— В ней нет зла, — сказал Гэндальф.
— Мне кажется, она майа, — прошептал Торин. — Мне с самого начала показалось так. Еще тогда, на льду. Майя, пришедшая спасти Эребор.
Если бы Ветка слышала это, она долго смеялась бы на темы «имидж решает все» и “наивного средневековья”. Но волшебника не обманешь; а зрячее сердце короля, призванного вести за собой народ — тем более.
— Я вижу! Вон там! — Ветка показала в угол. — Что-то странное!
Двалин двинулся в указанном направлении первым. Продвигаться по сокровищам не так-то просто; Гэндальф зашел сверху, а Торин, Двалин и Дори пробирались в указанное Веткой место. Разрывая монеты и слитки мечами, они с трудом и нескоро, но откопали три округлых предмета, очертания которых высмотрела Ветка. Каждый из этих предметов был примерно по середину бедра гнома.
— Чудеса… — прошептал Гэндальф.
Торин с Двалином вместе попробовали хотя бы сдвинуть с места один из предметов — не вышло.
— Выглядит как сплошной слиток золота, — сказал Двалин, ударив с размаху по поверхности находки. Молот отскочил, и зал наполнился тяжелым гулом и рокотом. — Но слиток золота такой величины мы с Торином унесли бы без труда. А это не можем даже подвинуть.
— Великая опасность открылась нам в Эреборе, — с нажимом произнес Гэндальф.
— Драконьи яйца, — сказала Ветка убежденно.
========== Глава 11. Майа наугрим ==========
— Самое главное, — прошипел Торин, — пока что — ни слова Даину и его воинам. Найденное останется здесь. Что нам делать, Таркун?
— Никогда я не видел такого чуда из чудес, — сказал Гэндальф. — И я не уверен, что мы сможем убрать отсюда яйца. Мне нужно говорить с Галадриэль. Отчего чудовище оставило это здесь?.. Отчего оно позволило остаться гномам в Эреборе?..
— Вылупятся, и будут жрать гномов и золото, пока не вырастут большими-пребольшими, — сказала Ветка. — И злющими-презлющими. В моем мире известны были такие истории, когда детеныши чудовища были практически неуязвимы и злобны, и росли очень быстро. Пустив в Эребор гномов, и оставив тут достаточно золота, Смауг обеспечил еду потомству.
— Похоже на правду… — прошептал Гэндальф.
— Мы найдем способ поднять яйца, и перенести их куда-нибудь, — сказал Двалин. — Кили уже почти ходит, и с ним эльфийка. Придется ему идти на поправку быстрее. Ольву оставим с Фили, нам каждая пара рук будет нужна. Только вот куда их тащить? Эти яйца?
— В самые нижние галереи, — сказал Гэндальф. — К сердцу горы, в холодные погибшие чертоги, в отработанные шахты. Дальше от золота. И чтобы проход был неширок, и его можно было завалить.
— Если подумать, — сказала Ветка, — вылупление может замедлить или предотвратить холодная вода. Драконы же создания огня?.. Есть у вас тут подземные реки? Вода струится в горе повсеместно.
— Великие праотцы, я думал, наши испытания позади, — прошептал Торин.
— Ну, вы живете на такой славной Арде, — сказала Ветка, — что, с моей точки зрения, все только начинается!
***
Ветка сидела с Фили, и кормила того с ложечки.
Все гномы Торина ушли, сказав Даину и его Железностопам, что отправились производить ревизию в сокровищнице. Зная отношение Торина к отвоеванным ценностям, Даин поверил. Все затруднения были разрешены, и все, что Даин желал, было уже подготовлено; действия кузена выглядели понятными. Ушел и Кили, опираясь на Тауриэль. Та метнула на Ветку хитрый, уже не такой злобный как раньше, взгляд.
— Какие они? Ну… они?
— Здоровые, — тоже шепотом ответила Ветка. — Золотые. На ощупь горячие, Торин и Двалин трогали только в перчатках. Ты главное не волнуйся, твое дело — лежать тихо.
— Ну конечно, — зашептал рыжий. — Я тут лежу пластом, а они там…
— Шшшш!
— А они там такое делают! А если что, я тут так и останусь лежать, как… кусок бревна?
— Ну Фили, ты так тяжко был ранен… хотя гномам, воинам и особенно принцам о ранениях не говорят… что твое дело — лежать и выздоравливать. Еще есть хочешь?
— Нет.
