А сейчас жена писала, что не держит на Егора зла; что во многом виновата сама; что с дочерью он может общаться столько, сколько захочет; что она откажется от алиментов, если он выплатит ей определенную сумму денег. Оказалось, что родители решили продать свой дом и купить более просторный, чтобы и для нее с дочерью было место. И хотя названная сумма очень даже впечатлила Быстрова, согласие им было дано сразу же. Пришлось, конечно же, влезть в огромные долги, но деньги для жены все же были собраны, а когда развод состоялся, то оба почувствовали облегчение.
С дочерью Егор всегда находил общий язык, так было и сейчас.
- Папочка, ты только не плачь, - говорила она так, как будто когда-то видела его слезы, - я на все лето буду к тебе приезжать. Я маме пока не говорила, но, когда вырасту, буду с тобой жить.
Он согласно кивал головой и через силу улыбался, понимая, что пройдет какое-то время, и дочь уже не будет так в нем нуждаться, а ее слова - это всего лишь слова ребенка, тоскующего по своему отцу.
- Мы можем уже сейчас поговорить о том, чем будем заниматься летом, - бодрым голосом ответил он.
Дочь тут же начала увлеченно рассказывать о своих планах, а Быстров прикрыл глаза и слушал ее голос. Такой далекий, такой родной... Это было единственно ценное, что у него осталось после неудачной попытки создать семью.
Получив развод, Быстров так и остался одиноким, не желая связывать себя второй раз семейными узами. Большая любовь, по которой он мог бы это сделать, так и не случилась, о чем Егор не жалел совершенно. Да и жалеть-то было не о чем: таких, как он, на свете проживало немало, и говорить о том, что жилось им плохо, было бы, по крайней мере, неразумно.
Правда, одни без устали скакали из постели в постель, ища там эту самую любовь, пока не успокаивались в чьих-то объятьях, найдя, а может, и не найдя желаемое, а лишь устав от самого процесса поиска. Другие, к которым относил себя Егор, по этому поводу не расстраивались абсолютно и жили спокойной размеренной жизнью, принимая все уготованное судьбой, считая, что если что-то и должно будет случиться, то оно обязательно случится и без каких-либо усилий с их стороны.
***
В последнее время Егор старался как можно меньше находиться дома, потому что одиночество порой становилось просто невыносимым. В такие минуты ему хотелось с кем-то поговорить, рассказать обо всем, что накопилось в душе, но такого человека, увы, не существовало. Нет, друзья-приятели были. Было кого пригласить в гости и к кому сходить в гости, но разговоров на личные темы Егор не любил и всегда старался избегать.
Ближе всех он сошелся с Костей Лобановским, который нравился ему тем, что в душу с ненужными вопросами и советами не лез и своими тайнами делиться тоже не торопился. Был он холост, жениться не собирался. Девушки его любили за легкий нрав, да и он, кажется, любил их всех, но ни с одной не заводил хоть сколько-нибудь длительных и серьезных отношений.
- Холостяком родился, холостяком и помру, - гордо заявлял Лобановский каждому, кто интересовался его сердечными делами.
- Ничего, - смеялись женатые, - придет и твое время: раньше невесты в загс прибежишь.
- Не бывать такому, - Лобановский картинно закатывал глаза. - Бабка моя любимая, Александра Гавриловна, говорила, что Бог не без милости, на его милость в этом деле только и уповаю. Верю, что минет меня горькая чаша сия. А бабке верю безоговорочно, она у меня таким философом была...
И Константин начинал рассказывать очередную историю о своей бабке, которая, как уже давно все друзья знали, начинала любую ссору с дедом словами: "Повезло тебе, Ирод, с женой! Такая умница и красавица досталась, не то что твоя бывшая подружка Лизка, кура подслеповатая..." А так и не замоленный грех деда, по словам Лобановского, состоял лишь в том, что тот, еще будучи холостым, однажды в клубе, увлекшись и сам того не заметив, протанцевал с той самой Лизкой два танца подряд. Этого Александра Гавриловна простить ему так и не смогла, хотя ни на какую любовь между дедом и бабкой в то далекое время даже и намека не было.
После таких слов дед, словно сбросивший от приятных воспоминаний пару десятков лет, как правило, улыбался, лихо подкручивал усы, заговорщически подмигивал внуку, вытянувшемуся выше него ростом, и шептал тому на ухо очень тихо, чтобы, не дай Бог, не услышала его не в меру разбушевавшаяся жена:
- А она еще не знает, как меня эта самая Лизка после танцев возле речки целовала! Если б знала - точно не дожил бы я до сегодняшнего дня.
