Помимо мирных жителей, множество воинов, опаленных солнцем, в круглых шлемах и кожаных панцирях поверх белых льняных рубах, наполнили городские казармы и улицы. Они были так злы, напившись вражеской крови и навидавшись убийств и пыток по всей Та-Кемет, что даже греческие стражники от них отшатывались, не решаясь дать отпор этим сплоченным отрядам. Впрочем, против эллинов я с их стороны насилия не видел - очевидно, греки сочли за лучшее давать египетским повстанцам все требуемое добром, снабжая их зерном, холстом для перевязок, палаток и парусов, кожами, а также оружием.
К такому-то отряду, который собрался возле готового отчалить корабля, я и решил прибиться - я заключил, что путешествовать с ними будет всего безопаснее. Не скажу, что это было легко.
Я подошел к одному из египтян - напомнившему мне тех наемников, которые позапрошлым летом охраняли меня и Исидора по пути на Родос. Этот человек, высокий, с пронзительными черными глазами, был десятником в своем отряде.
Я плохо владел египетским языком: но, увидев, что египтянин обратил на меня внимание, я улыбнулся и заговорил с ним, напрягая всю свою память.
- Я друг! Мне нужно на юг, и я заплачу!
- Друг?..
Египтянин впился в меня взглядом; а потом рассмеялся. Белые зубы и белки глаз зловеще сверкнули на темном лице.
- Деньги есть, экуеша? - спросил он. И приблизился ко мне вплотную: но я отпрыгнул назад раньше, чем он коснулся меня.
Я перебросил посох в левую руку, а правой схватился за кинжал. Кровь во мне забурлила, и мне показалось, будто сила моего отца передалась мне через его оружие!
- Деньги у меня есть, и я заплачу, - повторил я, сжимая зубы и уставившись в лицо противника. - Тебе еще не довольно крови на твоей земле?..
Улыбка сбежала с лица надменного африканца, и он приостановился. Очевидно, я хорошо дал понять, что за мое ограбление хотя бы одному из них придется заплатить жизнью.
- Хет! - сказал командир отряда, что значило по-египетски: так и быть. Он кивнул мне. - Ты поедешь с нами и заплатишь потом.
Десятник безрадостно усмехнулся, взглянув на своих молчаливых воинов.
- Это Маат.
Я понял его: египтянин подразумевал, что Маат, - божественной справедливости, - на его земле больше не будет. Я поблагодарил воинов, но они уже почти не слушали иноземца, занявшись своими делами.
Я вместе с ними подождал, пока матросы кончат погрузку, - египтяне везли на юг партию оружия, - а потом поднялся на борт. Гребцы с трудом вывели барку на середину Нила - к счастью, другие корабли к этому времени разошлись, и нам никто не помешал.
Какое-то время я стоял, глядя на реку и сжимая свой посох, как оружие. Мое возбуждение еще не прошло. Я не сразу почувствовал, что начальник египтян подошел ко мне.
Я резко повернулся - но он не проявлял признаков враждебности: египтянин спокойно спросил, докуда мне нужно добраться. Я понял его только по интонации.
- В Коптос… Гебту, - я употребил египетское название города.
- Гебту? Хорошо, - египтянин удовлетворенно кивнул и разразился длинной гортанной речью, из которой я понял только слово “либу”. Мои охранители везли все эти луки, щиты и копья ливийцам - дальше на юг. Может быть, они там формировали и обучали новые воинские отряды втайне от персов! Я еще не смел вздохнуть с облегчением - но моя тревога за Исидора уменьшилась. Возможно, Коптос война обошла стороной!
Я сел и, скинув котомку, вытащил из нее свое плетение: я по-прежнему занимался этим, чтобы пальцы не утрачивали гибкости, и такие упражнения хорошо успокаивали. Египтяне были постоянно настороже и гораздо лучше знали, что ждет нас выше по течению, - так что для меня было излишне все время оставаться в напряжении.
Вскоре, однако, я вынужден был оторваться от своего занятия: я услышал полные ненависти и отвращения возгласы египтян. Воины показывали друг другу на берег. А взглянув в этом направлении, я выронил недоплетенный коврик из лозы.