— Отлично… — Ветка поставила на стол миску, вытянула руку Фили из-под одеяла, положила себе на колени.
— Сейчас будем восстанавливать чувствительность пальцев… Это называется массаж. Я не знаю, больно тебе или нет. Поэтому лучше как-нибудь давай мне понять. Сильно или слабо, больно, приятно, неприятно.
— И сразу поможет?
— Если каждый день, утром и вечером, то через месяц поможет, — серьезно ответила Ветка.
Оин описал ей весьма серьезную картину ранения Фили; молодой гном, по человеческим меркам, был не жилец. Он не мог сам сесть — его прибинтовали к широкой доске, обернутой шкурами овец; открытые раны успешно затянулись, но Фили не следовало поднимать или перемещать, пока срастались позвонки и кости. Половина тела пока не двигалась, хотя пальцами обеих ног он, как и показалось Ветке, шевелить мог. По гномским меркам, ситуация была тяжелой, но не угрожающей жизни. И Ветка через некоторое время убедилась — никто не сомневался, что Фили встанет и будет сражаться, как раньше. Просто нужно время.
Ветка тщательно размяла пальцы, ладонь, вспоминая то немногое, что ее учителя говорили о восточной медицине (вот клуша, не прислушивалась почти). Тщательно растерла широкое запястье, предплечье; руку, бицепсы до самой тугой повязки, скрывающей торс парня.
— Не сильно? Не слабо? Сожми мне руку. Не больно?
— Все нормально, — ответил Фили, и улыбнулся — весело, солнечно. И хитренько. У-у, какой! Ветка мысленно прыснула, решив, что за таким девчонки должны ходить просто косяком.
— Как это дядя тебя рискнул со мной оставить?
— А что такое? — Ветка вместе со стулом перебралась на другую сторону ложа Фили. С этой рукой дела обстояли хуже — гном даже не мог удерживать ее на весу.
— Вдруг я к тебе начну приставать?
— Да ты уже начал, вон какой шустрый.
— Значит, не отрицаешь, что Торина это может волновать?
— Вот ей богу, его сейчас совершенно точно волнуют яйца, — ответила Ветка. Фили фыркнул и чуть покраснел.
— Какая ты… языкастая… не пристало деве!
— Ну, я сама решу, что мне пристало, что нет. А если надо будет в туалет, ты, пожалуйста, до Бильбо не терпи. Заодно и это… посмотрим…
— Ну, я сам решу, терпеть мне или не терпеть! Спеть тебе нашу гномскую песню?
Ветка злорадно ухмыльнулась. Достойный ответ в виде неиссякаемого запаса русских похабных частушек, которые страстно любил Иваныч, у нее имелся.
— Ну давай, начинай!
Спустя несколько перепевок хохотали навзрыд оба. Ветка еще и сгоняла стресс, оставшийся после подозрительных бесед Торина и Гэндальфа; Средиземье, думалось ей, это тебе не прогулка по парку.
Культурных барьеров при восприятии песенок друг друга не возникло; более того, и эрудированность и вокальные данные позволили выступать на равных. Фили было больно хохотать, и Ветка прижимала его перебинтованный торс руками — чтобы не сильно сотрясался. Пришел Бильбо и посмеялся просто за компанию.
Потом Ветка, несмотря на протесты, помассировала гному обе ноги. Фили чисто отмыли лекари, и возня с ножищами сорок шестого размера никаких неудобств не доставила. Ветке было очень огорчительно видеть такого крепкого парня беспомощным. Фили во время массажа едва сдерживался от пошлых шуточек, но все же молчал, подкалывал изредка и невредно.
Самой конфликтной процедурой оказалось причесывание волос, усов, бороды, подравнивание и заплетание.
Ветка носила длинные волосы в далеком прошлом, но всегда хвост — плести не умела. Учиться пришлось сходу, а потому, когда явился Торин, запыленный, уставший, а с ним еще два гнома, на широком ложе Фили шла веселая возня. Фили и Ветка чертыхались, ругались друг на друга понятными и непонятными словами, Фили называл ее безрукой ведьмой, а Ветка принца рыжим чудищем. Девушка грозилась взять ножницы и сделать прическу а-ля Двалин, и побрить лицо а-ля Трандуил…
Когда Торин остановился рядом, оба затихли.
— Ну я рад, что вам весело. Фили, тебе еще нужна помощь? Впрочем, с тобой останутся Нори и Оин.
— А почему?..
— Ольва нужна мне, — тяжело сказал Торин.
