Души всмятку - Мацкевич Людмила Васильевна 2 стр.


   Теперь сутки делились на время, проведенное с ним и без него. От его неторопливых и ласковых поцелуев, от его добрых рук начинала кружиться голова, она пьянела от новых ощущений и еще не осознанных желаний, которые, оказывается, всегда тайно жили в ней и появились на свет только благодаря ему, Нолику. Она не боялась ничего, не задумывалась над тем, что же будет дальше, она просто не могла об этом думать сейчас, когда весь ее мир сосредоточился на них двоих и на том нежном и прекрасном, что, как ей казалось, рождалось между ними.

   Остался последний вечер перед его отъездом. Они бесцельно бродили по улицам, и Нолик, смеясь, рассказывал о том, как отец, забравшись прошлым вечером на сеновал, сына там не обнаружил, а утром решил устроить допрос с пристрастием. За Нолика неожиданно заступилась хозяйка, которая стала рассказывать, каким ходоком до свадьбы был ее муж. Его мать, конечно, пробовала вразумить сына, но все было без толку. Ее ангельское терпение лопнуло, когда во время летних каникул, выйдя за папиросами, сын пришел домой через два дня. Он, как уже бывало неоднократно, собирался слезно покаяться в том, что заставил мать волноваться, но тщательно отрепетированный номер не прошел. Старушка подметала крыльцо, когда увидела свое чадо, и на его слова, что он так задержался в последний раз, запустила в сына веником так ловко, что он оставил под глазом юноши хороший синяк. Всю следующую неделю сын сидел вечерами дома, пространно рассуждая о том, что неправильное воспитание может покалечить не только душу, но и тело симпатичного, умного и талантливого молодого человека. Мать уже беззлобно на это отвечала, что главным талантом сына всегда считала умение морочить девкам головы и что она не может дождаться, когда найдется какая-нибудь умная, которая женит его на себе в два счета. Сын смеялся и говорил, что молодость и пеленки несовместимы. Однако, одна такая умная нашлась, при этом хозяйка, улыбаясь, показала на себя пальцем. Так разговор, плавно свернув в сторону, уберег Нолика от ненужных нотаций.

   Почему-то сегодня, не сговариваясь, они очутились возле дома, где он жил, а когда Нолик предложил посидеть на сеновале, то Тоня, ни минуты не колеблясь, согласилась. Собака, которую тихо окликнул Нолик, лаять не стала, а только недоверчиво посмотрела на девушку и отошла в сторону. Пахло сеном, было слышно, как шумно вздыхала корова, точно не могла уснуть, потому что кто-то ее обидел, а она не могла забыть этого и кротко переживала свою печаль в одиночестве и темноте теплой летней ночи.Ах, волшебство запахов сеновала! Жалко людей, которые не провели в этом таинственном месте ни одной ночи, у кого не кружилась голова от того блаженства, которое испытываешь, попав в совершенно иной мир запахов и звуков.

   Но Тоня ничего этого не замечала, она с грустью думала о том, что после отъезда Нолика вновь останется никому не нужной, совсем одинокой. Они долго молчали, Тоня не сказала ни слова даже и потом, когда руки его стали нетерпеливыми, а ее губы припухли от поцелуев, потому что они уже не были осторожными и легкими. Слова и вправду были совсем не нужны, поэтому Тоня просто еще крепче прижалась к нему. Она чувствовала себя какой-то неуклюжей и боялась сделать что-то, что могло бы ему не понравиться. Не было ощущения счастья, предчувствия чего-то прекрасного, не кружилась голова - она просто сделала то, что ей хотелось сделать для него, может быть, в благодарность за неделю счастья, за то, что оказалась нужной, за его ставшие за такое короткое время родными руки и губы, за то, что не обидел ее равнодушием, пройдя мимо. Когда все кончилось, он, прижимая ее к себе, прошептал:

   -Ну вот, а ты называла меня Ноликом без палочки, - и легко, как всегда, рассмеялся.

   Еще не рассвело, когда он проводил ее до дома. Она не спросила, увидит ли его снова, а он не сказал, только попросил ее не приходить к поезду, потому что долгие проводы - лишние слезы. Она, конечно же, пришла и, спрятавшись за угол старенького деревянного вокзала, пыталась глазами отыскать его на перроне. Наконец увидела, как Нолик зашел в вагон и стал из окна поторапливать отца, который все еще прощался с другом и его женой. Тоне очень хотелось подойти поближе, но она не решилась это сделать. Он все же заметил ее, однако не рассердился за то, что она все-таки пришла, а улыбнулся и помахал рукой, ведь он был добрым молодым человеком.

   Целых десять дней Тоня думала о том, как будет жить, когда родится малыш. Эта мысль ее не страшила, и она даже каждый вечер, лежа в постели, улыбаясь, гладила свой живот, уже любя маленького сына. Но ее надежды не оправдались, ей было жаль себя, нерожденного ребенка, в это время она часто и подолгу плакала. Со временем боль притупилась и, может быть, вскоре забылась бы совсем, появись в жизни Тони другой человек, но прошло слишком много времени, прежде чем это случилось.

