Сотрудника, твою мать, мысленно выругалась Ира, стиснув руки.
— И не надо этих риторических вопросов, что будет, если вы откажетесь в следующий раз, — как будто угадав невысказанный вопрос, продолжил незнакомец. — Тот, кто стал однажды одним из нас, остается с нами до конца. Без этого существование организации не только бессмысленно, оно будет под угрозой.
— Я поняла, — мрачно бросила Ира, касаясь пальцами ручки двери.
— Вот, возьмите. Мы очень ценим каждого, кто работает с нами, впрочем, я вам это уже говорил, — Зимина не успела понять, как на соседнем сиденье оказался внушительный конверт. — Вы наверняка найдете, как этим правильно распорядиться.
Ира медленно раскрыла конверт и, бросив взгляд внутрь, криво усмехнулась.
— Ну, если вы каждому своему “сотруднику” платите столько, то, думаю, желающих вершить справедливость у вас более чем достаточно. Боюсь даже спросить, откуда такое финансирование.
— А вы не спрашивайте. Для этого есть другие люди. Ваша задача — просто выполнять приказы и получать за это приятные бонусы.
— Киллер почти что на государственном окладе? Оригинально, — хмыкнула Ира и, не прощаясь, выскользнула из роскошного авто.
***
Паше все больше казалось, что те эпизоды, каждый раз выбивавшие почву из-под ног, переворачивавшие его представления обо всем — о Зиминой, о том, что происходит между ними, вообще обо всей этой нелогичной, нелепой ситуации, — это все ему просто привиделось. Та разбитая, растерянная, устало принимавшая его помощь, или страстно-покорная, яростно-нежная Зимина — может, она существовала только в его воспаленном, обезумевшем воображении? Ирина Сергеевна — деловито и сухо кивавшая на его приветствие в лабиринтах коридоров; резко и грубо отчитывавшая провинившихся сотрудников; как ни в чем не бывало подкалывавшая их с Ромой или угощавшая чаем, выслушивая их отчеты о внеслужебных заданиях, — эта Ирина Сергеевна могла быть такой прежде. Но сейчас? Он бы скорее поверил, что она после всего произошедшего вообще забудет о его существовании, сделав вид, что не замечает в упор; он бы поверил, если бы она, не привыкшая никому прощать дерзость, начала бы придираться к любому пустяку и в итоге уволила бы со скандалом…
Но она, черт возьми, снова делала вид, что не происходит вообще нихрена!
— Что, даже не потребуете, чтобы я извинился? — Паша с тихим звяканьем отставил чашку на блюдце, дождавшись, когда за срочно умчавшимся куда-то Савицким закроется дверь. Поднял глаза, неприлично-пристально разглядывая начальницу — заметить, уловить что-то несвойственное, оскорбленное, а может быть откровенно неприязненное.
— Ты о чем? — привычно-вопросительно приподняла бровь, аккуратно разворачивая конфетную фольгу. Тонкие нервные пальцы даже не дрогнули, а Пашу при одном взгляде на длинные ногти с новеньким маникюром прошило горячей дрожью — так ослепительно-ярко вспомнилось ощущение этих рук, исступленно вцеплявшихся в его плечи, этих ногтей, собственнически оставлявших рваные пунктиры царапин на коже…
— Знаете, я восхищаться начинаю, — криво улыбнулся Ткачев, встретив невозмутимо-прямой взгляд потемневше-карих. — Серьезно. Ваше умение постоянно делать вид, что ничего не происходит, вызывает восхищение.
— А, так ты, наверное, хочешь узнать, какое впечатление на меня произвели твои постельные таланты? — с мягким сарказмом осведомилась Зимина, медленно облизнув губы. От пропитанного ехидством вопроса, от этого неосознанно-вызывающе-эротичного движения, от мысли о том, какие у нее податливо-жаркие, мягкие губы, хранящие привкус ванили и шоколада, в лицо ударила смущенно-жгучая яростная волна.
— Я не понимаю, — проклятая хрипотца, прорвавшись в голосе, выдала самым предательским образом. — Зачем вы…
— А, ты об этом. — Едва заметно усмехнулась. Снова потянулась к чайнику, разливая по чашкам кипяток — так, будто они по-семейному мило сидели на уютной кухне, болтая о самых невинных вещах. — Интересно, почему я не влепила тебе пару пощечин и не вытолкала за дверь? — На миг отвернулась, мазнув по щеке выбившейся рыжей прядкой. Когда снова взглянула на Пашу, лицо было непроницаемым и усталым, без тени насмешки, а голос обесцвеченно-утомленным. — Ну я же вижу, что происходит. Бесишься, психуешь, бухаешь… А злость выместить не можешь. Долго еще так протянешь? А мне что, смотреть, как ты с катушек съезжаешь, ждать, когда выкинешь хрен пойми что? Мне оно надо? Ну сорвался, с кем не бывает. Успокоился? Пар выпустил? Все, живем дальше.
