Стражники, стоявшие друг напротив друга вдоль стен, остались неподвижны; конечно, они не успели в полутьме коридора даже рассмотреть слугу, который направлялся к их подопечной.
А Филомен и Тимей только мимолетно осмотрели раба, почти не поворачивая головы: вертеть головами им не подобало. Филомен почувствовал себя глупым и бесполезным, щекам стало жарко. Это было совсем не то, что сражаться!
Спустя совсем короткое время раб вышел, с пустым подносом; еще через час или около того пришла девушка-служанка в длинном белом складчатом платье, похожем на азиатские или даже греческие наряды. Эта девица и вовсе могла спрятать оружие где угодно!
Когда девица скрылась за дверями, Филомен не выдержал и бросил взгляд на лучшего друга. Он увидел в глазах Тимея те же чувства.
- От чего мы можем охранить ее? – досадливо прошептал молодой воин. Тимей только пожал плечами, которые были шире, чем у коринфянина; но сила обоих друзей никак не могла помочь им сейчас.
Немного погодя после того, как служанка тоже вышла, явилась смена караула: и это были египтяне. Кто устанавливал порядок службы – и порядок смены греков и египтян в страже Априевой дочери – друзьям не было известно.
Они покинули пост и, умывшись и поев оставленного им хлеба со свежим маслом и пивом, легли спать в большой караульной: там оказалось тесновато, но эллинам было не привыкать.
Следующий день у Филомена оказался свободен – он должен был заступить в ночной караул. Эллин решил, что посвятит первую половину дня воинским упражнениям, а после обеда поспит часа четыре, чтобы ночью не потерять бдительности.
Но его планам на первую половину дня не суждено было осуществиться: его призвала к себе повелительница.
Филомен безмерно удивился этому, особенно узнав, что Нитетис желает видеть из всех эллинов именно его: вестник царевны назвал его по имени. Откуда египтянке вообще известно, кто он такой? Или то, что именно он помогал ее вязать, так отпечаталось в ее гордой душе - и она не пожалела сил, чтобы разузнать о нем?
Но, конечно, его дело было повиноваться. Филомен быстро проверил крепления доспеха и расправил алый плащ; проверил свой короткий меч и кинжал. После чего пошел в покои царевны, следуя за вестником.
Нитетис сидела одна в своей большой гостевой комнате: ее спальня была смежной с этими покоями внутренней комнатой, как Филомен уже знал.
Нет – царевна, конечно, была не одна: в стороне сидела служанка-египтянка, та самая, которая вчера перед сном помогала Априевой дочери совершать туалет, а у дверей спальни стояли египетские воины в головных платках и с обнаженными мощными торсами.
Нитетис улыбнулась Филомену, и у него оборвалось сердце под ее взглядом. От царевны исходило какое-то щекочущее предвкушение смерти, благоуханная угроза, которую Филомен ощущал в египетских храмах, где ему случилось несколько раз побывать.
- Садись, - приказала египтянка мелодичным голосом: на правильном греческом языке, хотя и с сильным акцентом.
Филомен только тут вспомнил, что нужно поклониться; он низко поклонился и сел на один из стульев у себя за спиной.
- Не бойся, - продолжила дочь Априя, не сводя с него черных насурьмленных глаз. Веки ее были накрашены зеленой краской – растертым малахитом, растушеванным под черными бровями. – Сейчас ты не на службе, и я говорю на языке твоей страны, которого мои слуги не знают.
Филомен поклонился, сидя напротив царевны. Сердце молодого эллина все так же часто билось.
Нитетис вдруг засмеялась, как будто его вид забавлял ее.
- Ты, конечно, знаешь, почему я запомнила тебя! Ты крутил мне руки! А ты, эллин, - ты знаешь теперь, что прикосновение к дочери бога карается смертью?
Филомен кивнул.
Он почти не испугался, поняв, что египтянка его просто испытывает. Но вдруг Нитетис поднялась из своего кресла. Она прошлась перед ним, как совсем недавно перед ним в задумчивости расхаживала разумница-сестра.
Потом Нитетис быстро обернулась к юноше и замерла, глядя ему в глаза. До него донесся густой запах ее притираний.