Фили притих и только смотрел — задорно и печально одновременно.
Ветка встала.
— Торин, я…
— Просто пойдем со мной, ладно?
— Просто? — прошептала Ветка и покосилась на Фили. Тот ободряюще кивнул — ступай, не съедят — и подмигнул. Торин шагал широко; дошел до своих покоев, вошел внутрь. Прошелся влево-вправо; Ветка, подумав и понаблюдав за его манипуляциями, села в широкое мягкое кресло.
— Ольва… нам надо объясниться.
— Я думала, ты извиниться хотел. Вы же вроде меня реабилитировали… оправдали, — сказала Ветка.
— Я хотел бы сказать… хотел бы сказать… что никогда не причиню тебе вреда.
— Ты это уже говорил, — буркнула Ветка.
— Расскажи мне. Я хочу знать. Что с тобой случилось.
Ветка отметила утвердительный тон короля — он не спрашивал, он требовал.
— Сначала ты. Что с яйцами?
— Они несказанно тяжелы, — проговорил Торин. — И вправду полны злой силы. Проклятие осталось в Эреборе, и не кануло вместе со Смаугом в воды озера. Мы с трудом сумели водрузить верхнее яйцо на тележку, которую пришлось для этого делать из сплошного камня и железа. На руках даже все мои гномы вместе со мной, исключая раненых принцев, не сумеют отнести это порождение Смауга в нижние галереи. Будем пробовать везти. Катиться оно не будет из-за веса. И Оин утверждает, что яйца стали горячее. Мы торопимся, как только можем, но сейчас всем вместе там делать нечего — надо доработать тележку, иначе она просядет. Теперь ты.
— Я не могу об этом говорить. Печать молчания лежит на моих устах, — тут же выдала Ветка домашнюю заготовку. — Я поклялась убить обидчика, и до тех пор не скажу ни слова.
— Если это Трандуил, тебе не исполнить задуманного, — покачал головой Торин Дубощит. — Если ты, конечно, не майа.
— Дался тебе Владыка, ну при чем тут он? — поморщилась Ветка. — Или это просто привычка все на него сваливать?
— Ольва, — Торин встал прямо перед Веткой. — Я не готов позвать тебя под венец.
— А надо? — с ужасом спросила девушка. Торин присмотрелся.
— Я… я обнимал тебя. И целовал. Я показал тебе, как ты мне дорога. Я не целовал женщину больше ста лет.
— А я вообще никогда не целовалась, — сказала Ветка. — Твой поцелуй был первым.
Торин вздрогнул и замер, глядя Ветке в глаза.
— Как?..
— Так. Можно обидеть и без поцелуев. Ну включи фантазию, — мрачно сказала Ветка.
— Ольва…
— Я не люблю те воспоминания. Давай вернемся в настоящее? Я, кажется, поняла. Ты король, и должен привести достойную королеву, способную родить детей. Это должна быть гномская женщина. Но Торин, у моего народа не принято так поспешно жениться. Зато нет ничего предосудительного в том, чтобы… дать время сблизиться, узнать друг друга, — Ветка сама не верила в то, что говорит такие вещи, — и быть вместе, но оставаться свободными, совершенно свободными в любых решениях. В любых. Я не готова быть королевой. Совсем. Но…
— Но? — прошептал Торин.
— Я готова… попробовать… если ты не будешь меня пугать… и торопиться… я знаю, мужчинам это трудно… прости, что я такое говорю. Я за себя не вполне отвечаю. Прости.
Ветка отошла и уставилась в зеркало, мерцающее за огнем светильника. Сначала бездумно, а потом более внимательно.
В зеркале проявилась совершенно незнакомая ей девушка.
Намного более красивая, чем Ветка помнила себя когда-либо.
Ветка смотрела во все глаза, и начала понимать, отчего волшебник усмотрел в ее вполне обычных карих глазах отсветы драконьего пламени.
Она менялась! Не внешне. Изнутри.
Из темноты возникли руки Торина с драгоценной диадемой в руках. Это было украшение, предназначавшееся когда-то некоей гномьей красавице. Торин отобрал его в сокровищнице для Ветки.
Руки тихо водрузили венец из желтых топазов, желтого золота и бриллиантов на голову Ветки. Лицо Торина, резкое, мужественное, проступило в зеркале рядом с лицом девушки.
— Ты отважная, — шепнул Торин. — Мало какая женщина рискнет сказать такое. Но ты ведь и не человек, ты майа, верно?..
