Они поженились лишь после рождения дочери. Он не звал ее замуж, а она не отвечала согласием, просто это было нужно, чтобы ребенок не рос безотцовщиной. Настя опять чувствовала себя уязвленной, но заботы о малышке оттеснили мрачные мысли на второй план. Иван полюбил дочь с первой минуты, как увидел, мог часами забавлять ее, разговаривая при этом на каком-то лишь одним им понятном языке. Вот кому достались все слова о любви! Оказывается, он знал их... Настя же была только той, кто всегда был рядом. Он тепло относился к ней, ночи были полны нежности, она знала, что желанна, но чувство какой-то неправильности не оставляло ее. Она гнала его, убеждая себя, что слова не значат ничего, главное - дела, но так и смогла освободиться от этого чувства совсем.
Три года спустя она поняла, что опять ждет ребенка. Иван был этому рад, а Настя была рада еще и тому, что рад был Иван. Мальчик умер при родах. Муж постоянно находился рядом, помогал ей во всем, но она, выслушивая слова утешения, жаждала среди них услышать все те же три несказанных, заветных, жаждала, потому что думала, что они смогут что-то изменить, как-то облегчить их боль, но так и не дождалась. Казалось бы, чего проще спросить обо всем у него и разом покончить со всеми сомнениями, но Настя не сумела заставить себя начать этот трудный для обоих разговор, потому что странно было, как ей казалось, в это время говорить не о маленьком мальчике с насупленными бровками и светлым пушком на головке, а о любви, однако, мысль о том, что ребенок не захотел жить там, где любви не было, по-прежнему не давала Насте покоя. Они отдалились друг от друга, лишь чувства к дочери не дали им разойтись совсем. Она понимала, как призрачно ее счастье, но ничего не могла сделать для того, чтобы он начал относиться к ней иначе. Не лучше, но иначе... Оставалось жить с этой болью и ждать, но чего и когда... она не знала, поэтому смирилась со всем происходящим в их жизни и стала незаметной мышкой как в мыслях, так и в желаниях.
Время шло, все как-то утряслось, все как-то улеглось, и жизнь не казалась уж такой безрадостной, тем более что подрастающая дочь оставляла мало времени для ненужных мыслей. Страшные девяностые семья пережила тяжело: муж потерял место, а она, работая учительницей начальных классов, приносила домой, если не задерживали в очередной раз зарплату, такие копейки, что приходилось проявлять чудеса смекалки, чтобы хоть как-то прожить месяц.
Однажды дочь, видя, как мать второй раз пересчитывает деньги, с которыми должна была пойти на базар, заявила, что было бы здорово, если бы в месяце было двадцать дней, тогда бы и денег хватало. И тут Настя вспомнила, как ее приятельница, тоже учительница, которой жилось еще труднее, потому что после развода она поднимала детей одна, рассказала, как однажды вечером двойняшки объявили, что знают, что нужно сделать, чтобы масла хватало до конца месяца. Оказывается, все просто, надо было только не класть его в холодильник, потому что, когда оно мягкое, его можно намазать на хлеб более тонким слоем и, следовательно, расходовать экономнее.
Слезы покатились сами собой, дочь заплакала тоже, не понимая, чем она могла обидеть мать.Настя почувствовала себя такой уставшей, такой униженной, такой опустошенной, такой брошенной своей страной с ее много и нудно, но без толку говорящими лживыми правителями, что пришла к мысли о невозможности жить этой жизнью и к решила ее как-то круто изменить.В результате ночью в постели, рассказывая мужу о незначительных событиях прожитого дня, попросила его подумать о том, чтобы уехать из страны.. Через полтора года они уже сидели в купе поезда, уносившего их в новую жизнь, и неизвестно было, будет она счастливее или нет, но в том, что она будет иной, супруги не сомневались.
Первые годы были нелегкими, потому что тяжело было найти работу, тяжело общаться с местными на чужом языке, тяжело принимать не всегда понятные правила новой жизни, тяжело слушать по телевизору о своей стране часто только негативные новости, но было и нечто хорошее: муж в конце концов нашел неплохо оплачиваемую должность, дочь - новых друзей, а она стала обучать желающих русскому языку. И потекла неспешно довольно сытная жизнь, где самым страшным было потерять место. Дочь, едва ей исполнилось восемнадцать, неожиданно выскочила замуж и жила теперь в другом городе, а Насте, так и не сумевшей избавиться от тоски ко всему русскому, пришлось смириться с гнетущей тишиной пустых комнат и ждать мужа, приезжавшего домой лишь на два дня в неделю.
Она и не заметила, как одиночество оплело ее тысячью нитей, заставило тяготиться обществом других людей, научило долгие часы проводить на диване, свернувшись калачиком, и не думать ни о чем. Однако, пришло время, когда надо было решать, как же жить дальше, потому что исчезла Настя, женщина, которая всегда была с мужем рядом, но еще не появилась та, другая, одинокая, которая смогла бы начать жизнь с чистого листа.
