У Критобула была небольшая черная - насквозь просмоленная бирема, с глазами, нарисованными на бортах: по греческому обычаю. Кичливый корабль Фарнака тоже оказался насквозь просмолен; а вдоль бортов проведены красные линии, точно обнаженные ребра, сочащиеся кровью. Что ж, по крайней мере, его легко узнать! Я увидел голых по пояс матросов в кожаных штанах, которые что-то чинили и наводили порядок на палубе; увидел также воинов в панцирях, остроконечных шишаках, и самого Фарнака, которого не сразу признал без его щегольского алого платья. Мой соперник стоял, одетый так же, как его люди, - в темные кожаные штаны и кожаную безрукавку с шипастыми бронзовыми нашивками. Он угрюмо вглядывался вдаль, сложив руки на груди, как будто перед ним уже расстелилось море, - но глядел он в толпу; и ничего не видел перед собой, поглощенный черными мыслями.
На миг я даже пожалел его… Лишиться своей мечты в одночасье - и какой мечты!
Нет, засаду Фарнак не устраивал, понял я: он знает, что мы не глупее его и надежно спрячем Поликсену, пока он здесь. А мешкать ему нельзя, путь до Азии очень неблизкий!
Сколько у него воинов?.. Я насчитал с десяток; и корабль больше пятидесяти воинов не поднимет… К тому же, суда нагружают так тяжело только перед боем!
Однако в Азии Фарнак будет намного опаснее, и там руки у него окажутся развязаны. Что ж, кто предупрежден - тот вооружен!
Корабль Фарнака ушел только на пятый день. Поликсена и Геланика измучились ожиданием. А когда я пришел и с триумфом сообщил жене эту новость, Поликсена расплакалась.
- Он слишком долго ждал! Теперь может утонуть, ведь ему так далеко плыть! - воскликнула она.
Я молча слушал, стараясь, чтобы мое лицо оставалось бесстрастным. Поистине, подобного испытания не выпадало еще ни одному спартанцу! А Поликсена продолжала, всхлипывая и утирая слезы своими черными волосами, распущенными, словно в знак траура:
- Ты ничего еще не знаешь, муж мой… Фарнак так любил меня, когда я была девочкой, и всегда за меня заступался!
- Заступался? Тебя кто-то обижал дома? - изумился я.
- Варазе, - мрачно ответила Поликсена. - Он тоже называется моим братом, но мне он по крови совсем чужой, и моей матери тоже. С Фарнаком они братья по отцу, как тебе известно! Они очень любили друг друга и всегда были заодно… но не тогда, когда дело шло обо мне!
Жена глубоко взглянула мне в глаза.
- Варазе - на три четверти перс, сын персидской княжны Артазостры, родственницы Дария: и он всегда был очень спесив… Он насмехался надо мной и изводил, когда я подросла, потому что я была девочкой… и незаконной дочерью… Но Фарнак всегда бросался на мою защиту, хотя признавал Варазе старшим и главным! Однажды мы втроем отправились на прогулку в горы, братья любили охотиться вместе… и там они так подрались из-за меня, что едва не убили друг друга!
- И покинули дом они тоже из-за тебя? - не удержался я. Женщина всегда служит причиной распрей, даже самая лучшая!
Особенно лучшая…
- Нет, не из-за меня… или, во всяком случае, это было не главное: они решили податься на службу к Ксерксу, - ответила Поликсена. - Но это ты и так понял! Они уплыли вдвоем, на одном корабле, когда им было по семнадцать лет!
Я кивнул.
- А что Варазе? Он возвращался домой? Где он теперь?
Поликсена вздохнула.
- Никто не знает, и Фарнак, наверное, тоже… Кажется, наш старший брат тоже выслужил славу и получил сотню под свое начало. Но ведь ты слышал, как много воюет Ксеркс!
Она помолчала, склонив голову.
- Может быть, Варазе погиб. Но он был чужой всем нам, кроме Фарнака: думаю, теперь даже матушка о нем не жалеет.
- Постой-ка, - вдруг я вспомнил кое-что, насторожившее меня. - Фарнак соблазнял тебя ионийским царством… и утверждал, что он один может даровать его тебе! Стало быть, он не знает, что я наследник ионийской царицы? Ты не говорила ему?..
Поликсена подняла черные брови-полумесяцы.
