Артур говорил, а я смотрела в его глаза и понимала, как трудно ему что-то объяснить, почти так же, как трудно было прийти сюда. И я решила помочь ему, помочь себе, помочь нам. И пусть его тайны останутся вместе с ним, они мне не нужны, мне нужен он.
- Остановись, - прервала я Артура, - хочу предложить тебе заключить договор. И называться он будет "Отдых от горестей жизни". Как тебе названьице? Так вот, мы живем здесь и отключаем телефоны, о прошлом друг друга не спрашиваем и по нему не плачем, будущее не загадываем и планов никаких не строим, ты ничем не обязан мне, а я - тебе, поэтому каждый волен разорвать договор, когда сочтет нужным, без объяснения причин. Кажется все, я ничего не пропустила? Что ты скажешь о таком предложении?
Меня, видимо, занесло, потому что в конце своей речи я заявила торжественным голосом:
- А теперь, если стороны согласны, они должны поцеловаться. Можно два раза...
ОН
Я, конечно, поцеловал ее не два раза. Какая же Аля умница! Я и впрямь начинал верить, что мне, наконец-то, повезло. Но ведь и я тоже не лыком шит, поэтому потребовал обсудить еще и дополнение, которое состояло из следующих пунктов: она забудет о ночных рубашках, будет вставать вместе со мной и, наконец, ходить дома только в халате. Я так хотел, и точка!
Договор вместе с моим дополнением был принят без обсуждений, встречных предложений не поступало кроме одного, совсем маленького. Она спросила, что же ей делать, если я на несколько минут отойду, а ей будет холодно. И я торжественно пообещал подарить на такой случай свою любимую серую футболку. Договор мы заключили сроком на пять дней. Эту цифру назвал я. И, черт возьми, сделаю все, чтобы ничего не испортить. А там посмотрим.
Торжественное празднование по случаю вступления договора в законную силу заняло довольно много времени, может, поэтому я забыл включить телефон.
ОНА
Пазлы сошлись. Нам не хотелось посвящать друг друга в прежнюю жизнь, хотелось жить сегодняшним днем. Кто бы нас за это осудил?
ОН
В двенадцатом часу ночи я настоял на прогулке. Народ веселился, значит, силы у него, как и у нас, еще были. Мы шли вдоль железной дороги, пока не очутились возле парка. И сколько бы Аля меня ни убеждала, что гуляние в парке в это время - большая глупость, потому что можно было найти приключение на свою голову, я все же с ней не согласился. Мне даже хотелось, чтобы кто-то помешал нашей прогулке. И неважно, сколько бы их было, пять или десять, они бы надолго запомнили эту ночь. По правде говоря, я чувствовал какой-то необычный подъем сил, и кулаки у меня чесались, чего не было уже давно, потому что я умел следовать железному правилу: сумеешь предотвратить неприятность - сделай это. Однако сегодня я бы с удовольствием повеселился, когда-то это у меня получалось очень хорошо. Но в парке никого не было. Ночь была лунная и морозная.
- Встань так, - сказала Аля и повернулась спиной к сугробу.
Я подчинился, и мы разом упали на снег. И почему она меня все время заставляет делать такие вещи, о существовании которых я давно забыл, а, может, и не знал совсем? Да, не повезло нашему поколению, было не до сентиментов. Но сейчас мне все нравилось, может, я помолодел?
- Аленька, - сказал я строго, - девочки не должны лежать на снегу. Если хочешь, посиди или полежи на мне, я не против.
Она засмеялась.
- Одну минутку, дай мне еще одну минутку... Я хочу получше все запомнить: тебя, ночь, сосны... Через сто лет древней старушкой я приду на это место и буду вспоминать...
Я не дал ей договорить, приподнял и положил на себя. Она целовала меня, я - ее. Наверно, мы оба хотели, чтоб воспоминаний было много.
Честное слово, Алечка, я очень постараюсь не разочаровать тебя.
ОНА
Неожиданно для себя мне захотелось испечь свое любимое печенье. Мне казалось, что оно Артуру обязательно понравится. Он расположился в кресле у окна, а я занялась тестом. Мы молчали. Он смотрел в окно, и мне по-прежнему было страшно, что он может молча встать и уйти, но я очень постараюсь, чтобы этого не произошло.
