— Надеюсь, вы не начнете демонстрировать на мне приемы рукопашного боя, если я осмотрю вашу ногу? — осведомился Долгов, бережно устроив Катю на сиденье. Лаврова сердито сверкнула глазами, но ничего не сказала. Понимала, что в этой ситуации Родион поступает так, как нужно, это она как-то неадекватно реагирует на совершенно правильные действия своего курсанта. Впрочем, учитывая то, что произошло на этом самом сиденье несколько дней назад… Катя отчаянно покраснела, надеясь, что Долгов не заметил.
Родион тем временем аккуратно закатал брючину лавровских джинсов и не удержался, чтобы не ругнуться. Нога распухла и покраснела, а когда он коснулся кожи, Лаврова вздрогнула и прикусила губу. Долгов поспешно отвернулся, принявшись искать в бардачке бутылку с холодной водой. Он всегда считал, что с нервами у него полный порядок, но сейчас, глядя на то, как Лаврова застыла, боясь пошевелиться, Родион чувствовал что-то странное. Ощущение было такое, словно ее боль отголоском передавалась ему, и смотреть на сжавшуюся от боли женщину было невыносимо.
— Вот, приложите, — Долгов протянул Кате наконец обнаруженную бутылку с водой. — Может, хоть немного легче станет. — Еще раз сочувственно взглянул на куратора и, поднявшись, пересел на водительское место. Завел двигатель, и машина сорвалась с места. Никогда прежде курсант Долгов не ездил с такой скоростью. Никогда прежде он не думал о том, как это жутко — чувствовать боль другого человека и знать, что ровным счетом ничем не можешь помочь.
***
— Долгов, я вам очень благодарна, но дальше я сама, — Лаврова как-то сразу поняла, что курсант не собирается упускать возможность остаться у нее. Не сказать, что это было неприятно, но все-таки оставить у себя на ночь парня, имеющего на нее определенные виды, было бы полным идиотизмом.
— Екатерина Андреевна, вы сейчас всерьез? За кого вы меня принимаете, если думаете, что я просто уйду, оставив вас в таком состоянии? Да еще и после того, как в вас стреляли…
— В каком “таком” состоянии? — устало спросила капитан. — Я не смертельно больна, это всего лишь растяжение. А стрельба вас вообще не касается. Это мое личное дело.
— Это ваше “личное дело” чуть не обернулось вашим же трупом, — неожиданно резко бросил курсант. Он только сейчас понял, как переволновался за эту несносную женщину, которая вечно строит из себя ожившее воплощение почти болезненной самостоятельности. — Зачем вы вообще потащились на эти чертовы склады? И даже не подстраховались? Вам что, угрожали?
— Хватит! — резко перебила Катя, сердито толкнув дверь. — Я не собираюсь обсуждать с вами свои проблемы. Спокойной ночи.
Родион проигнорировал более чем ясный намек и прошел в прихожую.
— Даже не надейтесь от меня избавиться, — заявил он, вешая куртку на крючок и нарочито не обращая внимания на недобрый прищур холодных глаз куратора. Не очень вежливо, но осторожно усадил Катю на стул и помог снять сапоги.
— Я прекрасно могла бы сделать это сама, — бросила она раздраженно. Осознание собственной слабости бесило до невозможности.
— Пойдемте, поухаживаю за вами, — усмехнулся Родион, разгадав причину ее недовольства и решив не проявлять собственного волнения. — Поздно ужинать, конечно, вредно, но что-то мне подсказывает, что вы проголодались.
— Это что-то подсказывает мне то же самое, — усмехнулась Катя, поудобнее устраиваясь на стуле. Раздражение вдруг испарилось без следа, на смену ему пришло странное, почти нелепое в такой ситуации умиротворение. Неожиданно оказалось невероятно приятно видеть на своей кухне этого парня, колдующего у плиты. Его забота была настолько непривычной, что Лаврова просто не знала, как себя вести. По-хорошему следовало выставить курсанта за дверь, но снова устраивать бессмысленные баталии не хотелось. Оставаться одной не хотелось еще больше, поэтому Катя просто откинулась на спинку стула и прикрыла глаза, пытаясь успокоиться после безумного вечера.
