Мгновеньем позже он сжал невесту в крепких объятиях, ненароком покалывая ей нежную шею едва отросшей бородой. Задыхаясь в вожделенном жесте, робкая Милена закрыла глаза, закатившись счастливым смехом. Но вдруг резко оба замолчали… Дрожащая, она замерла подле него, разрумянилась, смутилась и слегка подалась всем существом своим в объятия его. Влад начал страстные поцелуи… Жар овладел их телами, закружив неистовой лаской прикосновений. Милена едва не потеряла сознание, на мгновение обмякла в его руках. Подхватив хрупкое и нежное создание, Влад уложил её на кушетку, продолжая трепетные касанья.
Но внезапно одумавшись целомудрием невинности, стыда и греховного порока, неловким любовным запретом Милена остановила князя. Продолжая проникновенно глядеть друг другу в глаза, горячо дыша, влюблённые молчали. Чувством долга и смирения, не произнеся ни единого слова, кроткая невеста удержала пыл, а князь Влад – укротил собственный порыв, поняв возлюбленную без слов. Краснея, извиняясь, точно нашкодивший ребёнок, он поднял любимую, бережно придерживая её за руки, ласково поправил оборки юбки.
– Я никогда не сделаю ничего, что может быть против доброй воли или причинить боль, или опорочить твоё имя, потому что люблю тебя…
Стыдливый багрянец украсил щёки невесты, когда она, едва дыша, нашла в себе силы ответить:
– Благодарю, мой Влад, что остановились. Жду брачной ночи. Теперь без страха, но с любовью… – молвила она и исчезла с глаз прочь.
Взволнованный, горячо влюблённый молодой князь не мог найти себе места от счастья! Схватившись за голову, воспрявший и возбуждённый, он выбежал в сад, вдохнул глоток свежего воздуха и бесцельно мерил шагами его цветущие окраины ещё некоторое время, внимая импульсам тела и беспрестанно молясь, и сияя блаженной улыбкой.
Ночь накануне венчания Милена не сомкнула глаз, всё думая о неистовой силе, с какой тянуло к Владу. Вспоминала взор его. Огромные зелёные проникновенные глаза, в которых сочились бедствия пережитых мучений турецкого порабощения и битв. Но лик его преображался в миг, когда он видел её. Порой отчаянно краснея, неловко сдерживая порывы страсти своей, но оттого ещё более хмелел и лицо его разглаживалось счастьем, глаза светились любовью, и он становился совершенно другим.
Следующим днём они обвенчались…
Глава вторая
Месяцы спустя
Князя не было уж которую неделю, когда супруге его стало дурно. Не припоминала Милена, как очутилась в покоях, придя в себя на ложе княжеском промеж покрывал разостланных, утопая в перинах мягких средь бела дня.
– Лежите! Нельзя вам.
– Но я не больна?! Как я здесь?..
– Не помните? Вы упали без памяти… в саду. Бережно надо теперь.
– Так я не усердствую… Немного закружило голову и…
И впрямь в забвенье… Молодая княгиня вглядывалась в лицо говорящей бабушки, подле которой постоянно крутился лекарь.
– Кто вы?
– Дитя, что носите под сердцем, беречь надлежит, – сказала незнакомая низкорослая худощавая, седовласая крестьянка, с глубоко посаженными глазами и орлиным носом, по всему видно, не то целительница, не то цыганка. – Простить изволите, я приемница. Средь людей просто: пуповязница.
И поклонилась пред княгинею почтенно.
– Что вы сказали? Дитя?!
– Да, милая! Дитя! Понесли вы.
Милена выдохнула, не разведав, чего более в чувствах: радости долгожданной иль боязни. То, что случилось, было неизбежно священным предназначеньем венчанья да ласк любовных, сокровенным чаянием Влада и Милены. Но обоих тяготило неведомое будущее их первенца, которого они поклялись защищать до кончины дней своих. «Мальчик… – прониклась раздумьями молодая княгиня. – Верую, что во мне мальчик… Чувствую иль просто знаю…»
– Нужно сообщить Владу… Не медлить! – твёрдо молвила она подданным, окружившим её, и обратилась к повивальной бабке: – Что мне ещё надлежит сделать, чтобы малыш родился здоровым?
– Оберег носить.
– Только крест.