   Несколько лет спустя тихо во сне скончалась ее мать. А вечером, после похорон, Антонина долго сидела на стуле посреди комнаты, словно вслушиваясь в тишину и пытаясь постичь глубину теперь уже настоящего одиночества, потом достала бутылку, всегда стоящую в кухонном столе, и, налив полстакана, с трудом выпила, затем легла почему-то на кровать матери, повернулась к стене, как всегда делала она, и заплакала. Она жалела мать с ее неудавшейся судьбой, себя, оставшуюся без единственного родного человека, ей было невыносимо больно смотреть на голые стены комнаты, которые вскоре почему-то стали покачиваться, словно убаюкивая, успокаивая ее. Нельзя человеку оставаться одному в этом мире, а у Тони не было даже кошки или собаки, мать почему-то не разрешала ей принести в дом живую душу, которая сейчас могла бы, не задавая никаких вопросов, доверчиво прижаться к ней, тем самым облегчив боль.

   В то время, когда появились новые Нолики, Тоня уже пила. Они не задерживались в доме надолго: кто-то жил неделю, кто-то месяц. Она по этому поводу не огорчалась, ее волновало лишь одно - наличие спиртного. Тоню не остановило даже появление в ее жизни отца, он, как неожиданно оказалось, жил когда-то в квартире напротив.

   Цыбин Валерий вернулся незадолго до конца войны по ранению. Мать, подробно рассказывавшая сыну обо всем, что произошло в его отсутствие, упомянула и о новых соседях напротив. Их было двое: дочь и мать, решившая под старость лет найти свое счастье и недавно перебравшаяся в частный дом к овдовевшему старику. Дом был крепкий, хозяин еще бодр и говорлив, поэтому женщина радовалась и теплому углу, и счастливой перемене в личной жизни. Она считала, что ей крупно повезло, ведь одиноких женщин было много, и была благодарна старику за то, что он выбрал ее, доказывая правильность выбора каждый день, стараясь приготовить обед повкуснее, а подушки взбить попышнее.

   Дочь осталась в квартире одна, но мать надеялась, что ее одиночество не будет долгим, ведь война заканчивалась, а школьный друг дочери по-прежнему часто присылал ей письма. Судьба его щадила, и он не раз писал о своей любви, о том, как счастливо они заживут после победы.

   И тут в ее судьбе появился Цыбин. Рана на его ноге зажила, хотя хромота и осталась. Он не расстраивался по этому поводу и не старался это скрыть: пусть все видят, что человек пришел с фронта. Мать была рада возвращению сына, о работе с ним не заговаривала, хотя кое-как сводила концы с концами. А он неожиданно для себя и для нее полюбил долгие сидения в пивной за кружкой пива, разговоры с такими же бывшими солдатами, как он.

   Иногда в пиво доливалась водка, тогда в груди теплело и начинало казаться, что никто не знает, какой он героический парень и как в атаку ходил и пулям не кланялся, хотелось рассказать об этом новым друзьям, и он рассказывал. Потом слушал рассказы товарищей, гордясь, что они тоже геройские парни и сидят рядом с ним. Одно только задевало его: девушка, которая жила напротив, не желала видеть в нем героя, хотя он и не раз пытался завести с ней разговор, рассказать о том, как трудно на войне, да и здесь нелегко, когда его не понимают. Она при встрече всегда отводила глаза, а он чуть не стонал от отчаяния, видя ее безразличие. Но ничего, думал он, сидя за кружкой пива, когда-нибудь она поймет, что надо радоваться, если вот такой геройский парень обратил на нее свое внимание, поймет и полюбит его. А может быть, даже и сегодня он еще раз попытается ей все объяснить. Еще часик посидит здесь с друзьями, а потом - к ней, к этой ледышке. Его тепла на двоих хватит, небось оттает, ведь все девки, говорят, одинаковы, до первого раза недотроги, а потом... Потом все будет хорошо, и не просто хорошо, а отлично. От мыслей, что может быть потом, теплели ладони и начинало сильнее биться сердце.

   Драка, вспыхнувшая возде бочки с пивом, заставила его вскочить из-за стола. Не мог же он, геройский парень, встать и уйти? И вскоре, как и остальные, махал кулаками направо и налево, потом ремнем с тяжелой пряжкой, а потом и как-то попавшим в руку табуретом. Охладил его чей-то крик, что пора сматываться. Он выскочил на улицу и побежал, все еще чувствуя себя настоящим парнем. Домой идти не хотелось, он не мог сегодня видеть мать, которая, тяжело вздыхая, опять будет просить его не пить лишнего, ведь это до добра не доведет. Как и чему она могла научить его? Он такого навидался, о чем она и понятия не имеет. Нет, решил он, нет, домой он не пойдет. Сегодня он расскажет о своих чувствах соседке и она все поймет, будет улыбчивой и ласковой.

   Цыбин осторожно постучал в ее дверь, а когда девушка открыла, сказал то, что должно было усыпить ее сомнения и позволить ему войти:

   - Разреши умыться. Не хочу мать пугать. Подрался немного, видишь, губа разбита.