— Я, конечно, не повар, но, думаю, это можно есть, — улыбнулся Родион, ставя на стол тарелки с наскоро сваренными макаронами и чашки с чаем. Хлопнул себя по лбу и вышел в прихожую, вернувшись с коробкой пирожных, которые успел купить по дороге.
— Только не говорите мне, что бережете фигуру и морите себя голодом, — произнес прежде, чем Лаврова успела что-то сказать. Катя покачала головой, но спорить не стала. Опустила глаза в тарелку, принявшись крошить вилкой котлету — есть вдруг резко расхотелось.
— Пойдемте, вам нужно отдохнуть, — моментально угадал ее состояние Долгов и, заботливо поддерживая, словно Катя была серьезно ранена, повел в сторону комнаты. И Лавровой отчего-то впервые не хотелось сопротивляться.
— Посидите со мной, — вдруг произнесла Катя, когда Родион, заботливо укрыв ее пледом и погасив свет, собирался покинуть спальню. Парень моментально выполнил просьбу, устроившись на краешке кровати.
— Может, вам что-то нужно? — спросил тихо. Лаврова не ответила, просто молча накрыла его ладонь своей и закрыла глаза. Долгов замер, не решаясь пошевелиться. Что такого произошло с железной леди, если она не только позволила ему остаться без лишних споров, но и попросила побыть с ней? Родион осторожно улегся рядом и, осмелев, притянул женщину к себе. От нее почти неощутимо пахло больницей, а вот запах духов, жаркий, летний, дурманящий, почему-то показался невероятно настойчивым. Он пробирался в легкие, оседая там теплой волной, казалось, просачивался через кожу, пропитывал насквозь, словно даря Родиону что-то от любимой женщины. И, засыпая, Долгов подумал, что отдал бы многое за подобные ночи.
Ему снилось лето.
Пахло земляникой, какими-то цветами, раскаленной пылью. Светловолосая женщина в легком летящем платье, смеясь, зовет его, но Родион никак не может вспомнить, кто она. Знает, что нужно идти, что это важно для него, но вместо этого просто стоит и смотрит, как она медленно отдаляется, маня его тонкой изящной рукой. “Куда же вы?” — хочется крикнуть ему, но губы не слушаются. А женщина качает головой, и лицо ее вдруг становится печальным, и Долгов как-то угадывает ее слова, точнее, всего одно слово, беззвучно срывающееся с ее губ. Нельзя. Им нельзя. Что нельзя, почему? Ведь он хочет пойти за ней, хочет догнать ее, прижать к себе, целовать ее тонкие руки и припухшие губы, уткнуться лицом в золотистые волосы, пахнущие летом и земляникой. Хочет вспомнить ее имя, но никак не получается. Это важно, это очень важно, но он не может. А женщина все отдаляется, словно растворяясь в тумане, и это почему-то ужасно больно, как будто каждый ее шаг рвет какие-то незримые нити между ними. И только когда силуэт становится почти неразличимым, Родион вспоминает. И зовет. Зовет ее, не слыша себя, не зная, слышит ли она. Но женщина вдруг останавливается и вновь начинает приближаться. И улыбается. Потому что он вспомнил, как ее зовут.
— Катя, Кать, — сорвалось с губ, и Долгов проснулся. Резко, словно его вытолкнули из сна. Что за странное видение? Сны не посещали его уже давно, Долгов засыпал, словно выключался, подобно какому-нибудь компьютеру — усталость брала свое. И вдруг это… Лаврова, конечно, ему привиделась она. И лето. Это все от ее жарких, необычных духов, от ее близости, от того, что ее рука как-то жалобно вцепилась в его ладонь, а его пальцы запутались в ее сумасшедше-солнечных шелковистых прядях. Она такая родная сейчас, такая беззащитная, такая… его. Екатерина Андреевна, Катя. Женщина, которую он никогда не оставит.
========== Часть 14 ==========
Тарасова, как идеального кандидата на роль убийцы Соболевой и как виновника покушения на Лаврову, объявили в розыск, но поиски пока не давали результатов. Впрочем, Катя довольно легкомысленно отнеслась к покушению на ее убийство, Лаврову сейчас больше интересовал таинственный поклонник Соболевой, и курсанты ломали головы, как его найти.