– Пускай крест. Опоясать себя нитью Богородицы. Сохранит Господь. Всё будет хорошо. Теперь особенная – непохожая на других не только плотью, близкая к пределу, разделяющему жизнь и смерть. Это священно. Мала телом, да напряжена весьма. Покой нужен. Прикажите набрать лепестков роз, фиалок. Конфеты из них принимать будете, если замечу такую же твердь, как сегодня. Они утробу мягчат. Но не переусердствуйте, ешьте те конфеты только тогда, когда я велю, когда живот твёрд и болит, дабы не потерять ребёночка. Покой нужен.
В сей же день гонцы отправились в лагерь князя Дракулы, разбитый подле границ с Валахией, где Влад обучал добровольцев ремеслу воинскому, укрываясь в горах, густо поросших лесами глухими, под видом охотничьего пристанища, на котором дичь мелкую и крупную ловили с соколами, гончими и лошадьми. То было брата его двоюродного место – бывалого князя молдавского Алексэндрела края Цара Молдовей, что нарекали ещё Русовалахией, оттого что близ границ русских. Алексэндрел дал им покровительство и устроил венчание. В благодарность Влад принял командование, и отбирал он воинов лишь тех, что выдерживали испытание мужества при охоте копьями с близкого расстояния на кабана или рогача, а то и медведя. Но теперь власть в Молдовей сменилась. Угнетали мысли оттого. Любой труд, какой зачинал князь Влад Дракула, был наполнен мыслями о пути к Валахии, ради благостного процветания княжества и семьи его собственной. Ночами, томясь мечтами и воспоминаниями о супруге, он сочинял ей любовные письма. Иногда, пора, когда князь думал лишь о возлюбленной своей, сменялась долгом, данным от роду, где Влад Дракула призван волей божией служить народу. Законный наследник Валахии, он не смел иметь отрицания участи к возврату господарства, а напротив – стремился ко времени вернуть господство. А пока Влад в изгнании, укрывается от недругов, погубивших отца его да брата старшего, здесь – средь лесов Русовалахии, тщился укрепить позиции свои на правлении да союзников найти средь родственных уз. По всему видно: братья молдовские готовые помощью ему подсобить – убежище подали.
Тревожили думы: как настичь время похода в Тырговиште, чтоб власть вернуть? Как врагов внутри Валахии усмирить, дабы не повторилось убиение более, как случилось с отцом его?
Той ночью князь Влад велел оседлать коней и тайно покинул пристанище Алексэндрела, направившись к южным границам родного княжества. Так что гонцы от княгини Милены не застали его.
– Лошадей в предгорье оставим. Войко и Димитр, за мной. Николай, отведи лошадей к пастухам и жди нас.
– Когда?
– Второй ночью.
– Куда путь держим?
– К местам захоронения Мирчи и отца моего.
Набожный трепет сверкнул в очах Войко. Не желая скрывать опасений и явно ведая о том, как шибко не приветствует друг княжеский криводушие, предпочитая истину, Войко Добрицу смел правду пред ним сказать, увещевая предостережениями о суеверии людском.
– Влад, не малодушие это, но люд проклянёт тебя. Нарекут колдуном… если прознают.
Верный слуга Влада, серб по происхождению, Добрицу был пленён вместе с Владом турками, – единственный, кому мог верить князь, проверенный в бою, в плену, в гонениях. Тот, что стал ему не просто верным другом, но лицом доверенным. Потому Дракула спокойно ответ дал:
– Об этом никто не должен знать. Но не будет мира там, где завёлся изменник. Я должен раскрыть тайну смерти отца и брата.
– Но могилу осквернить…
– Могилы оскверняют воры. Мне нужны доказательства. Единовременная кончина – это гибель не по божьей воле… Оттого я преодолею любые суеверия и страхи, но нечистых раскрою. Даже если меня нарекут сыном дьявола!
Глядя на верных духом и делом воинов, Влад умолк, немедля пришпорил лошадь и рванул в мглу ночи. В мгновенье преданные всадники настигли его, более не питая противоречий, но подчиняясь.
Они прибыли на пастбище и разделились. Обученный турками, Влад не запамятовал манеры лазутчика. Он пересёк предел княжества меж Молдовей и Валахией незамеченным, облачившись в шкуры. Князь, Войко и Димитр прикинулись овцами, отбившимися от стада и блуждающими в кромешной ночи. Окрест пастушьих привалов княжества родного князя ждали монахи ордена Дракона с готовою едою, чистою одеждою и сытыми конями. Под видом иноков они двинулись на запад, ближе к центральному Тырговиште. Минуя погружённые в сон безлюдные окрестности поселений пригорья, окутанные мраком темноты и поздней тишины, князь в сопровождении воинов верных достиг усыпальницы рода Дракул вблизи монашеского поселения Тисмана, раскинувшегося высоко на холме. В низменной дали поблескивали огоньки тлеющих лучин оставшегося недосягаемым торгового купеческого города. Казалось, в округе нет ни души. Птицы и звери точно притаились, побаиваясь мглы ночной, испуганно слушая тихое хриплое ржание двух кобыл, доставивших путников к месту. Влад спешился. Застыв в опечаленном раздумье, он так стоял ещё в некоторой отстранённости, собираясь духом. Дело, какое он вознамерился вершить, вызывало дурные предчувствия, душевные угрызения, но не терпело отлагательств. Окружив повелителя, воины безмолвствовали, ожидая решения. Неспешно Дракула подошёл к стенам мужского монастыря, врата которого немедля раскрылись.