Горело какое-то селение - тростниковые крыши хижин были подожжены стрелами. На берегу валялись обезображенные, окровавленные трупы селян; обезглавленное тело одной молодой женщины наполовину утонуло в воде, и по реке широко расплывалась кровь. Меня затошнило, как тогда, когда я мальчиком принял участие в битве с пиратами: хорошо, что мы плыли против течения.
Однако все эти зрелища давно стали для воинов Та-Кемет привычными. И я понял, что не горящие дома и не зарубленные люди вызвали их негодующие восклицания. Проследив за взглядами солдат, я увидел, что на трех пальмах вниз головой повешены дети - мальчики не старше шести лет, голые и мертвые: их прибили копьями за лодыжки к чешуйчатым стволам… Причем, скорее всего, подвесили их еще живыми!
Вот тут меня вырвало: накатила ужасная слабость и я перегнулся через борт, сотрясаясь от спазмов. А потом я ощутил на плече жесткую руку начальника отряда - он вздернул меня на ноги, как когда-то отец.
- Что, экуеша, у вас так еще не было? - усмехаясь с ненавистью, спросил египтянин. Я не понял самих слов - но мне как никогда казалось, что мы с этим человеком говорим на одном языке.
- Не было и не будет, - сухо ответил я.
Я утер рот и поклялся себе больше не раскисать.
По пути на юг мне пришлось наблюдать еще не одну такую картину: и чувствительность моя поуменьшилась. Впрочем, я уже видел разоренные персами деревни у нас на Родосе, - в египетских селениях вид и запах смерти были такими же. Я понял, однако, что в первой деревне с жестоко казненными детьми побоище было недавним - возможно, мы разминулись с персидскими карателями всего только на пару часов. А другие деревни пожгли давно, трупы были по большей части убраны, и персов мы поблизости не видели.
Но, приближаясь к Мемфису, я опять увидел огонь. Персы жгли все, что могли, - они поклонялись всеочищающему пламени, которым поражал врагов их единый бог, Ахура-Мазда.
И я понял, что в Мемфисе прямо сейчас идет сражение. Я увидел бойню на улицах! И увидел, что на восточном берегу собрались персидские всадники в пестрых одеждах с ромбическим орнаментом, с мощными луками за спиной!
- Пригнись, экуеша! - вдруг рявкнул у меня над ухом командир египтян: я упал плашмя, еще не успев сообразить, что происходит, и тотчас надо мной просвистела стрела.
Нас обстреливали еще некоторое время, а потом персы на берегу ввязались в драку, и мы смогли проскочить. Был убит один гребец и ранены двое воинов. К счастью, не смертельно. А мне, когда все кончилось, стало очень стыдно, что я так и не смог ничем помочь моим товарищам поневоле!
Я предложил себя на место мертвого гребца. Египтяне удивились и посмотрели на меня с одобрением, но сказали, что это не нужно: запасной гребец на судне имелся.
Больше мы такой опасности не подвергались - но это происшествие сблизило меня с египетским военачальником, спасшим мне жизнь. Его звали Аха-Рахотеп, то есть “Воин, угодный Ра”. Я понял, что он был потомственный южанин, как и Исидор, и начал свою службу уже при Дарии; и смирился со своей долей, как многие. Но теперь “его мера переполнилась” и он обратил свое копье против врагов Та-Кемет…
Я искренне посочувствовал этому отважному человеку. Но обрадовался, узнав от него, что в Коптосе персов еще нет.
Тогда и Аха-Рахотеп, в свою очередь, спросил, кто ждет меня в Коптосе. Мое путешествие было поистине необычно в нынешних обстоятельствах - большинство чужеземцев из южных городов изгнали или истребили. Неожиданно мне стало страшно, что меня там убьют, даже не разобравшись, кто я такой!
Я объяснил как мог доходчиво, что в Коптосе живет мой брат. Египтянин изумился, но потом истолковал мои слова по-своему: его отец застал те времена, когда греков в Египте жаловали. И старый фараон Амасис благоволил им. Тогда немало греков и египтян переженились между собой.
Аха-Рахотеп сказал, что, когда мы причалим в Коптосе, он сам проводит меня до дома Исидора. И задумчиво прибавил, что не возьмет с меня денег. Это, как сказал египтянин, правда его сердца, которое открыто всемогущему Осирису.