В эти минуты дед и его уже кое-что понимающий в этой жизни внук чувствовали себя настоящими членами некой секретной организации, страшные тайны которой, конечно же, не предназначались для ушей Александры Гавриловны.
Таких историй у Кости в запасе было много, и никто толком не знал, была ли в них хоть крупица правды.
Осень в этом году стояла сухая и теплая. По вечерам в небольшом парке, который находился недалеко от дома Егора, было многолюдно: народ пытался насладиться последними ясными деньками. Слышались звуки музыки, по дорожкам неспешно прогуливались пары. Егор с Костей побродили возле танцплощадки, фонтана, потом решили посидеть в кафе. Свободных мест не оказалось, и они, не сговариваясь, направились к выходу.
- Настроение ни к черту, - заговорил Костя. - Утром чашку разбил, с котом разругался. Он, паршивец, опять на кухонном столе спал. Позавтракал, потом зачем-то стал старые фотографии рассматривать. До этого было как-то не по себе, а тут совсем накрыло.
- У меня та же история. Хотел с дочкой по скайпу поговорить, а она так и не позвонила. Хотя бы написала, предупредила, что ее не будет. Что за ребенок!
Костя бросил удивленный взгляд на друга.
- Думаешь, мы лучше были?
Егор, не отвечая, пожал плечами.
Какое-то время они шли молча, но вскоре Костя нарушил молчание.
- Хочешь, пойдем ко мне, посидим, выпьем по наперсточку, как говорила моя незабвенная бабка Александра Гавриловна? Завтра свободны, можем себе позволить.
- Что за радость со мной пить? - улыбнулся Егор. - Позвони какой-нибудь подружке и поправляй себе настроение хоть до утра.
- Не могу, в сентябре я от них отдыхаю.
Ну, конечно же... Услышав это, Егор тут же вспомнил, как когда-то давно один из приятелей в разговоре вскользь обронил фразу о том, что в этот месяц Костя с девушками не встречается, вечера, в основном, проводит дома, коротая время за бесконечными разговорами со своим толстым ленивым котом. Объявляет, так сказать, технический перерыв. Причиной такого поведения друга Егор не интересовался, считая, что у каждого свои тараканы в голове, что его тараканы ничем не лучше тараканов друга.
- Если вариантов нет, то считай, что уговорил, - вздохнул он. - Сворачиваем к магазину.
Бутылка как-то быстро опустела больше, чем наполовину. Вроде бы и не торопились, закусывали, о чем-то говорили, а вот поди же ты... Говорил, правда, в основном Егор. Он кратко поведал о поездке в родной городок, о дедушке, на чьи похороны не успел. Потом зачем-то стал рассказывать о родителях. Он никогда и никому о них не говорил, а тут его словно прорвало.
- Представляешь, дед любил жену, отец любил маму и меня, а оказались все несчастны. Я до женитьбы часто об этом думал и в конце концов решил, что проживу без любви, мне ее не надо. Абсолютно! Главное - честность в отношениях, ну, и порядочность, конечно.
Костя удивленно посмотрел на друга.
- Извини, конечно, что спрашиваю, не хочешь - не отвечай. Так ты не по любви женился?
- Нет, - Егор покачал головой.
- И в отношениях, наверно, был честен, а счастья все равно не нашел, - задумчиво произнес Костя.
- Я бы ради дочери с женой жил, вот только ей, как оказалось позднее, все же до зарезу была нужна эта самая любовь, - Егор тяжело вздохнул. - Нашла уже, наверно. Она женщина хорошая, я не в обиде.
Он пожал плечами и потянулся к бутылке. Костя подвинул ближе свою рюмку и вдруг предложил:
- А хочешь, я тебе фотографии покажу? Мои родители живы, с сестрой живут. Я их давно не видел. Так, звоню раз в месяц, сообщаю, что живой, о здоровье спрошу. Больше и говорить, вроде, не о чем.
Лобановский принес стопку фотографий. На школьных он выглядел таким, каким был и сейчас: улыбчивым и подвижным. Не узнать его было бы трудно. Фотографий родителей было несколько. Везде лица их были серьезны: в деревне и зимой, и летом работы много, особенно не повеселишься.