Когда в кухне запахло ванилью, Артур немного оживился.
- Знаешь,- услышала я, - у мамы праздники тоже так вкусно пахли. А еще она любила угощать меня изюмом. С тех пор я его и люблю.
У всех нас одинаковые воспоминания о праздниках: ожидаешь их, как манну небесную, а они почему-то очень быстро кончаются. Я достала изюм, помыла, высушила и подала ему на самой красивой тарелке. Артур положил несколько изюминок в рот, лениво пожевал, зажмурился от удовольствия, и лицо его стало таким, каким оно мне нравилось: простым и открытым. Оттаивай, мой дорогой, оттаивай, я ничего о тебе не знаю, но так чувствую твою боль...
Я улыбнулась.
- А моя мама в несколько печеньиц прятала клюковки. Это называлось печеньем с сюрпризом. Кому попадет - тот будет счастлив.
- Попробуй, - немедленно откликнулся он. - Посмотрим, кто из нас счастливее.
ОН
Я сидел, смотрел в окно и думал, что поставить кресло на кухне - это здорово, ему тут самое место. В нем должен сидеть мужчина и смотреть на женщину, когда она в своей стихии. Наверно, так и живут счастливые люди: сидят на кухне, смотрят друг на друга, пекут печенье, пьют чай, разговаривают с детьми. Стоп, подумал я, стоп, подобные мысли до добра не доведут. Я тоже когда-то попытался стать таким счастливчиком, но увы... Как оказалось, не с моим свиным рылом в калашный ряд, ведь свиное рыло для того и создано, чтобы грядки рыло. Вдруг я почувствовал настороженный взгляд Али, сразу напрягся и приказал себе выбросить глупости из головы. Я до потери пульса боялся испортить то, что есть между нами. Пусть это скоро кончится, пусть, но теперь и сейчас все будет так, как в той жизни, которой у меня нет.
По кухне плыл запах ванили. Мне он всегда нравился, и я подумал, что к старости, наверно, стану сентиментальным. Хотелось бы только знать, будет ли у меня эта самая старость. Тут я вконец разозлился на себя за эти мысли. В кои-то веки мне так хорошо, а я не могу взять себя в руки.
Вечером мы пили чай с печеньем. Я нахваливал ее умение, хотя мне понравилось бы любое, даже горькое, если бы оно было приготовлено для меня, потому что кроме мамы этого не делал никто и никогда. По правде сказать, мои отношения с женщинами всегда были несколько однобокими, и я с этим давно смирился.
ОНА
Он уверял, что варенье правильно есть из банки большой ложкой. Мне было смешно, когда Артур целовал меня сладкими губами, и совершенно безразлично, что на халате расползлись два пятна, потому что он пытался вареньем накормить и меня. Каждую вынутую из банки клубничку он сначала целовал, а потом подносил к моим губам. Могла ли я отказаться?
ОН
Что с нами было? Если бы меня видел кто-либо из друзей - товарищей, то круглым дураком в их глазах я бы выглядел до конца жизни. Но мне было наплевать на это, если сказать уж совсем вежливо. Честное слово, я не находил ничего смешного в том, что немолодой уже мужик с сединой в волосах кормит клубникой желанную женщину, не сводящую с него счастливых глаз. Я как-то упустил момент, когда она очутилась у меня на коленях. Потом я сцеловывал варенье с ее губ, а она мешала мне, потому что хотела делать с моими губами то же самое.
Мне показалось, что прошла вечность. Когда Аля вернулась на землю, наконец-то открыла глаза и смогла дышать, то удивленно прошептала мне в губы:
- Скажи, мы все время были на кухне?
Мне очень понравился ее вопрос. Мой друг старлей был, как всегда, категоричен в своем утверждении, что если мужчина никогда не видел женских глаз, пьяных от страсти, значит, он только и умеет, что пачкать белье. Честное слово, я такие глаза видел, поэтому, не отвечая, еще крепче обнял Алю. Глупость, конечно, но в эту минуту мне показалось, что нежность к ней затопила меня с головой.