- Я запомнила и то, что ты меня защищал от других, Филомен, сын Антипатра.
Она вдруг улыбнулась, показавшись ему необыкновенно красивой; хотя влечения к ней эллин не ощутил. Она была красива как смертельно опасная царская кобра - или нечеловеческое божество египетского храма.
Филомен промолчал, ожидая, что царевна скажет дальше; а он чувствовал, что у нее есть что сказать еще. Нитетис удалилась от него и снова села, повернувшись к собеседнику лицом. Египтянка скрестила руки на груди, и эллин увидел, что ее обнаженные руки до локтей обвивают золотые браслеты в виде змей: он вздрогнул.
- На самом деле я пригласила тебя не поэтому. Ты знаешь, что прежний бог Та-Кемет, мой отец, любил ваших философов? Я услышала, что ты ученик знаменитого Пифагора, который сейчас живет в городе Птаха и которого пригласил сюда теперешний Хор на троне – его величество Яхмес Хнумибра. Ты единственный философ в моей страже!
Нитетис опять засмеялась.
Филомен не нашел ничего другого, кроме как встать и поклониться; потом он снова сел. Молодой воин был изумлен тем, как хорошо эта девушка говорит по-гречески. Может быть, царевна Нитетис в затворничестве изучала не только его язык, но и многое другое?
- А скажи, правда ли, что поклонение животным вы считаете отвратительным? – вдруг спросила дочь Априя.
Филомен онемел на несколько мгновений.
Он понял, что, может быть, сейчас подвергает смертельной опасности всех своих братьев-пифагорейцев.
- Мы не поклоняемся животным, но уважаем чужие обычаи, - наконец ответил он.
- Уважаете, вот как! – Нитетис опять встала с места, хлопнув в ладоши и тряхнув головой; зазвенели ее длинные и тяжелые серьги-солнца, так же прицепленные к ушам, как у Поликсены. Она была без парика, и черные волосы были заплетены в мелкие косы, сложно уложенные на голове.
- А правда ли, что вы ваших женщин – ваших жен и дочерей считаете сродни животным? – спросила египтянка.
Филомен смешался. Конечно, слова царевны были грубым преувеличением; но и совсем отрицать их он не мог. Нитетис улыбнулась.
- Есть ли у вас ученые женщины? – продолжила допрос египтянка, стоя почти вплотную к нему.
Филомен не сомневался, что стражники-египтяне у дверей ее спальни не сводят с него глаз.
- Есть, госпожа, - сказал он.
- Но это не жены, - усмехнулась Нитетис. – Это ваши гетеры – прекрасные женщины, которые вас развлекают! Тебе не кажется подобное бесчестным, философ, - любить только тех женщин, с которыми вы наслаждаетесь, и пренебрегать матерями ваших детей, которые больше всего трудятся на вас?
- У всех народов свои обычаи, царевна, - сказал Филомен.
Он не знал, куда девать глаза – куда ему спрятаться от этой женщины.
- Ты прав, у всех свои обычаи, - сказала египтянка, смеясь и наслаждаясь своей властью над ним. - Я хотела бы получше познакомиться с вашими обычаями! Ответь мне… ты женат, сын Антипатра?
Филомен покачал головой.
- Ну конечно, - на лице Нитетис выразилось презрение.
Филомен знал, что египтяне осуждают любовную дружбу, которая существует между боевыми товарищами в Элладе; и особенным грехом в Египте считается мужеложство. Юноша вскинул голову.
- Скоро я возьму себе жену, - сказал он с вызовом, будто оправдываясь. Но Нитетис уже думала о другом.
- А есть у тебя сестра, философ? Или у кого-нибудь из ваших братьев – есть у вас женщины, с которыми я могу поговорить так, как сейчас с тобой?
- У меня есть сестра… Поликсена, - сказал коринфянин. Он сглотнул. – Она так же умна, как я.
Он не мог сейчас лгать, потому что Нитетис не сводила с него глаз.
- Очень хорошо, - сказала египтянка. – Приведи свою сестру, я желаю с ней побеседовать.
Филомен прикрыл глаза на несколько мгновений. И до него донеслось:
- Я ведь вижу, как трудно тебе вести ученую беседу с животным!