На столе осталось еще несколько снимков. Костя хотел было отодвинуть их в сторону, но почему-то передумал. Егор взял один. На нем Лобановский бережно обнимал за плечи девушку. Она была тоненькой, светловолосой и большеглазой. И сколько Егор ни вглядывался, так и не увидел ничего, за что обычно цепляются взгляды молодых людей: ни эффектной позы, ни броского макияжа, ни дерзости во взгляде. Была лишь спокойная грустная улыбка. Только, наверно, слишком грустная для такой юной девушки.
- С кем это ты? - спросил Егор, все еще не отводя взгляда от снимка.
- Дина, Дина, Диночка. Моя девушка, - ответил Костя и потянулся к сигаретам.
Курил он редко, только в компании, но сигареты и зажигалку всегда держал дома на всякий случай. Сегодня, видимо, такой и был.
- Вы расстались?
- Расстались... - пробормотал он и невесело усмехнулся. - Можно, наверно, и так сказать.
Что-то было в его голосе такое, что заставило Егора не расспрашивать дальше. А Костя наконец-то вытащил сигарету из пачки, но, рассеянно покрутив ее в пальцах, отложил в сторону. Оба надолго замолчали.
Потом Лобановский, как-то тяжело вздохнув, собрал все фотографии в стопочку, отложил их в сторону и тихо заговорил:
- После школы я поступил в институт и перебрался в город. От родителей по нашим российским меркам вроде бы недалеко, всего лишь восемнадцать часов на поезде, но почувствовал себя взрослым человеком. Представляешь, на второй год обучения первого сентября тороплюсь в институт, предвкушаю встречу с теми ребятами, кого еще не видел, и помню, что вечером в комнате договорились отметить первый день учебы.
Вижу, передо мной девушка идет. Ну, идет и идет, девушка как девушка, много их вокруг ходит, на всех не насмотришься. Потом вижу: она присела и за ногу схватилась. Я подошел, смотрю, а у нее на глазах слезы, губы дрожат. Помощь предложил. Оказалось, ногу подвернула. До скамейки довел, посадил. Попросила такси вызвать и проводить. Я почему-то сразу же согласился. Пока ехали, вроде бы не плакала, а слезы катились. Вытирала их молча, и я молчал, больше думал о том, что на пару скорее всего опоздаю.
Доехали, она расплатиться не дала, сама заплатила. Вышел я из машины, хотел было ей помочь дойти до квартиры, но увидел, что девушка на ногу совсем наступить не может. Я, вроде, не очень хиленьким мальчиком и тогда был, взял ее на руки и понес. Она худенькая, легкая совсем. Прижалась ко мне, положила голову на плечо, одной рукой за шею обхватила. Сердце у меня заколотилось, но не от дурацких мыслей, нет. Просто вдруг ясно понял, что я - мужчина, а она - слабая девушка. Почувствовал, что мне приятно именно для нее быть сильным и нужным. Захотелось, чтобы так оставалось и дальше. Она и я. Рядом. Вместе. Понимаешь?
Егор кивнул головой: это-то он как раз и понимал. Сам не так давно испытал нечто подобное. К своему немалому удивлению. Впервые, кажется, до боли захотел, чтобы женщина нуждалась в нем и в его помощи как можно дольше. Раньше как-то об этом и не задумывался, предпочитал, чтобы все его незатейливые и кратковременные истории, связанные с женским полом, начинались и кончались тихо, мирно, без какой-либо нервотрепки.
- Что дальше-то? - поторопил он замолчавшего друга.
- А дальше случилось то, что никогда уже не повторится, - Костя как-то криво улыбнулся и снова потянулся к отложенной сигарете. - Что-то другое, может, и случится, но такого уж точно не будет.
Дома оказалась мать девушки. Она провела меня в комнату дочери, и я, положив девушку на кровать, в двух словах рассказал ей о случившемся. Моя новая знакомая принялась убеждать мать, что ничего страшного не произошло, что не стоит волноваться, а сама все время смотрела на меня, а я во все глаза - на нее. Давно уже пора было прощаться и уходить, но я, как последний болван, продолжал стоять и не мог заставить себя сдвинуться с места. Это заметила и женщина. Сначала она удивленно посмотрела на меня, потом перевела взгляд на дочь, улыбнулась и попросила меня остаться в комнате, пока она не вернется. Я согласно кивнул головой, подвинул кресло к кровати и сел.