   Она, какое-то время помедлив, молча отступила от двери и впустила его. Цыбин заметил, что женщина уже спала, и сразу же каким-то неведомым ему до той поры чувством определил, что на ней нет ничего кроме короткой ночной рубашки и такого же халатика. Запах женщины, только что вставшей с постели, такой чистый и волнующий, от которого в одно мгновение, как от глотка морозного воздуха, перехватило дыхание, убедил его в правильности намерений. Желание что-то доказать ей вновь подступило к самому горлу. Как же она не понимает, что фронт - не место, где учатся ухаживать, что им пропущено столько времени, которое он хочет быстрее наверстать с ней.

   Все, что происходило между ними, сам Цыбин почему-то воспринимам как вечную игру между женщиной и мужчиной, когда он предлагает, а она отказывается, когда он приближается, а она отстраняется, когда он догоняет, а она убегает. Ну как ей объяснить, что не с пустыми же руками он к ней пришел: вся нежность, скопившаяся в нем, вся до капельки любовь будут ее, только ее... Что большего может дать мужчина? И уже ни о чем не думая, движимый лишь одним желанием сделать так, чтобы наконец-то все закончилось и наступила новая жизнь, жизнь с ней, обхватил женщину руками и повалил на пол. Она упорно молча сопротивлялась, но это его не остановило, ведь в данный момент не существовало ничего главнее, а он и не сомневался в том, что для нее это - тоже часть игры, зато потом... Потом она все поймет и полюбит его.

   Она поднялась с пола первой и подала ему руку, помогая встать, подождала, когда он приведет в порядок одежду, затем открыла дверь и вытолкнула его на лестничную площадку. Цыбин, покачиваясь, стоял в темноте и думал, что же теперь делать, может попытаться с ней еще раз поговорить, ведь он так ничего ей и не объяснил, или пойти домой и лечь спать, оставив все разговоры на завтра. Наверно, надо проспаться, наконец-то решил он, а утром купить вина, конфет и пойти к ней. Она все поймет, засмеется, потом разольет вино по рюмкам и будет пить, слегка запрокинув голову, а он будет смотреть на прядку волос, постоянно выбивающуюся из ее прически, и замирать от счастья, потому что наконец-то увидит так долго жданную нежную улыбку, которая будет предназначена только ему и никому иному.

   Утром Цыбина забрала милиция. Собутыльники показали, что это он убил человека, ударив его табуретом. И было неважно, что он сам не верил в это, действительно, это было уже совсем неважно.

   Когда девушка почувствовала, что беременна, отчаяние с новой силой охватило ее: рушилось все, чем она жила последнее время. Она вдруг отчетливо поняла, что той красивой и счастливой жизни, которая рисовалась в мечтах, уже давно живших в ее душе, никогда у нее не будет. И в этом виноваты двое: Цыбин и его ребенок.

   Война, наконец, закончилась, одноклассник, с которым она когда-то надеялась связать свою жизнь, вернулся, но не захотел даже поздороваться и брезгливо отвернулся от нее, стоявшей с маленьким свертком на руках, когда, столкнувшись с ним в магазине, она попыталась ему улыбнуться дрожащими губами. Да и не о чем ему было с ней разговаривать, все было ясно и так: не дождалась, предала. Его гордость была уязвлена. Вскоре он женился и думать забыл о той, которая писала ему длинные нежные письма и снилась по ночам.

   Итак, через двадцать с лишним лет Цыбин вновь оказался в родном городе. Не то чтобы он хотел извиниться, покаяться, нет, он хотел быть уверенным, что бывшая соседка просто забыла о том, что случилось много лет назад. Ему только хотелось увидеть ее издали, убедиться, что все в ее жизни хорошо, что она счастливо живет с мужем и детьми. Он чувствовал, что не сможет жить спокойно, пока не удостоверится, что грех его был уж не так велик: все девушки когда-то лишаются невинности, так ведь это совсем не повод всю жизнь горевать.

   Мысли о том, что девушка, с которой он поступил так жестоко, могла забеременеть, он старался не допускать, хотя понимал, что вероятность этого существовала. Пока мать была жива, она часто писала ему, но если бы были последствия той ночи, думал он, то соседка непременно бы открылась его матери, но в письмах ничего об этом не было.

   После смерти матери ему часто ночью становилось страшно, липкий пот покрывал тело, сердце готово было выскочить из груди. Цыбин долго мучался, пытаясь успокоиться, даже молился Богу и просил о прощении за то, что доставил матери столько горя, и за то, что ее похоронили чужие. Хоть он и жил среди людей, но чувства одиночества и незащищенности не покидали его. Все чаще и чаще по ночам приходили мысли о возможном ребенке, и он, смирившись, не отбрасывал их, как раньше, а старался представить девушку с ребенком, а рядом - себя. Они куда-то шли, держа дитя за руки, и были счастливы. Но и тут все было не так просто. Родиться могла девочка, а мог - и мальчик. Девочку он представлял непременно в голубом платьице, с такими же голубыми бантиками на тоненьких косичках, а мальчика - в матросском костюмчике с бескозыркой на голове.

Назад Дальше