала стягивать их, стараясь делать это медленно, очерчивая каждый изгиб. Я осталась перед ним только в лифчике и трусиках, а он — с голым торсом и все с теми же спущенными брюками.
— Долго смотреть будешь? — спросила я, переступив через одежду.
А он застыл. Он пожирал меня взглядом, но не знал, что делать. Хотел, но не действовал.
Между нами был пожар. И это был его проигрыш.
— Я тебя ненавижу, — сказал он, сжав мою ягодицу. — Ты двуличная тварь, которая будет пакостить любыми способами…
— Я о тебе того же мнения, — потянула еще ниже его брюки.
Я хотела сказать, что тоже его ненавижу, но после слов о влюбленности это было бы очень противоречиво. Он не идиот, я поняла это сразу. Но он не сможет противиться. Он уже мой.
Брюки упали на пол, а я снова потянулась к его лицу, очертив языком контур губ. Он держался, но то, что ниже пояса, говорило больше. Я ногтями проделала дорожку от ключицы до паха, видя, как его взгляд меняется от темно-болотного до почти изумрудного.
Так легко? С трудом верится.
Ратомский перехватил мою руку и сказал, тихо, но жестко:
— У тебя есть минута, чтобы одеться и скрыться за дверью. Иначе ты вылетишь отсюда голая.
Он отпустил мое запястье и сделал шаг назад. Подтянул брюки и уставился на меня, напомнив:
— Сорок пять секунд.
Врагу не сдается наш гордый варяг. Ничего, значит, будет еще интереснее. Оделась я с армейской скоростью — была готова к подобному повороту. Даже надеялась на него, правда, чуть раньше. А пришлось еще и раздеться. Я уж думала, что придется и трахаться с ним. Но нет.
Собрался, когда я почти разочаровалась.
— Время вышло, — сказал Ратомский, открыв дверь.
— Даже не поцелуешь на прощание? — округлила я глаза, подхватив сумку с пола.
— Слушай сюда, красотка, у тебя между ног то же самое, что и у всех баб. А я не прыщавый девственник, который будет пускать слюни, если ты раздвинешь ноги. Так что собачонку на привязи не получишь, даже если встанешь на колени и отсосешь с таким усердием, что у меня искры из глаз начнут вылетать. Даже если ты будешь стонать подо мной, течь как сука и влюблено заглядывать в глаза. Я не поверю тебе. Никогда. Усекла?
Я переступила порог и послала воздушный поцелуй, сказав:
— Холодный душ вам в помощь, Ярослав Владимирович. Могу прислать свое фото, чтобы дрочить было веселее.
Его щека дернулась, и мне показалось, что он сейчас в меня чем-нибудь запустит. Сдержался, только хлопнул дверью так, что, наверное, вся улица слышала.
Все равно я выиграла. Маленькая победа в копилку.
Адреналин пошел на спад, когда я села в машину. Начало потряхивать. А еще возникло желание напиться и поговорить с кем-нибудь. И я знала одного человека, который хранит секреты почище ФСБ.
Отъехав от дома Ратомского, я остановилась и набрала номер. Гудки тянулись, и я уже почти отчаялась услышать ответ, когда в трубке раздалось:
— Да?
— Андрей Григорьевич, помощь нужна.
— А ты без прелюдий, — усмехнулся Калинин. — Профессиональная или дружеская?