Я, конечно, горячо поблагодарил начальника отряда повстанцев, - но настоял на том, чтобы заплатить за сделанное мне добро. Мне хотелось помочь его делу, каким бы безнадежным оно ни представлялось…
По мере продвижения на юг следы разрушений стали попадаться все реже - а южные города, мимо которых мы проплывали, имели совершенно нетронутый и неприступный вид, словно эту землю никогда не попирала вражеская нога.
В Коптосе мы остановились. И Аха-Рахотеп, взяв с собой троих солдат, отправился в город по своим делам: они захватили с собой меня.
Городская стража досматривала нас очень тщательно - и без моих спутников-египтян меня бы точно не пропустили: я видел, как Аха-Рахотеп выгораживает меня, сопровождая свои слова выразительными жестами. Я, охваченный вдохновением, назвал имя и должность своего коптосского родственника: Исидор, сын Тураи, смотритель караванных путей и жрец Хнума. Как это будет по-египетски, я помнил.
Наконец мне поверили… это значило, что Исидор все еще жив!
Мы быстро дошли до его дома. И я постучался, попросив моих охранителей подождать.
Исидор открыл мне сам. Он был дома, и он очень изменился, как вся его страна.
Сын моей царственной бабки вырос, раздался в плечах и снова отрастил волосы - таким я любил его гораздо больше, чем в облике отрешенного жреца; и по глазам моего друга я понял, что он воевал.
- Экуеша, брат мой!.. - воскликнул Исидор, оправившись от изумления.
Мы бросились друг другу в объятия.
- Как я рад, что ты жив! - воскликнул я, снова посмотрев в его сияющие черные глаза.
- А я рад, что жив ты, добравшись сюда, - ответил Исидор. К нему вернулась всегдашняя серьезная сдержанность. - Пойдем, я представлю тебя моей жене.
========== Глава 20 ==========
Супруга Исидора была родом из Дельты - это была красивая восемнадцатилетняя чистопородная египтянка с древнейшим именем Анхес. Но, едва познакомившись с этой госпожой, я понял, что Исидор взял ее не из-за знатности, и даже не столько из-за ее красоты или египетской крови. В непроглядно-черных глазах Анхес читались боль и гнев, которые требовали неустанного врачевания души, - вся ее семья была уничтожена персами. Ее отца с матерью зарезали, младшего брата увезли в плен, чтобы сделать евнухом, а три младшие сестры перед смертью подверглись жестокому надругательству. Сама Анхес спаслась только потому, что спряталась с головой в пруд и дышала, сжав зубами стебель кувшинки…
Я узнал об этом от Исидора в первый же день после обеда, когда мы остались наедине, - и впоследствии, глядя на его жену, я каждый раз вспоминал о ее прошлом, в сравнении с которым меркло все пережитое мной.
- Я назвал Анхес моей сестрой семь месяцев назад, - сказал Исидор, сидя рядом со мной на крыше и глядя на закат. - Я так желал дать ей утешение и укрепить ее веру в богов…
Он мотнул головой; поднял и опять уронил руки, словно признаваясь в своем бессилии.
- Если она и нашла с тех пор утешение, то не во мне!
- Ну конечно же, в тебе, - ответил я с горячностью. - Ты знаешь, как много значит любовь!
Мне было известно, что “сестрой” у египтян принято называть жену или возлюбленную.
Исидор мрачно усмехнулся. Он коснулся своих коротких черных волос.
- Я еще не знал, как Анхес умна, когда ввел ее в мой дом… Она нигде не бывала, в отличие от меня, и не учила никакого языка, кроме языка Та-Кемет. Но она всегда чувствует, когда мои слова пусты. Скажи мне, экуеша, неужели наши боги и вправду умерли или бесконечно ослабели?..
Я прикусил губу, задумываясь, как ответить ему, чтобы не ранить. Мы, эллины, никогда не уповали на своих богов так, как египтяне, и не искали в них высшей истины: потому мы никогда так и не разочаровывались в своих покровителях. А может, мы попросту лучше умеем рассуждать?.. Недаром именно греки стали для всего мира учителями логики!
Но бывают вещи, в которых логика бессильна, - молиться так истово, как Исидор, я никогда не был способен, и не умел достигать экстаза в единении с высшими силами…
И я сказал то, что думал:
- Боги черпают свою силу в людях - так мне кажется. Может быть, им тоже приходит свой срок, просто их век гораздо дольше людского! Одни боги слабеют, и на смену им приходят другие!