— Ничего божественного в себе не замечаю, — шепотом и совсем тихо сказала Ветка, разглядывая отражения.
Сердце ее остановилось и затем словно пошло на взлет, начав биться все чаще и сильнее. Торин мягко повернул ее к себе и тоже совсем тихо сказал:
— Обещаю. Не пугать. Не торопиться. Может и трудно, но я смогу.
И Ветка потянулась к могучему королю гномов.
Пылали светильники — два, оставляя спальню подгорного короля почти темной. Ложе было застелено чистым полотном и шелком. Слуг не было тут — Торин ушел утром из разобранной кровати, и она дождалась его вечером. Углы тяжелой, кованой или резной из вековечного дуба мебели, выступали в свете огня.
Торин подхватил Ветку на руки и, не торопясь нести к ложу, поцеловал. Она обняла шею гнома, и неуверенно, сомневаясь, сняла с его головы корону. Положила на столик, за которым висело зеркало.
— Моя майа, — выдохнул Торин Дубощит.
Ветка сейчас не размышляла — она слушала его дыхание и смотрела в синие, как небо над Эребором, глаза; в глаза, которые заглянули в ее душу после самой настоящей битвы, в глаза мужчины, который подарил ей первый поцелуй — и с ним надежду. Ей отчаянно хотелось доверять, даже после того, как он столь быстро переменил свое отношение к ней под влиянием слов волшебника… хотелось.
Торин сделал два шага к кровати, посадил девушку на ложе; сбросил тяжелый полушубок, расстегнул пояс, наручи; и остался в темно-синей рубахе из плотного сукна. Ветка не торопилась разоблачаться, точнее, ей не пришло это в голову. Пока ей было так хорошо таять в колючих, долгих поцелуях короля-под-горой, пропускать между пальцев его великолепные волосы, запоминать звуки дыхания, запах; слушать телом движения рук.
Торин целовал Ветку, удерживая ладони у ее плеч, поглаживая лицо, короткие волосы цвета луны. Венец упал, и никто не поднимал его. Ветка приоткрывала глаза — и видела его рядом, так близко; все морщинки, все волоски широких бровей… и он видел — она смотрит, не прячется от поцелуя; а в этом поцелуе для Ветки сейчас была вся жизнь.
И король верил — эту деву до него не целовал никто. Никто и никогда. Так ли важно, что с ней еще случилось?..
Шея, плечи — Торин осторожно приучал Ветку к своим касаниям, к ощущению плотных, сильных сухих ладоней на теле. Потянулся, снял ремень с широкой блестящей пряжкой. Ветка вздрогнула, но не возражала, хотя Торин и ощутил, как напряглись ее мышцы. Это напомнило ему ласку, которую принимает битая собака — уши прижаты, взгляд исподлобья; каждая жилка в теле девушки, вне ее воли, говорила ему — не бей, погладь; не бей, погладь… и при этом ждала удара.
Узбад сел, снял обувь с себя, с Ветки — стянул ее удивительные узкие сапоги с застежками. Уложил Ветку прямо в платье на ложе; лег рядом сам. Что-то шептал — успокаивал, обещал оставаться рядом, защитить от всего на свете. Ветка тянулась — еще поцелуев, еще, еще, но тело ее продолжало сжиматься под ладонями гнома.
Торин гладил, не снимая платья — грудь, узкую талию, длинную ногу в плотных штанах. И целовал, целовал, не останавливаясь. Ему было этого мало, очень мало. Но узбад обещал. А мужчина все понял.
Ветке хотелось большего. Теперь она могла сказать это определенно. Чего именно — не понять; теснее слиться с твердой ладонью, глубже запустить пальцы в густую гриву с седыми прядями, сильнее прижать голову короля к своей груди…
Торин стащил рубаху. Ветка и представить себе не могла, что он такой громадный. Железные мышцы ходили могучими буграми; грудь поросла густым волосом, спускавшимся куда-то к ремню штанов. Плечи — посечены в десятках битв. Зажившие шрамы накрест пересекают один другой… и сила, огромная сила, которую сейчас узбад сдерживал — ради нее.
Торин ласкал ноги Ветки, пробравшись пальцами под юбку. Огонь в светильниках угасал, метался; Ветка, не разрывая поцелуя, прислушивалась, как рука Торина поднимается бедру. Выше. Еще выше… и, наконец, прикоснулся пальцами к тонкой черной ткани — той чудной одежде, для которой он не знал названия.