- Я что, совсем глупа? Разумеется, нет! Фарнак знает, что ты Питфей Гефестион, хромой музыкант с Родоса, и больше ничего, - на ее пурпурных губах мелькнула улыбка; но тут же исчезла.
Вдруг жена как-то по-особенному взглянула на меня.
- Или ты тоже метишь на престол, мой господин?
Я мотнул головой; и принужденно рассмеялся. Хотя от взгляда Поликсены и ее невинного вопроса ощутил неприятный холод внутри.
Однако слова у нее кончились - и слезы тоже, слава богам. Я был рад, что больше нам не придется говорить о ее братьях и не придется опасаться их до весны.
Между нами возникло отчуждение, которое было трудно преодолеть. Мне казалось теперь, что моя жена принадлежит к миру, которого мне никогда не постичь, - и персидская нравственность включала в себя многое, чего я никак не мог бы одобрить!
Но она была моя единственная, моя несравненная, - и теперь стала еще дороже. Мне следовало отправиться зарабатывать деньги, и я с великим трудом заставил себя покинуть жену. Похитители и насильники, угрожающие моему счастью, мерещились мне за каждым углом.
Я пересилил себя и опять отправился в Фест, где выступал две недели. Потом навестил жену - писать ей я не решился. Поликсена рассказала мне, что Эриду подвизался в качестве корабельного плотника: он помогал Критобулу в починке кораблей, это была тяжелая и зачастую опасная работа. Критобул больше не выходил в море, но стал кораблестроителем, и постоянно получал подряды.
Сама Поликсена похвасталась новым ковром, изображавшим зеленый лик Посейдона в обрамлении рыбьих чешуек, с длинными волосами-волнами. Работа была прекрасная, и я отдал ей должное: но меня теперь с души воротило от вида жениного ткацкого станка, и Поликсена предусмотрительно распорядилась вынести его в свободную комнату.
А я спел Поликсене песню, сочиненную в ее честь, - сравнивал ее с золоторогой ланью, называл солнцем и луной моей жизни: а заканчивалась песня тем, что красота моей возлюбленной неуловима для смертного. Стоит попытаться облечь ее в слова, как она примет новую форму, еще более совершенную!
Поликсена слушала в упоении, со слезами восторга.
- А ты пел эту песню еще кому-нибудь? - спросила она, когда я умолк.
Я отложил кифару и покачал головой.
- Нет. Это только для тебя. Так же, как твоя краса - только для меня, - я улыбнулся ей.
Той ночью Поликсена была сама нежность и страсть: мы несколько раз предавались любви, и ее желание казалось сильнее и острее моего. Я даже думал, что мы зачали дитя, несмотря на сильфий; но средство матери действовало безотказно. Я был почти разочарован…
Потом я поехал в Ликт, где когда-то купил Эриду на невольничьем рынке. Там меня еще не знали - но быстро нашлись люди, видевшие и слышавшие меня в других концах острова. Просто чудо, что о супруге моей критяне не слыхали, - или, может быть, не говорили мне этого в лицо? Верх неприличия - обсуждать жену при ее муже, что у персов, что у эллинов!
Я снова вернулся домой в Кносс, когда солнце повернуло на весну. И там Эриду встретил меня новостью.
- Я построил тебе корабль, господин, - сказал он.
Я был ошеломлен.
- Ты - мне? Сам?..
Вавилонянин рассмеялся: я редко слышал его смех.
- Не тебе, и не сам, - признал он. - Но ты поплывешь на этом корабле в Азию, господин. Он тебе понравится.
За эти месяцы мой могучий вольноотпущенник обрел особую стать, и его спокойные веские слова действовали лучше всякого убеждения. Мне вдруг пришла в голову странная мысль - что Эриду не был бы так внушителен, останься он мужчиной, подверженным страстям. Я слышал, что в Азии евнухи порою добивались очень высоких постов…
Но Эриду, кажется, слишком много себе позволял!
- Так ты уже знаешь, куда мы поплывем? - спросил я, прищурившись. - Мы этого даже не обсуждали!
Эриду поклонился.
- С тобой не обсуждали, господин, но с госпожой мы неоднократно говорили об этом, - ответил он. - Она хотела сделать тебе приятное.