– Князь, прошу! – молвил монах, ожидающий свиту.
Он был облачён в длинное платье, голову его обвивал капюшон, отчего черты лица сокрылись тенью. Послушник проводил прибывших гостей до могильной усыпальницы и остановился. Глядя на князя, всё так же безмолвствуя, он протянул ему большой крест.
В ответ Влад Дракула опустился на колено, огласив молитву. Его шёпот эхом гулял во тьме, оседая в гнетущей черни холодных каменистых стен монастыря, пока остальные не смели шелохнуться на месте. Окончив, князь перекрестился и поднялся с колена.
– Вскройте склеп!
Приказ прозвучал твёрдо. Сопровождая таинство, монах осенил укрытые надгробья крестом, а после – всех присутствующих. Отвернувшись к образам, смиренно продолжил нашёптывать молебен, пока Димитр и Войко, более не предаваясь боязни и собственной набожности, внимая силе слов инока и воле князя, покорно принялись за раскопки. Сдёрнув ковры с могил в притворе главного храма, разрушили надгробье, оттащив тяжёлые каменные плиты.
Князь Влад молчал, осторожно водя лучиной подле захоронений, освещая раскрывшиеся места. Взор его внимал каждой мелочи, что могла встревожить рассудок, поведать о всяком невежественном деянии, нарушившем обряд погребения особ княжеских кровей. Оттого напряжение в воздухе нарастало, пока всё действо твердило: тайна сокрыта внутри – в самой земле…
«Не должно умирать в один день… Увечны тела или нет – то и расскажут…» – размышлял он, пока первая надгробная плита была снята, а взору Дракулы явился прах предка, облачённого в княжеское платье. Брошь на груди усопшего выдавала высокий титул, как и верхний платок, каким была покрыта голова, утаивающая лицо погребённого от глаз. Влад распознал в фамильных драгоценностях умершего – пред ним лежал отец. Могильный запах вмиг разнёсся по всему притвору, резко ударив в нос, так что подданные князя скорчились, вопя и отворачиваясь от трупных зловоний, покамест сам Влад не уделял этому подобной чуткости, сохраняя покой и холод рассудка. Осторожно, дабы не нарушить черт тленного тела, недрогнувшей, но мягкою рукою князь стянул платок с покрытой головы.
Образ человечий, обезображенный временем, было не распознать, но следы истязаний – не сокрыть. Отсеченная голова откатилась на дюйм от шеи мёртвого, в мгновенье нарисовав подробные очертания казни, какой подвергся валашский правитель.
Окружающие вздрогнули, пока неистово устрашающе князь Влад молчал, твёрже сжимая кулаки.
– Вторая гробница… – тихим, отчётливо гневным, оттого сиплым голосом приказал Дракула.
Монах на время застыл. Сколь дрожало тело служителя божьего, столь отражалось то в голосе его, когда он вновь возвестил благословение о вскрытии молитвою своею, наполненной состраданием и скорбью. Судорожно он начал креститься. Ладони окружающих вспотели. Князь Влад, ожидающий увидеть нечто схожее, был напряжён и скован чернью происходящего, но всё же хранил нерушимый дух, возвышаясь над собственным страхом, гневом и злостью. Молча он наблюдал.
Перед его взором предстал прах второй могилы. Останки старшего брата Мирчи имели перевёрнутый вид – он лежал, завалившись на бок, но лицо его и плечи смотрели вниз. Мужское платье княжеское на нём было разодрано, руки и ноги крепко перевязаны тугими путами, а тело искорёжено. Лика умершего не виднелось почти. Голова его была запрокинута. Застывший в последней судороге, он так и окоченел изогнутою формой. По спине князя пробежал озноб, превратившись в холодный пот, пока рассудок окутывали тягостные предчувствия явной казни. Его лицо переменилось, резко побледнев, но тут же побагровел.