Исидор вздрогнул, как будто я сказал что-то непозволительное. Наверное, это и было богохульство; но немного погодя мой родич согласно кивнул.
- Да… наверное, ты прав. Моя мать до самой смерти почитала Ахура-Мазду, ты знаешь?.. И отец мой тоже чтил бога персов, а из богов Та-Кемет поклонялся одной только Нейт, владычице всего сущего. Однако меня отец вырастил в вере предков.
Он вздохнул.
- Как ты думаешь, почему?
Я не ответил - нужды не было. Я понимал теперь, что людей, подобных Исидору, рассуждения о богах успокаивают - даже о богах, в которых они больше не верят.
Я видел на ногах, плечах и правой стороне груди Исидора белые шрамы, и мне очень хотелось расспросить его о том, где и как он сражался. Но я не решался напомнить ему о войне. Однако Исидор заговорил об этом сам - и, рассказывая о своих подвигах, он словно бы не гордился ими, а просто хотел избавиться от боли.
- Я примкнул к его величеству Псамметиху еще до того, как повстречал мою жену. В нем нет божественной крови, и он даже не сын Та-Кемет - он ливиец…
“Какое это имеет значение?” - чуть не вырвалось у меня.
Исидор потер некрасивую отметину на правой голени и мрачно усмехнулся.
- Ты думаешь, что это неважно? Многие мои сородичи теперь тоже так думают. И мы пошли за нашим последним царем только потому, что он явился из дикой пустыни и сумел внушить персам страх. Мы освободили почти всю Дельту.
Он опять взглянул на свою боевую отметину - долго рассматривал ее; потом поморщился и отвернулся.
- Я был лучником и пращником.
- Отлично! - от души похвалил его я. - Ты храбрец!
Исидор покачал головой.
- Я не был храбрецом, экуеша, я был как все… Храбрецом был наш вождь. Но вождя с нами больше нет, и я больше не воин.
Мысленно я позавидовал его способности к суждению о себе. Прежде Исидор был высокомерен потому, что ничего еще в жизни не испытал; теперь же этот молодой жрец оценивал себя честнее и беспощаднее, чем я.
- Псамметих… убит? - осторожно спросил я.
Исидор печально улыбнулся.
- Еще нет.
Мне очень хотелось спросить - отчего сторонники Псамметиха оставили его; но я пощадил чувства моего друга и промолчал. Нетрудно было догадаться, как все произошло: персы задавили египтян числом, и те бунтовщики, что не были перебиты, рассеялись. Персы укрепились по всему свету, кормились и множились по всему свету - египтянам же новые силы черпать было негде.
Я сочувственно положил руку на плечо Исидора; он вздрогнул и поднял голову.
- Прости, что превратил тебя в сосуд для моих жалоб!
Я улыбнулся.
- Разве я тебе не брат?
Исидор горячо пожал мне руку.
- Ты лучше, чем брат! Но расскажи мне, зачем ты приехал?
Он вдруг спохватился.
- Ты хотел встать со мной рядом в этой битве, и я очень тебе благодарен… Но ведь есть и другая причина, не так ли?
Исидор поднялся с места, тревожно глядя на меня, и я вынужден был тоже встать.
- У тебя случилась беда, Питфей?
Я рассмеялся. После всего увиденного здесь, в Египте, мне было даже неловко признаваться, что именно погнало меня к нему в Коптос.
- У кого теперь нет беды, Исидор? Я держу за пазухой кое-что, в чем я должен тебе признаться, но это подождет. Давай сейчас спустимся к твоей Анхес и почтим ее. Может быть, я тоже сумею ее немного развлечь!
Исидор послушал меня, и мы спустились по лестнице в столовую. В доме Исидора по-прежнему было трое слуг - эллинка по имени Ианта, прежде служанка бабушки, старый слуга его отца Меху и Нахт-Мин - слуга Исидора и управитель, ведавший делами господина вне дома.
Когда мы сошли, Анхес хозяйничала на кухне, располагавшейся на заднем дворе под открытым небом, как всегда у египтян. Жена Исидора, склонившись, давала какие-то наставления Ианте, которая стояла, вобрав голову в плечи. Не потому, что госпожа была с ней груба, нет, - однако в поведении египтянки проявилась та властность, которая дает женщинам отраду в отсутствие мужчин…