Завидев нас, Анхес выпрямилась с кошачьей грацией. По ее губам скользнула улыбка, и она слегка поклонилась мне - как гостю.
Я поклонился в ответ.
- Ужин скоро будет готов, - сказала госпожа по-гречески, немного коверкая слова. - Ждите.
Мы удалились и заняли места в пустой столовой: там для нас был оставлен кувшин пива, к которому мы не притронулись.
Вскоре появилась Ианта с подносом еды, а за ней Анхес, с таким же подносом. Ужин был скромный: чечевичный суп, жареная рыба, ячменный хлеб и сыр.
- Прости, угощение скудно, - Исидор развел руками.
Мне стало стыдно за него.
- Какие тут извинения, что ты!
Я поблагодарил Анхес, и мы принялись за еду. Я был голоден - но после рассказа моего друга у меня кусок застревал в горле под взглядом этой женщины. Однако простая египетская еда, приготовленная ее стараниями, была горячей и вкусной.
Я похвалил ужин по-египетски, и Анхес учтиво наклонила голову. Однако я видел, что она отлично понимает, отчего я так любезен с ней.
Я заметил, что ее прямые черные волосы, разделенные пробором, подстрижены до середины шеи. У нас волосы обрезают только рабыням или в знак траура. Однако среди египетских женщин такие прически очень распространены; многие свободные египтянки, верные обычаям, и по сей день носят короткие волосы, а некоторые вовсе сбривают их, подобно мужчинам, и надевают парики. Анхес свои волосы украшала белой лентой или повязкой, обхватывавшей голову, и носила прямые калазирисы и ожерелья-воротники - как делали женщины этой страны тысячи лет назад. И хотя супруга Исидора казалась способной воспринять любые изменения в укладе жизни, она вовсе не приветствовала их.
“Только это им и осталось, - подумал я, - с достоинством хранить память о былом”.
После того, как служанка унесла пустую посуду, она выставила для нас кувшин вина Дельты. Это была большая драгоценность в нынешнее тощее время.
Я взглянул на Исидора - вот теперь пришла пора мне рассказать о том, что привело меня сюда, и о том, что я претерпел дома. Мой друг меня отлично понял. И жена его Анхес тоже поняла - женщины очень восприимчивы к таким вещам.
Я думал, что хозяйка уйдет, оставив мужчин в обществе друг друга. Но Анхес, похоже, вовсе не собиралась этого делать, как и Исидор не собирался ей указывать.
В Элладе такое было бы непредставимо! Исключение у нас делается разве что для некоторых гетер - таких, как моя мать. Ведь вы уже знаете, что она была особенная.
Анхес взглянула на мужа, приподняв узкие черные брови. Исидор улыбнулся супруге и обратился ко мне:
- Анхес желает послушать твою историю вместе со мной. И я предпочел бы, чтобы она осталась. Я все переведу ей.
Конечно, мне было не спорить с хозяином дома. Да и развлечь Анхес в ее несчастье было бы не худо - подумал я. И коротко рассказал о том, как провел эти два года: о том, как Каллист Диагорид покровительствовал мне в моих занятиях, как он был убит ночью своими стражниками, а я бежал…
При этих словах Исидор очень взволновался, и Анхес тоже встрепенулась. Хотя супруг переводил для нее мои слова, она, по-видимому, многое понимала и сама.
Я сказал и о войне у нас на Родосе, и о смерти отца. Когда я перешел к тому, как бежал на Крит, и упомянул мою невесту, Анхес вдруг подняла руку, прерывая меня: она обратилась к мужу.
- Анхес просит тебя рассказать о твоей невесте подробнее, - перевел Исидор. Нахмурившись, он коснулся моей руки и спросил:
- Ты ей признаешься?
“Признаешься!” Как будто это составляло мое главное преступление…
Я кивнул. После чего рассказал его жене, жертве изуверов-персов, кто такая Поликсена.
Когда Исидор передал жене мои слова, Анхес свела брови и посуровела. Ее точеные прямые плечи опустились. А потом египтянка быстро и резко проговорила что-то.
- Моя жена сказала, что ей жаль эту девочку еще больше, чем себя, - перевел Исидор.
Я не стал спрашивать, почему. Иных тайн женского сердца лучше не касаться - это я давно понял.