– Матерь Божья! – вскликнул Димитр. – Что ж это?
– Хоронили живым. Бился мучениями…
Округ все затихли. С затаённым ужасом, по очереди Димитр, Войко и монах осенили себя крестом, безмолвствуя.
– Его должно уложить как подобает…
Усопшего опасливо приподняли, дабы развернуть, как тут же голова убиенного явила увечья, душу сковывающие: лицо его не имело глаз.
– Выколов прежде глаза, уложили в гробницу живым… – прошипел князь, сглатывая ком, но подавляя накатившиеся слёзы.
Догадки Дракулы были верны. Он додумывался о зверствах, с какими убили отца Влада Второго и брата старшего Мирчу. Глубоко в сердце Дракулы зародилась непреклонная ярость, и он поклялся отыскать и наказать виновных.
Воротившемуся князю в лагерь охотничий, не мешкая, поднесли письмо с радостною вестью. Прежде визита до княгини возлюбленной решился он на исповедь, дабы очистить рассудок свой и быть готовым ко встрече с нею. Никоим случаем не желая омрачить счастливые мгновения подле желанной Милены и не осквернить предчувствиями душу женскую, тонко чувствующую все перемены в князе, дурными вестями раскрывшихся злополучных тайн. Ибо всё делал Дракула, чтоб уберечь суженую.
Оставшись в уединении храма, князь Влад молил о божьем промысле, отыскивая ответы. С холодным спокойствием он начал чуять в себе сухость, отстранённую от страданий, какими терзались люди от вида крови, истязаний и смерти. Доселе повидав много боли и свыкнувшись с духом войны, он более не трепетал так, как страшились мирские. Но подымалось в нём злоба там, где видел порок, гордыню, алчность, прелюбодеяние и любой смертный грех, и душа его никак не могла ужиться с низостью да слабостью нутра человечьего. В раздумьях он вторил заповедям божиим, вспоминая детство и честь, какой учил рыцарский орден, желая следовать в собственных деяниях путём праведным. Так, чтобы отец гордился им, если бы живым остался. Покамест в землях царит война, пока Валахия окружена захватчиками, покуда княжество окутано ядовитым клубом изменников, готовых лобызаться то с турками, то с венграми – лишь бы удержать влияние на валашский трон и казну, до тех пор, пока норовят сжить со свету жидовствующие саксонские лапотники, продажные бояре, покуда враги не боятся ни бога, ни дьявола – не дозволена мягкость. Но твёрдость, подобная камню, нужна, когда не дрогнет рука возмездия и обрушится гневом на виновных. Чуял Влад, близится пора, какую ждал со времён заточения турецкого.
Надобно ли учинять расправу над всеми, на кого пало подозрение? Нет… Князь Дракула внимал разуму, решив затеять дотошное расследование и наказать лишь истинно виновных. Смутное время остерегало от ошибок, а в доблести, отваге и защите нуждались Валахия, семья и его народ.
Терзали Влада мысли теперь более.
Вернуть трон – означает пробудить гонителей внутри княжества, посему надо быть готовым к заговорам, поставить своё правление так, что ни одна душа не осмелилась повторить содеянное и не покусилась на жизни четы княжеской и детей их. Нужно быть весьма настороженным, жёстким, но мудрым. Дабы убоялись те, что нечисты, но уважали и сторонились, верностью присягая. Уразумел князь – по справедливости вершить суд станет. Ибо самый страшный враг дремлет за пределом всех пределов Валахии и Трансильвании. Укрепление внутреннее надлежит сотворить первым делом по пришествии на княжение, пока Милена поглощена заботами о муже своём и детях их, надобно искоренить врагов в кругу приближённом.
Да, супруга возлюбленная понесла. Радость ожидания первенца, точно лучина, озарила потаённые уголки души, внушая надежды на счастье, но пытка воспоминаний времени отрочества, проведённого в заточении у турок, несла мрак, затаиваясь где-то глубоко. Дочь то будет иль сын – не беда каким младенцем разрешится жена. Беда в участи детей княжеских. «Налог кровью» – фраза, пульсирующая ужасом испытаний, перенесённых самим Владом. Если обычай повторится, то его ребёнок пойдёт как единственный особенный узник.
С одна тысяча триста шестьдесят пятого года турки начали создавать армию из необычайно обученных воинов, наречённых янычарами, часть из которых определяли в капыкулу, коими полностью владел султан, держа рабами. Туда отбирали особенных отпрысков – наследников престолов восьми лет от роду и более. В то место и попал князь Дракула, когда был совсем мальчишкой.