Прошел месяц, а Настя все еще не сделала ничего, что могло бы приблизить ее к жизни брошенной жены: не обменяла квартиру на меньшую, не нашла постоянную работу, не сказала дочери правду об уходе отца, не бросила курить, не начала сносно питаться, не перестала часами смотреть на дерево под окном, не переборола свое нежелание выходить на улицу... Перечислять можно было до бесконечности, и она честно каждый день назначала час, когда она встанет и... И не происходило ничего, потому что тут же находилась причина, по которой она не могла этого сделать именно сегодня. Оставленные мужем на общем счету деньги быстро таяли, так как надо было оплачивать многочисленные счета и кредит за новый холодильник, но хорошо было хотя бы то, что сделать это можно было по интернету не выходя из дома..
Итак, через месяц она поняла, что денег при самой жестокой экономии осталось всего на пару недель, поэтому решила с утра встать и... И тут появился Роман. Он был их давним знакомым, первым русским, с которым они познакомились в этом городе. На местном базаре он имел небольшой магазин, торговал одеждой и обувью, поставляемой местными умельцами-армянами. Богатым он себя не считал, но жил не бедствуя, имел множество знакомых и любил приглашать их в гости. Настя и Иван тоже были не единожды приглашены и даже познакомились с его женой, умной, нервной и энергичной Катей, открывшей модный парикмахерский салон. Однако, знакомство с ней было недолгим, так как вскоре она нашла себе нового состоятельного мужа, как говорил Роман, подстригла наконец-то того, кого надо.
Увидев на пороге старого друга, Настя ойкнула, мговенно представив, как выглядит в старом, неопрятном, неизвестно когда в последний раз стираном халате, без прически и очередной сигаретой в зубах, пулей залетела в спальню, выхватила из шкафа первое попавшееся платье, а затем опять так же быстро пролетела мимо гостя в ванную переодеваться. Когда минут через двадцать она вышла, то увидела, что времени он не терял: пепельница была пуста, пыль со стола вытерта, на нем лежали несколько яблок именно того сорта, который она любила, и коробка конфет, а так же стояли два чисто вымытых бокала и бутылка вина.
Роман посмотрел на нее и покачал головой: торопливо нанесенный макияж не мог стрыть ни похудевшего лица, ни темных кругов под глазами. Ему стало жаль всегда такую милую, женственную, явно не заслужившую того, что с ней случилось, женщину. Он разлил вино, подал ей бокал и начал рассказывать, как вчера в кафе неожиданно встретился с Иваном и от него узнал, что уже месяц, как они расстались. Настя хотела его поправить, сказать, что она не расставалась с мужем, это он бросил ее, но промолчала, подумав, что Роману, наверно, и так было все ясно. Потом он извинился, что пришел без звонка, но это случилось лишь только потому, что он случайно проезжал мимо.
Вино было слегка кисловатым и приятным на вкус, и Настя неожиданно для себя как-то уж очень быстро опустошила бокал, потом второй. По правде сказать, она не помнила, завтракала ли сегодня, и по легкому кружению в голове поняла, что опьянела, однако это состояние было приятным, и ей тут же захотелось рассказать старому другу страшную сказку о женщине, которая жила рядом с мужчиной. И она стала говорить о том, как случилось, что эта женщина вышла замуж за этого мужчину, о быстро выросшей дочери, о мальчике с насупленными бровками, о страшных девяностых, о жизни в чужой стране, о вине этой женщины, заключавшейся в том, что она все эти годы была рядом с нелюбящим мужчиной. Потом Настя почему-то настойчиво потребовала от Романа, чтобы он ответил, велика ли вина этой женщины, что она сделала не так, почему мужу оказалось ее любви и преданности мало, что же ему надо было, в конце концов? Однако запал кончился так же неожиданно, как и начался. Ее стало клонить ко сну, Роман принес из спальни подушку, Настя свернулась калачиком тут же на диване и, пробормотав, что через минуту они продолжат разговор, заснула.
Он осторожно укрыл пледом ее ноги, сел рядом и долго смотрел на бледное лицо с едва наметившейся паутинкой морщинок у глаз. Ему очень хотелось кончиками пальцев разгладить их, потом так же, едва касаясь, провести руками по морщинке на лбу, чтобы навсегда исчезли следы боли и обиды. Однако, мужчине было давно не восемнадцать, и он умел себя сдерживать и ждать. Прядь волос упала Насте на лицо, но он не позволил себе коснуться и ее, а лишь осторожно подул, и она послушно легла на прежнее место. Роману было тревожно и грустно рядом с этой женщиной, потому что она, безусловно, волновала его, а еще потому что такого чистого и нежного чувства он не испытывал, как ему казалось сейчас, никогда.