Мы некоторое время помолчали, сидя втроем за двумя обеденными столиками. Анхес разлила вино, но я едва пригубил свою чашу. А потом Исидор спросил - хочу ли я, чтобы он дал мне убежище.
- Твое положение на Родосе плохо, я это понял, - сумрачно сказал мой друг. - Но путешествовать через всю Та-Кемет еще опаснее. Да будут благословенны боги, что осияли твой путь к нам…
Я горячо подтвердил, что именно этого я и желал бы больше всего.
Исидор повернулся к жене, и некоторое время они оживленно говорили на своем языке. Было видно, что он и его супруга крепко дружны, - а это даже лучше любовной страсти. Вдруг я опять ощутил себя лишним в их доме, ничтожным чужаком!
- Анхес согласна, что дать тебе убежище - это Маат, - сказал Исидор, вновь обратившись ко мне.
Потом он улыбнулся, и из блюстителя египетской нравственности и жреца снова превратился в моего дорогого друга.
- Живи у нас сколько пожелаешь.
Я от всей души поблагодарил его; потом поклонился Анхес и поблагодарил ее тоже. Я не собирался обременять их собой долее месяца - насколько я понял, война здесь уже почти закончилась, потому что египтяне истощили силы. И вряд ли меня будут искать на Крите так долго.
Хотя я намеревался написать письмо Поликсене перед отъездом - чтобы обо всем узнать у нее наверняка.
Я прожил у Исидора с женой три с половиной декады. Я платил Анхес за гостеприимство, хотя пояс мой к концу срока изрядно полегчал: но этого требовала простая порядочность.
Я узнал эту египтянку немногим лучше, чем вначале, - она была молчалива и все чувства приберегала для мужа. Как и следовало добродетельной жене, на мой взгляд. Однако в доме Исидора я нашел бабушкину лютню и порою утешал их обоих своим искусством. Анхес мои песни трогали до слез, но я подозревал, что это не дань моему таланту: музыка вызывала у нее счастливые воспоминания о невозвратном прошлом…
Война действительно кончилась. Даже если Аха-Рахотеп и доставил новую партию оружия ливийскому войску царя-скитальца, ни о каких выступлениях с юга мы более не слышали. И это оказалось облегчением для многих, несмотря на то, что Египет опять был поставлен на колени.
Я беспрепятственно посетил Навкратис и отправил письмо на Крит. Страна уже начала залечивать раны, и река почти очистилась от трупов. Персы, которых я видел по дороге, снова держались в Египте как полновластные хозяева, но мира не нарушали.
Поликсена ответила мне сама - я с жадностью прочел строчки, выведенные ее милой рукой с ученической старательностью; потом я перечел ее письмо и поцеловал его. Моя невеста писала, что обо мне действительно спрашивали в Кноссе, но это было почти месяц назад, и их семью никто не заподозрил в укрывательстве. Я мог смело возвращаться!
Я с чувством глубокой признательности простился с Исидором и его женой и покинул многострадальный Египет, отправившись обратно - на родину моего сердца.
========== Глава 21 ==========
Поликсена встретила меня в белом ионическом хитоне - она вообще предпочитала одежду с рукавами; с волосами, скрученными в узел. Ей очень хотелось мне нравиться и хотелось походить на эллинку - но кровь с годами все сильнее брала свое. Поликсена была азиаткой даже больше, чем наполовину, - как выяснилось, ее мать, золотоволосая ионийка Геланика, была внучкой лидийского перса.
Однако мы слишком радовались друг другу, чтобы помнить о том, что нас разделяло. В такие дни особенно ценишь жизнь и любимых. Поликсена торжественно вынесла и надела мне на шею золотого бычка; а потом, наклонив мою голову, поцеловала меня в лоб. Как будто готовилась занять место моей матери…
“Супруга бога и его мать… но тебе еще рано знать об этом”, - неожиданно вспомнились мне слова Эльпиды о боге критян. Было так непривычно опять ощущать тяжесть амулета. А Поликсена смотрела на меня и улыбалась, гордая собой.
- А у меня для тебя письмо, - вдруг заявила она. - Из Линда.
- От матери?.. Что же ты молчала! - воскликнул я.
Девушка засмеялась, наслаждаясь своей ролью.
- Не все же сразу! Подожди, я тебе принесу его.