И, не давая мне опомниться, мой добровольный помощник растолковал мне суть дела. Этот корабль был построен для нужд купеческого каравана, который по весне отправляется в Ионию, затем в Лидию, а оттуда - в Вавилон. Если мы сядем на это судно, денег с нас не возьмут, - Эриду сполна отработал нашу долю… Присоединиться к большому каравану - лучшая возможность безопасно добраться куда нужно!
Я понимал, что Эриду во всем прав и очень меня выручил; и мы с Поликсеной не раз говорили, что хорошо бы повидать Вавилон… Однако Эриду все решил за меня и определил цель моего путешествия, даже не спросив!
- Тебе принадлежит последнее слово, господин, - сказал евнух, отлично понимавший мое настроение. - Я и госпожа склонимся перед твоей волей.
От этих слов мое раздражение приугасло. И я понимал, что, отвергнув теперь предложение Эриду, подведу нас всех!
Однако - как быстро Поликсена сговорилась с этим вавилонянином! В самом деле, восточные женщины удивительно скоро заводят дружбу с такими существами, которые даже не вполне люди!
- Что ж, благодарю тебя за все труды, Эриду. Показывай мне этот корабль, - мирно сказал я. - Может быть, позвать Поликсену? Ведь она, конечно, еще не видела его?
Эриду улыбнулся, но не стал отрицать, что моя жена не раз приходила на верфь наблюдать за работой мастеров - прежде всего, за его работой: они бывали там вместе. Однако госпожа с радостью осмотрит готовый корабль вместе с супругом.
* Очень популярная в античности дорогая порода лошадей, выводившаяся в Мидии.
========== Глава 28 ==========
Двухпалубный корабль и вправду был - загляденье: во всяком случае, мне он понравился куда больше, чем триера Фарнака. Просмоленный только ниже уровня воды, но некрашеный, из крепкой сосны и дуба с буковой обшивкой. Спереди на бортах были нарисованы глаза, обозревающие морскую даль, по эллинскому обычаю. Даже ядреный хвойный запах этого судна мне понравился.
Поликсена, которая стояла, держа меня под руку, тоже не могла оторвать глаз от нового мощного плавучего средства, которое на многие дни станет нашим домом.
- Я хочу подняться на палубу, - громко сказала она.
Начальник работ, который присутствовал здесь, возмутился было… но Поликсена пресекла возражения одним взглядом.
- Я дочь Критобула, кораблестроителя, - сказала она. - Для меня здесь не может быть запретов!
Эриду уже был рядом, готовясь препроводить госпожу на корабль. И начальник работ кивнул, уступая с неохотой.
- Только недолго! - предупредил он.
Поликсена рассмеялась, поправив свое легкое покрывало: оно было прикреплено к волосам, заплетенным в две косы, с помощью серебряных заколок, но свободно развевалось за спиной.
- А что там делать долго? - откликнулась она: и взглянула на меня. - Идем, муж мой!
Она потянула меня к мосткам. Мы поднялись первыми, Эриду - следом. И когда мы оказались вдали от чужих ушей, я шепнул Поликсене:
- Зачем ты сказала, что твой отец строил этот корабль?.. Это же неправда!
Поликсена изумилась.
- Я такого не говорила! Я только сказала, что Критобул - кораблестроитель, а этот начальник и ты поняли меня по-своему!
Я поджал губы и промолчал: вот лукавство, недоступное мне и другим простодушным грекам. Но, разумеется, упрекать Поликсену я не стал. Она добилась своего самым невинным способом.
Мы обошли судно: оглядели обе палубы, места для гребцов, площадку для лучников на носу и для кормчего - в задней части, где была уложена мачта, пока что вынутая из гнезда. Паруса были покамест спущены и хранились под навесом; но я видел, что главный парус - красный, с изображением белого солнцебыка. Это показалось мне самым добрым предзнаменованием! Доски скреплялись деревянными гвоздями и свинцовыми листами.
Эриду следовал за нами по пятам; сам ничего не говорил, но когда я или Поликсена поворачивались, желая задать вопрос, с готовностью объяснял. Напоследок жена моя пожелала спуститься и в трюм… и там подыскала для нас закуток, чтобы устроиться в дальней дороге с удобством. Я сразу вспомнил, как мы побывали в подземельях кносского дворца, где Поликсена показывала мне свое “приданое” - собрание тысячелетней посуды. С тех пор Критобул давно сбыл эти кувшины, минойцы уже не первое столетие промышляли продажей изделий своих древних мастеров. Вырученные деньги, разумеется, пошли Поликсене, но оказались к этому времени истрачены.