Наконец Роман встал, прошелся по комнатам, заглянул в холодильник. Да, славно она провела этот месяц! Хорошо, хоть жива осталась. Затем съездил в магазин и купил еды. Когда Настя проснулась, Романа уже не было, а на столе лежала записка следующего содержания: " Иван передал тебе деньги. Пожалуйста, позвони мне завтра." Деньги лежали тут же, Настя пересчитала их и с радостью отметила, что о начале новой жизни можно не думать еще целый месяц. Роману она, конечно, не позвонила.
Он выдержал две недели, ежедневно уверяя себя, что глупо помогать тому, кто этого не хочет, но потом махнул на все рукой и опять отправился к Насте. Она встретила его не очень приветливо, но все же пригласила пройти. Комната по-прежнему казалась нежилой, однако на столе рядом с пепельницей лежал лист бумаги, исписанный ровным почерком учительницы начальных классов. Он с грустью отметил, что в этот раз она не бросилась переодеваться, хотя была в коротеньком легкомысленном халатике, предназначенном явно не для чужих глаз, не предложила чего-нибудь выпить, а лишь молча провела Романа на балкон, где стояли стол и пара кресел, села в одно из них, подождала, пока устроится он, закурила и только потом произнесла короткое:
-Ну...
Мужчина понял, что она стыдится своей откровенности в прошлую встречу и поэтому не хочет его видеть, но уходить явно не собирался.
- Послушай, Настя ,- начал он без всякого предисловия, - ты же понимаешь, что одной тебе не справиться. Как я понимаю, к врачу обращаться ты не станешь, поэтому выхода у тебя два: либо ты едешь к дочери и просишь приютить тебя на какое-то время, либо позволишь мне помочь. Стыдиться тебе нечего, просто надо как можно скорее исправить то, что ты сотворила со своей жизнью. Попереживала и хватит...
Он нарочно говорил довольно грубо, не успокаивая и жалея ее, удивляясь своей настойчивости.
-Я вот что предлагаю, - продолжил Роман, - я помогу тебе с работой, жильем, а от тебя требуется просто не спорить и постараться разумно отнестись к моей помощи.
Женщина слушала молча, рассеянно вглядываясь в едва заметно качающиеся ветви дерева, растущего рядом с домом, и забытая сигарета дымилась в ее исхудавших пальцах. Он опять заговорил:
- Поработаешь в магазине, мне как раз нужна уборщица, но поможешь и за прилавком, если потребуется. Жить будешь, пока не подыщем меньшее жилье, у меня. В трех комнатах, я думаю, мы друг-другу мешать не станем. И не бойся ничего, - Роман невесело рассмеялся.- Да на тебя такую ни один нормальный мужик не взглянет, пока не поправишься и себя в порядок не приведешь. А сейчас возьми самое необходимое и едем.
Последние слова были явным перебором, но его целью было чем-то задеть ее, чтобы вывести из этого состояния.
-Зачем ты возишься со мной? - наконец-то заговорила женщина.
Если бы он сам точно знал причину! Конечно, ему очень хотелось помочь, но если уж быть честным с собой до конца, то надо признать, что не очень-то он был бескорыстен и старался не только для нее, но и для себя, потому что не хотел потерять эту женщину из виду. Он стал думать о ней чаще, чем требовалось, еще до ухода Кати, и нежная улыбка чужой жены иногда вспоминалась в самое, казалось бы, неподходящее время, но Роман не считал да и не хотел считать, что способен на серьезное чувство, по его мнению, это была всего лишь нормальная реакция молодого здорового мужика на присутствие рядом с собой красивой женщины. Но, видимо, это было все же не совсем так, потому он и появился у ней на другой день, как узнал об уходе мужа. Ну не мог же он сейчас все это выложить? Однако, отвечать было надо, и мужчина вновь уговаривал и торопил:
-Все очень просто, проще, чем ты думаешь, ведь мы - друзья. Не забывай об этом. Собирайся!
Настя была согласна на самые решительные действия, потому что осознавала их необходимость, однако очень боялась момента перехода в новое состояние и как могла оттягивала его, поэтому решила, что будет лучше отложить переезд на пару недель. И потом, у нее достаточно много знакомых и друзей, которые, если она об этом попросит, придут ей на помощь. Настя уже было собралась сообщить Роману и о своих друзьях, и о сроке переезда, как вдруг он улыбнулся.
-Прошу тебя, не говори мне, что переедешь через две недели и что у тебя есть желание рассказать обо всем еще кому-то. Крайний срок - послезавтра.
Он стал убеждать ее, что в случае отказа вынужден будет сообщить обо всем дочери, чего Настя явно стыдилась и не хотела, или вызвать врача, наконец. После таких аргументов она просто не смогла не согласиться. Он ушел, незаметно прихватив исписанный листок со стола, и потом еще долго мучился от неловости, вспоминая о своей мальчишеской проделке, а она подошла к зеркалу и впервые за долгое время стала внимательно всматриваться в себя, уставшую и измученную женщину, на которую ни один мужчина, по мнению Романа, даже не взглянет, а она ему верила..