Она быстро вышла и вернулась в общую комнату, где мы сидели, с папирусом в руках. Свиток был запечатан красным воском. Я непроизвольно проверил, цела ли печать: Поликсена увидела это движение и рассердилась.
- Надеюсь, что у тебя дома все хорошо, - сказала она, всем своим видом демонстрируя, как ее оскорбили мои сомнения.
- Прости, я не в тебе сомневался! Ведь и другие могли прочесть его, - поспешно сказал я.
Поликсена фыркнула, но ничего не сказала. Она даже отвернулась. А я торопливо сломал печать и развернул послание.
Матушка писала, что в Линде все спокойно, - но она просит меня ответить ей поскорее, до начала штормов. Ведь потом мы опять больше, чем на полгода, будем разлучены. Я невольно подумал, что значит это время разлуки для нее, - особенно теперь, когда мать вдовеет. Сколько у нее прибавится морщинок и седых волос за эти месяцы? Дочери заменить сына никогда не смогут…
Потом Эльпида призналась, что меня искали в Линде, чтобы под стражей отвезти в Ялис и там предать суду. А ведь в нашем городе меня каждая собака знала - Питфей Гефестион в короткое время стал известен на весь Родос. Вот что значит слава!
Преследователи доставили немало тревог нашему дому, но тронуть Эльпиду не посмели. Ей предъявить было нечего - мама разбиралась в законах. Вдобавок к этому, она обратилась за помощью к одному из друзей нашего дома, которому несколько раз случалось быть председателем общественного суда в Линде, и который постоял за нее перед ялисцами.
Мама пристально следила за событиями в Ялисе - травля, которую устроили клеветники и злопыхатели, принесла нашему дому новую славу, и о ней вспомнили многие знакомые, переставшие у нас бывать после смерти Никострата. Таким образом матушка узнала, что по обвинению в убийстве Каллиста, в конце концов, был наказан кнутом и повешен несчастный раб - и на том все успокоились: шакалы из городского совета растащили Каллистовы богатства и продали оставшихся слуг.
Мне стало жаль этих обездоленных рабов - и, прежде всего, казненного Тимандра: я никогда не присматривался к тому, чем он занимался, но думаю, что при жизни этот смазливый малый служил хозяину в постели. Каллист был не настолько распущенным, чтобы часто менять мальчиков, - он удовлетворялся одним… А теперь слуга умер следом за господином, и, скорее всего, совершенно безвинно!
И я подозреваю, что моя мать, - эта женщина самого благородного сердца, - хотела, чтобы я даже в нынешнем моем положении узнал, что раб Тимандр погиб вместо меня…
В конце Эльпида присовокупила ту же настоятельную просьбу: ответить ей поскорее и сообщить о том, что я намерен делать в этом году. Следующим летом я уже мог бы вернуться, и это было бы очень желательно, - мне, как и Исидору, требовалось взять в руки дела отца. Но только на мне ответственность была побольше, ведь на моем попечении оставались две сестры!
Задним числом меня неприятно удивило, что мать писала с такой уверенностью, - как будто со мной ничего не могло случиться в этом путешествии. Только потому, что я “мужчина”! Но тут же я укорил себя: конечно, матери просто хотелось верить в лучшее, и она почувствовала бы, если бы я пострадал или погиб…
Я незамедлительно принялся за письмо, и настрочил длинный ответ матери. Сказал, что собираюсь попытать счастья в Фесте, продолжив свои выступления; сообщил также, что Исидор женился на египтянке-сироте из знатного семейства Дельты. О войне в Египте я рассказал в самых скупых выражениях - матушка отлично могла домыслить подробности, и ни к чему было волновать ее более необходимого.
Я немного погостил у Критобула - и я показал будущим родственникам свои умения, которые демонстрировал дома. Всем понравилось, а главное - моей невесте. К моему удивлению, Поликсена попросила у отца разрешения спеть со мной, и, на ходу перенимая слова и мелодию, пела своим мягким, но сильным девическим голосом даже лучше моей сестры. Хотя Гармонию мама учила музыке с раннего детства.