— Екатерина Андреевна, — раздраженно бросил Миско, отрываясь от тетради, где пытался составить алгоритм, могущий помочь с поисками, — почему мы должны заниматься непонятно чем? Если Тарасов убийца, то почему мы ищем не его, а какого-то мифического любовника? Какой вообще в этом смысл?
— Смысл хотя бы в том, что вы хоть немного разомнете мозги, — едко ответила Лаврова. — Между прочим, вполне может быть, что покушение и убийство Соболевой вообще никак не связаны. Не нужно забывать, что Тарасов болен, кто знает, с чего он решил меня убить? С его поисками Захоронок прекрасно справится один, а нам нужно отрабатывать все остальные версии. Даже если поклонник Виктории не причастен к убийству, он может знать что-то, что окажется полезным для дальнейшего расслеования. Почему я вынуждена объяснять такие элементарные вещи?
— И как его искать? — уныло пробубнил Иван, потягиваясь. Сидение на одном месте и малопонятные рассуждения явно не вдохновляли курсанта. Ему больше по душе пришлось бы что-нибудь более энергичное, вроде погонь и перестрелок. Этакий экшен с курсантским уклоном и герой Шишкарев в главной роли.
— Вообще-то я надеялась услышать ответ от вас, — хмыкнула капитан. — Неужели за столько дней ни у кого не возникло ни одной идеи? Плохо, господа сыщики, очень плохо. Ну что ж, вот нам с вами еще одна подсказка. Пашков щедро поделился видеозаписями с камер наблюдения в своем доме. И там есть кадры с любовником Соболевой. Может, это вас натолкнет на какие-нибудь мысли, — Лаврова вставила диск в дисковод и принялась рыться в ящиках стола в поисках пульта.
— Это мы типа хоум-видео будем смотреть? — не удержался от остроты Саблин. — Лицам до восемнадцати смотреть не рекомендуется, — голосом брутального мачо из рекламы добавил он.
Лаврова одарила шутника ледяным взглядом, от которого тот непроизвольно поежился. Капитан Лаврова умела производить впечатление.
— Хоум-видео, Саблин, вы будете смотреть дома на диване, — в тон Денису съязвила она. — А это видео всего лишь вещдок, из которого нужно постараться извлечь максимум информации.
Куратор нажала кнопку наконец обнаруженного пульта, и на экране возникла прихожая отнюдь небедного дома.
— Смотрим, — тоном Степашки из известной телепередачи оповестил неугомонный Саблин, но под очередным суровым взглядом капитана моментально заткнулся.
Катя опустилась на свободный стул рядом с Родионом, и тот удивленно приподнял брови: за последние дни это было единственное проявление того, что она помнит о существовании курсанта Долгова. После совместной ночи куратор вообще делала вид, что между ними никогда ничего не было, и получалось это у нее мастерски. Впрочем, а что у них было? Танец, эпизод в машине, поцелуи в библиотеке, “веселое” приключение на складах, когда он чуть с ума не сошел от беспокойства за эту невыносимую женщину. И ночь в одной постели, и последующее утро, полные тревоги, непривычного желания о ком-то заботиться… А потом все прекратилось так же внезапно, как началось. Лаврова умело уходила от разговоров, избегала оставаться с ним наедине. Вообще вела себя холодно и отстраненно, и в ее леденяще-спокойном “курсант Долгов”, когда — очень редко — обращалась к нему, Родиону порой чудилась издевка.
Долгов чуть повернул голову, разглядывая Катю и пытаясь ответить себе на какой-то вопрос. На один из множества вопросов, которые так часто задавал себе в последнее время. Почему эта женщина так важна для него? Важна, ведь за нее он переживает так, как не переживал никогда и ни за кого. О ней хочется заботиться, ее хочется защищать и оберегать. С ней хочется проводить как можно больше времени, просто знать, что она рядом, она с ним. С ней невероятно интересно, а еще очень волнующе. Вот как сейчас, когда она сидит почти вплотную — ее стул оказался придвинут к его стулу слишком близко. Так близко, что можно ощутить ткань ее юбки, почувствовать такой знакомый и будоражащий аромат ее духов… И даже прикоснуться. Это желание вновь пробило насквозь, безжалостно вышвыривая из головы хоть какие-то доводы разума. Лаврова сидела слишком близко, от нее слишком крышесносяще пахло этими невозможными духами, а ее тонкие пальцы слишком нервно поправили юбку, когда поймала на своих безупречных ногах его настойчивый, восхищенно-жаркий взгляд.