Филомен вскочил.
- Ты ошибаешься, госпожа! Я никогда не думал о тебе так низко! – воскликнул он пылко: и совершенно искренне.
- Надеюсь, - усмехнулась Нитетис.
Она помолчала, сузив черные удлиненные глаза.
- А ты слышал, эллин, что у персов есть вера, которая учит, будто бог един? И приверженцев этой веры становится все больше?
Филомен молча мотнул головой. Он ничего подобного не слышал даже от Пифагора, хотя учитель наверняка об этом знал гораздо лучше египетской девицы.
- Что ж, пусть твоя ученая сестра придет ко мне завтра… после обеда. Я пошлю в ваш дом вестника, - заключила царевна. – Я буду рада поговорить с эллинкой о богах, о персах, о ваших и наших обычаях… А ты сейчас можешь идти.
Она взглянула на него через плечо.
- И не думай, что моя благосклонность к философам означает, будто ты можешь пренебрегать своими обязанностями!
Филомен низко поклонился и ушел – пятясь, как египетский царедворец.
За дверью молодой эллин пробормотал проклятие, ударив кулаком в стену: хотя его могли видеть караульные.
Что за боги назначили его служить такой женщине?..
И ведь ослушаться приказа Априевой дочери никак нельзя. Что ж, остается надеяться, что сестра окажется так умна, как ожидает от нее эта египтянка.
* Загробный мир у египтян.
========== Глава 9 ==========
Когда за Поликсеной пришел вестник, она сидела и шила себе хитон – из прекрасной шелковой материи, которую она купила на рынке сама: но и шила сама, потому что за готовую одежду торговцы запрашивали гораздо дороже.
Когда Ликандр, который совершенно перестал с нею разговаривать, препроводил в ее комнату царского вестника, Поликсена сперва подумала, что стряслось несчастье с братом.
Она чуть не поранилась иглой и не замарала желтый шелк кровью; страх испортить ткань почти вытеснил страх за Филомена. Поликсена дрогнувшими руками свернула работу и встала со стула.
- Что случилось? – спросила она посланника по-гречески. Потом, спохватившись, повторила тот же вопрос по-египетски.
- Благороднейшая из благородных царевна Нитетис, божественная дочь его величества Априя, дочь Ра, дочь Нейт, желает немедля видеть тебя и говорить с тобой, - сказал могучий меднокожий египтянин: в головном платке, похожем на царский, с золотым нагрудным знаком.
Казалось, только услышав из уст хозяйки египетскую речь, он счел Поликсену достойной объяснения.
- Зачем царевна хочет видеть меня? – с ужасом спросила эллинка.
Вестник смотрел на нее сверху вниз почти с презрением; он промолчал. Поликсена поняла, что никто и ничто ей сейчас не поможет.
- Хорошо, я пойду с тобой, - ответила она, чувствуя, что сильно побледнела, но стараясь сохранить гордость. – Только мне нужно время, чтобы одеться как подобает.
Поликсене на несколько мгновений показалось, что и этого ей не разрешат; но потом египтянин кивнул и, повернувшись, вышел из комнаты.
Поликсена надела единственный наряд, достойный такого случая: свои хитон и гиматий из розового шелка, с серебряными застежками, и ониксовые серьги. Черные волосы она частью подобрала кверху и свернула узлом на затылке, остальные оставив падать на спину: так коринфянка причесывалась чаще всего.
Поликсена умастилась подаренным Аристодемом розовым маслом и задумалась на несколько мгновений, не накрасить ли глаза или губы; у нее была дешевая египетская черная подводка для глаз и оранжевая хна для губ, но она красила лицо чрезвычайно редко. И решила, что не стоит. Пусть себя разрисовывают египетские жены – от нее, конечно, ждут другого…
Вдруг коринфянка начала догадываться, зачем она могла понадобиться Априевой дочери; и у нее немного отлегло от сердца.
Она громко позвала вестника; вдруг Поликсене показалось унизительным выходить к нему самой, с покорностью пленницы. Египтянин вошел и окинул ее бесстрастным взглядом; Поликсена покраснела, хотя и почувствовала его одобрение.
Молча вестник направился вперед, и Поликсена – за ним.