Печенье с сюрпризом не попало никому.
ОНА
Сегодня я рассказала Артуру о том, почему так быстро ушла тогда от него, больного. Я призналась, что испугалась. Испугалась того, что не интересна ему. Испугалась того, что не видела себя в его глазах. Испугалась того, что вот-вот услышу фразу, сказанную ленивым безразличным голосом:
- Спасибо, дорогуша, ты мне очень помогла.
Я думала, Артур рассмеется, но он остался серьезным, а потом сказал:
- Ты самая лучшая женщина в моей жизни, всегда помни об этом. Тогда я злился на себя. Я еще только начал тебя чувствовать.
- Но ведь глупые страхи могут быть у каждого?
- Да.
- Даже у тебя?
- Даже у меня.
Мы долго, обнявшись, молчали, наверно, потому, что чувства от слов бледнеют. Мы прекрасно чувствовали друг друга и без них.
В тишине комнаты громко тикали часы.
ОН
В душе мы были вместе. Я расстелил на кровати огромное банное бордовое полотенце. Чтобы она не замерзла, поставил на тумбочку старенький обогреватель, который уже давно заметил на кухне, а когда спираль накалилась, выключил свет. Можно, конечно, было зажечь и свечи, но и при свете, который давал обогреватель, она выглядела прекрасно. Об этом я думал целый день, я хотел этого каждую минуту. Она только улыбалась, когда я посвящал ее в свои планы, а потом слегка коснулась рукой моей щеки. Я целовал ее ладони. Я не помнил, когда это делал до нее, я не помнил, когда мне было так приятно. Я вообще не хотел никаких воспоминаний, важным было лишь то, что происходило сейчас. Я не помнил даже слова старлея о том, что не надо ни к кому привязываться, тогда и мундир, и сердце будут целы. Видит Бог, я пытался избежать этого, потому что моя жизнь - сплошное дерьмо, и в ней нет места кому-то еще, но ничего не мог с собой поделать. Я этого хотел.
Откуда же мне было знать, что за один раз можно и нужно использовать столько разных кремов? Аля что-то говорила еще о бровях, ресницах и ногтях, но это я пропустил мимо ушей, я не самоубийца. Сначала под ее руководством нанес ей крем на лицо и шею. Это было довольно сложно и совершенно не похоже на то, как это делают мужчины. Но я очень старался! При этом кое-что узнал о проблемных зонах. Ничего такого на ее коже я не заметил, но спорить не стал. Потом подошла очередь век. На губы крем я наносить не стал, не такой я эстет, чтобы балдеть от этого, я уж как-то попроще, по старинке. У нее стали темнеть глаза, когда я несколько раз обвел языком контур ее губ.
- Знаешь, - сказала она, - я совсем не стесняюсь.
- Не стесняешься чего? - мне хотелось уточнения.
- Шрама от аппендицита. Он такой некрасивый.
Что я, шрамов не видел, что ли? Она и понятия не имеет, какие они бывают, эти шрамы. И слава Богу.
- Его совсем не заметно, - успокоил я Алю, - воспринимаю всю тебя я как-то ...
Я сам удивился этому открытию, может, поэтому и не смог подобрать нужного слова.
- Кругло? - спросила она и засмеялась. - Я тебя тоже.
Мне оставалось только кивнуть головой.
Каюсь, спине и попочке я уделил времени меньше, чем собирался. Я просто боялся, что не выдержу, потому что был уже порядком возбужден. Зато груди и всему остальному... Она уже не могла говорить, а только изредка вздыхала, прикусывая нижнюю губу, чтобы не застонать. Мне очень хотелось видеть ее глаза, я хотел ей об этом сказать, но не мог: в горле пересохло. Я водил и водил ладонями по ее телу, и мне казалось, что оно плавится под моими пальцами, и я уже не понимал, где кончается она и начинаюсь я.
Для ног был другой крем, я не забыл. По правде сказать, я уже мало что соображал, когда втирал крем в пальчики, но я был очень горд собой, потому что сумел довести дело до конца. Когда я прикусил мизинец зубами, Аля вскрикнула и забилась. Я тут же догнал ее, едва успев накрыть своим телом.