Неужели сердце указало мне девушку, подобную моей матери?.. Однако Поликсена была совсем другая. И, скорее всего, свои дарования она унаследовала от отца или персидских бабок, жемчужин чьих-то гаремов…
Это были чудные дни - я и моя избранница узнавали друг друга с новых восхитительных сторон. Я наслаждался моей розой, еще не изведав ее шипов. Мое желание росло, мучило и вдохновляло меня, - я уже не представлял, как раньше мог жить без этого.
Перед тем, как мне покинуть Кносс, Поликсена позвала меня на прогулку в свой дворец. Это стало нашим маленьким священным обрядом: женщины особенное значение придают подобным ритуалам.
Мы с ней побродили по залам, любуясь яркими, как встарь, настенными изображениями морской и придворной жизни; посидели в нашем дворе, на широких ступенях портика, - нам было хорошо просто помолчать вдвоем, обнявшись. Я гладил Поликсену по длинным косам, а она затихла, прильнув к моему плечу. Куда уносили мою подругу мечты? Помнила ли она о том, в какое время нам выпало жить и что творится в мире?.. Я не знал, и не хотел нарушить волшебство этих мгновений.
Мы вернулись домой к ужину - Геланика со своей служанкой расстарались, приготовив все самое вкусное: жареного гуся, сладкий пирог с миндалем, пряное вино. Я захмелел, и Поликсена тоже: моя чернокосая подруга разрумянилась и смеялась, решетчатые ставни позади нее отбрасывали нежную узорную тень, и все мое существо было пронизано ее красой, как светом. Нам стало еще лучше, так беспричинно хорошо, как бывает только в юности. Так много было пережито, но для нас с нею все еще только начиналось!
На другой день я начал собираться в Фест. Повторялась история моего знакомства с ялисцами: Критобул вызвался сам отвезти меня в город, чтобы представить одному своему другу, критскому дорийцу Архидему.
Я очень надеялся, что здесь все не кончится столь ужасным образом, как дома. Начало прошло гладко - этот критянин ничего не слышал о моем изгнании, и оказался хорошим хозяином, который, как и Каллист, жил в свое удовольствие. Правда, господин Архидем был удачно женат и имел двоих сыновей и дочь; и дом его стерегли два молосских пса*. Он тоже предоставил мне каморку в своем доме - и на первом дружеском пиру пригласил меня выступать.
Когда я вышел к гостям в шафраново-желтом хитоне артиста, поклонился и назвал себя, среди мужчин произошло большое волнение: и я внутренне дрогнул, поняв, что слухи из Ялиса достигли их. Праздные мужчины, - если не болтают на агоре как афиняне, - начинают сплетничать как бабы, право слово!
Я боялся представить, что они могли наговорить обо мне друг другу и к чему это приведет; но шум быстро улегся, и один из гостей потряс трещоткой, призывая меня продолжать.
Принимали меня хорошо, лучше, чем я ожидал: хотя я не терял времени даром и постоянно учился, упражнялся и сочинял новое. Даже в обескровленном Египте, не имея с собой привычного инструмента, я воспользовался случаем: Исидор по моей просьбе несколько раз приглашал к обеду местных музыкантов, у которых я перенял мотивы и приемы, неизвестные у нас.
А может, прав оказался Критобул и скандальная слава мне пригодилась?.. Или свою роль сыграл мой недостаток - хромота может заинтересовать больше, чем безупречная красота! Так или иначе, я собрал на этом пиру и на других богатый урожай. Не хочу перехвалить себя, но меня полюбили, начали звать направо и налево: а я запрашивал немалую цену. Я даже сыграл в театре, в нескольких постановках. Траты мои были невелики - но для таких, как я, вольных бродяг, денег не бывает слишком много: они уходят сквозь пальцы, и ты остаешься без средств к существованию, когда этого совсем не ждал…
Часть я откладывал - нам с Поликсеной на свадьбу и обзаведение; часть намеревался отдать матери и сестрам. Наученный горьким опытом, я не оставался под одной крышей слишком надолго: помимо Феста, я выступал и в Гортине, и в самом Кноссе. Снова оказавшись рядом с Поликсеной, я часто виделся с ней, приносил ей новости из большого мира. Моя любимая расцветала от этого еще больше, чем от поцелуев и подарков. Больше всего женщины хотят не того, чтобы их баловали и ласкали, - они хотят приобщиться к важным делам мужчин! Поликсена полюбила меня, угадав во мне одного из тех немногих, кто понимает это и для кого это существенно.