Коринфянка неожиданно осознала, что покидает свой дом надолго… и хотя первоначальный страх, что ее бросят в тюрьму или подвергнут какому-нибудь другому насилию, почти отпустил, ей стало очень страшно за свой дом, единственное прибежище в чужой стране. Пусть этот дом их отец купил у египтянина и выстроен он был по египетскому образцу…
Поликсена нашла глазами Ликандра, который, несмотря на недавно возникшую неприязнь к ней, не ушел далеко.
- Постой, я скажу слово моему другу! – бросила она вестнику; и, не дожидаясь разрешения, подбежала к Ликандру и схватила его за руку.
- Ликандр, мой друг… я ухожу, меня уводят во дворец, - Поликсена задыхалась от волнения, точно долго бежала. – Не отнимай свою руку, выслушай меня!
Атлет и не думал вырываться, глядя на нее с удивлением; а после ее слов его выражение стало почти сочувственным.
- Ты хочешь мне что-то поручить, госпожа? – спросил он.
- Да, - Поликсена кивнула, поняв, что Ликандр по-прежнему считает себя слугой ее дома – ее и брата. Что ж, быть может, для него это дело чести – ведь, как-никак, она и Филомен единственные из знакомцев Ликандра, принадлежащие к царскому роду.
- Прошу тебя, присмотри за этим домом, пока меня не будет. У нас не так много есть, что красть… но кто знает…
Ликандр спокойно кивнул.
- Без тебя никто сюда не войдет.
Поликсена улыбнулась, впервые после ухода брата с гордостью ощутив, что значит эллин; она порывисто обняла Ликандра и, наклонив к себе его курчавую темную голову, поцеловала атлета в щеку.
- Благодарю тебя… и не сердись за Аристодема, - прошептала она. – Уверяю тебя, я не хотела дурного!
Ликандр впервые за долгое время посмотрел ей в глаза и улыбнулся – застенчивой, почти детской улыбкой.
- Я не буду сердиться, - сказал он; и поклонился.
Поликсена услышала за спиной громкий возмущенный кашель и только тут вспомнила о царском вестнике. Она быстро повернулась к нему.
- Прости, что заставила ждать, - сказала коринфянка, все еще улыбаясь и ощущая радость от прощания с Ликандром. – Теперь я готова! Веди меня!
Вестник круто повернулся и, не удостоив ее более ни словом, зашагал вперед. Поликсена поспешила за своим провожатым. Эллинка помнила, что калитка их сада не запирается, а двери дома закладываются на засов только изнутри. До сих пор у них почти нечего было воровать, а дом редко оставался без присмотра хотя бы одного из хозяев.
Теперь и хозяин, и хозяйка ушли. Но Поликсена вспоминала прощальный взгляд Ликандра, детскую улыбку этого могучего человека… и ей становилось так спокойно, точно она препоручила свой дом целому отряду египетских воинов.
Выйдя за калитку, эллинка опять испытала изумление, почти страх. На улице ждали носилки – крытые носилки с четырьмя сильными рабами. Вестник показал рукой на этих людей, и у Поликсены не осталось сомнений, что носилки приготовлены именно для нее!
Что она за госпожа, чтобы ее носить?..
Но, конечно же, это сделано прежде всего для удобства царевны, которая не желает долго дожидаться; ну и затем, чтобы Поликсена не перепачкалась в грязи, которой никогда не приносят в комнаты избалованной Нитетис. Ведь сама Априева дочь, хотя и приехала в Мемфис в путах, теперь, без сомнения, никогда не покидает пределов дворца пешком.
Без единого слова возражения Поликсена села в носилки и обхватила колени руками; она зажмурилась, когда носилки под нею покачнулись, поднимаясь в воздух. Ее быстро понесли. Вестник, конечно, пошел впереди…
Поликсене внезапно стало интересно: она испытала почти тщеславное желание узнать, какие слова будет выкликать этот человек. Как он станет расчищать дорогу ее носилкам?
Но они шагали молча: должно быть, золотого нагрудного знака ее сопровождающего и самого вида носилок оказалось достаточно, чтобы все сами уступали дорогу. Или просто в этот час на улицах было мало прохожих.