Она снова была в чулках. Это стало последней каплей.
Лаврова вздрогнула, ощутив горячую ладонь на своем бедре. Повернулась, одарив Долгова красноречивым что-вы-себе-позволяете взглядом. Но курсанту, похоже, было плевать и на ее возмущение, и на то, где они находятся. Взгляд его резко потемневших глаз говорил сам за себя, и Кате даже стало немного не по себе.
— Долгов, руку уберите! — одними губами приказала она, но Родион не обратил на это ни малейшего внимания. Напротив, ладонь медленно пробралась под подол, и Лаврову на несколько мгновений вышибло из реальности. Горячие, ласковые и в то же время настойчивые пальцы осторожно поглаживали кожу чуть выше резинки чулок, явно собираясь подняться выше, и только осознание этого немного отрезвило.
— Долгов… — снова одними губами, выдох, который скорее можно было угадать, чем услышать. Лаврова немного прогнулась, чувствуя спиной деревянную поверхность стула, понимая, что еще немного, и выдаст себя с головой. Сдерживаться было невозможно.
Куратор вскочила так резко, что едва не уронила стул. Очень хотелось надеяться, что курсанты, недоуменно обернувшиеся на звук, не заметят ее лихорадочного румянца и легкой дрожи, все еще эхом пробегающей по телу.
— Я скоро вернусь, — получилось немного нервно, но Кате было все равно. Главное — оказаться в эту минуту подальше отсюда, от спокойно-уверенного, красноречивого взгляда своего курсанта, от его наглых пальцев, прикосновения которых уносили куда-то в другую реальность, где хотелось позволить себе большее, хотелось настолько, что буквально отказывали тормоза. Что он творит с ней, черт побери?!
Лаврова схватила сумку и вылетела из аудитории, чувствуя спиной удивленные взгляды, среди которых один буквально прожигал насквозь своей откровенностью, пробирая до самого позвоночника.
Что-ты-делаешь-со-мной, несносный мальчишка?
***
Лаврова, стоя возле умывальника, нервно плескала в лицо ледяной водой, надеясь вернуть себе утерянное спокойствие. Почему, ну почему она так реагирует на него? И самое главное: как избавиться от этого, от этого почти проклятия, от безумия, накатывающего раскаленной волной от одного его прикосновения?
Дверь чуть слышно скрипнула, и Катя резко обернулась, еще за секунду до этого догадавшись, кто пришел.
— Я так и знал, что вы здесь, — привалившись к двери, улыбнулся Родион, беззастенчиво разглядывая ее напряженную фигуру, растрепавшиеся волосы, сердитое, влажное от воды лицо.
— Какого черта вам надо?! — не сдержалась капитан, резко отрывая кусок бумажного полотенца. — Дверью ошиблись?
— Вы сами знаете, что это не так, — усмехнулся курсант, и Катя почти в панике вскинула голову, злясь на себя, что упустила момент его приближения. — Зачем вы меня провоцируете, Екатерина Андреевна?
— Я… — возмущенно вспыхнула капитан. И мысленно чертыхнулась, догадавшись, что он имеет ввиду. Ну почему у нее все так нескладно? Именно сегодня последние колготки опять оказались непригодны к ношению, и пришлось надеть то, что оказалось под рукой. Кто же знал, что это так подействует на Долгова? И какого черта он вообще разглядывал ее ноги?
— Выйдите, — уже почти спокойно приказала Катя, вновь напустив во взгляд привычного льда.
— Мне показалось, вы хотите большего, — горячий шепот буквально обжег кожу, и Лаврова замерла, почувствовав руки Родиона на своих плечах.