Мне было известно, что и наш караван везет, помимо египетского льна, хлеба, мирры и черного дерева, большую партию древней критской керамики - хотелось бы знать, у кого она пользуется спросом в Ионии или Лидии? А может, в самом Вавилоне?..
Мы с Поликсеной в молчании сошли обратно на берег - а я все задавался вопросом, зачем моей жене понадобилась эта прогулка. Скорее всего, она просто желала испытать свои силы и власть над незнакомыми людьми…
Помимо этой биремы, торговая флотилия состояла еще из трех кораблей, причем наш корабль был не головным. Если нападут пираты, первыми ударят не по нам! Нас будут охранять сорок воинов - по десятку на каждое судно: эта предосторожность могла бы показаться чрезмерной, если бы торговые люди не везли также африканских и критских рабов на продажу. Эта мысль поначалу вызвала у меня сильное отвращение - но я понимал, что столь серьезные предприятия затевают не для того, чтобы мелочиться. Я утешался мыслью, что хотя бы на нашем корабле рабов не будет.
Перед отплытием Ариадна снесла на рынок два ковра, вытканных ее госпожой, и дорого продала их. Очевидно, такими станками здесь и в самом деле владели немногие мастерицы. Поликсене было до слез жаль бросать подарок брата, и я бы даже согласился взять его с собой - будь это возможно. Но мы и так были чрезмерно обременены нашим имуществом и деньгами! Если бы только можно было заполучить еще одного помощника, которому мы могли бы доверять!
Но второй такой евнух, как наш Эриду, едва ли сыщется. Эриду и не потерпит, чтобы кто-нибудь потеснил его, - это я превосходно понимал.
Большим облегчением для нас было узнать, что начальником нашего судна назначен Талассий, друг Критобула и мой старый знакомец, с которого начались мои приключения на Крите. Вот почему этому кораблю покровительствовал древний солнцебык!
Правда, для самого Талассия это означало несчастье: его собственный корабль потонул прошлой осенью у берегов Хиоса, но большая часть людей спаслась, и теперь эти жизнестойкие минойцы нанялись на наше судно вместе со своим триерархом.
До самого дня отплытия я был в напряжении - все ждал, что на горизонте покажется черный парус, как вестник несчастья. Здесь, на острове Миноса, куда как уместно было вспомнить предание о Тезее, чья оплошность стоила жизни его отцу!*
Но Фарнак так и не появился. Поликсена сделалась молчаливой и мрачной - я догадывался о причине ее дурного настроения; но мы оба избегали говорить об этом. Я только благодарил богов, что моя жена выбрала меня и любовь ко мне взяла верх, несмотря ни на что!
В день отплытия мы с женой оба надели грубые коричневые плащи: и от ветра, и от нескромных взглядов. Конечно, совсем спрятать свою красоту Поликсена не могла - но она могла при желании сделаться почти незаметной. Хитон на ней был белый ионический, с синей полосой понизу, а волосы Поликсена стянула тяжелым узлом и убрала под капюшон; хотя вообще предпочитала заплетать косы или носить волосы распущенными. Эриду оделся как обычно - варваром; и на бритой голове, как всегда, была круглая шапочка. Если кто из нас троих и привлекал внимание, то главным образом он!
Евнух утвердился за спиной у моей жены и распахнул плащ, так, что была видна рукоять большого кинжала за поясом, в ножнах из белой тисненой кожи. Этот клинок с волнистым лезвием скорее напоминал меч - такие мечи, я знал, хороши не только для того, чтобы наносить тяжелые раны, но и чтобы цеплять оружие противника.
Мы наблюдали, как Критобул, который пришел проводить нас вместе с женой, обнимается с Талассием, - он казался старшим братом нашего триерарха. Потом мой тесть обнял приемную дочь - и, напоследок, меня: я вынужден был наклониться. Миноец сказал мне на ухо слова, заставившие меня вздрогнуть:
- Если не сбережешь мою дочь, не будет тебе ни в чем удачи!
- Клянусь!.. - горячо начал было я; но Критобул отстранился, не дослушав моей клятвы. Она так и осталась непроизнесенной.