— Вот как это называется? — невесело усмехнулся Паша. — Психологическая помощь такая типа?
— А тебе по-другому хочется называть? — едко уточнила Ирина Сергеевна. Поднялась, составляя чашки, неловко задевая его ногу затянутым в тонкий капрон коленом. И от этого неуклюже-случайного, мимолетного совершенно движения прошибло в несколько сильнее, чем когда, разгоряченный алкоголем и возбуждением, тискал в полутемном коридоре ту фигуристую эффектную незнакомку.
Почему это с тобой происходит?
Забыть, перечеркнуть — что может быть проще? Когда и самому невыносимо-стыдно, что посмел, нарушил, — все границы, все преграды, существовавшие когда-либо. Этого ведь не могло случиться с ними — ни раньше, когда отделяла стена уважительно-твердой преданности, ни теперь, когда все настолько запуталось, что уже и неясно, что легче — уйти, возненавидеть, простить.
— Крепко же тебя шарахнуло, Ткачев… — усмехнулась Зимина, поймав его взгляд. — Че ты паришься, я не пойму? Как будто впервые потрахаться и забыть.
— Ирина Сергевна!..
Она выбивала его — опять. Паша торопливо разжал пальцы, сковавшие тонкое запястье, чувствуя, как к щекам приливает жаркая краска.
— Паш, иди работай, — тихо выдохнула Ирина Сергеевна, растирая ноющую от железной хватки руку.
И, прикрывая за собой дверь кабинета, Ткачев больше всего желал, чтобы устало-теплая мягкость в голосе начальницы ему всего лишь послышалась.
***
Паша проснулся от навязчивого звона и, потянувшись к мобильнику, вздрогнул, моментально стряхивая дремоту. Сорвался с постели, нашарив брошенную на стуле куртку; вылетев в коридор, обулся и схватил ключи от машины.
К нужному месту примчался рекордно быстро, почти одновременно с Зиминой. Поспешно, едва попадая пальцами по кнопкам, набрал номер Савицкого.
— Ром, ты в отделе? Пробей мне срочно…
Нетерпеливо смотрел на цифры в углу экрана — прошло не больше трех минут, хотя казалось, что добрые полчаса. Наконец послышался долгожданный звук смс-сообщения. Ткачев, мельком бросив взгляд на текст, выскочил из автомобиля, даже не беспокоясь, заметит ли его по-прежнему остававшаяся в машине Ирина Сергеевна.
Бегом поднялся на нужный этаж и требовательно вдавил палец в кнопку звонка.
========== Часть 20 ==========
— Ткачев, ты че тут делаешь? — набросилась Ирина, едва они с Пашей оказались на улице. Сердито развернулась к нему, сверля раздраженно-холодным взглядом. — Ну?!
— Такой же вопрос, Ирин Сергеевна, — невозмутимо парировал Ткачев. — Только не говорите, что прогуляться на ночь глядя решили в противоположном от своего дома месте.
— А это уже не твое дело! Я тебя спрашиваю, что ты тут делаешь! — повысила голос Зимина.
Ткачев мысленно усмехнулся. Интересно, как долго Ирина Сергеевна будет его убивать, узнав, что он воспользовался случаем и установил на ее телефон хитрую программку, отслеживающую любое изменение привычного маршрута владельца? Впрочем, знать ей об этом вовсе не обязательно. И о том, что он пробивал жильцов дома, вычисляя потенциальную жертву, впрочем, тоже.
— Ну хорошо. Поступил сигнал насчет недавно освободившегося уголовника, я поехал проверить…
— Паш, ты что, издеваешься? — страдальчески поморщилась Ира. — Ты за кого меня принимаешь? Я рыжая не потому что на солнце перегрелась! В совершенно не свою смену опер поехал отрабатывать какой-то там сигнал!
— Дайте-ка сюда, — Ткачев без малейших церемоний отобрал у начальницы сумку и, заглянув внутрь, иронично хмыкнул. — А вы сейчас, наверное, будете мне сочинять, что прогуляться собрались на машине с левыми номерами и с пистолетом с глушаком!
— Ты… ты че себе вообще позволяешь?! — взвилась Ирина Сергеевна, сверкнув глазами. Паша, совершенно не обращая внимания на все усиливающийся начальственный гнев, извлек из ее сумки ключи от авто и невежливо подтолкнул Зимину в спину.
— В машину садитесь. Отвезу вас, дома и поговорим.
— А ты че раскомандовался, я не поняла?! — вспыхнула полковник. — Я вообще не!..
— Мне вас силой в машину запихивать? — Ткачев, в отличие от нее, сохранял удивительное, совсем ему несвойственное спокойствие. — Садитесь говорю.
Зимина, бросив нечто очень эмоциональное и далекое от нормативной лексики, послушно уселась в салон. И только когда Паша, устроившийся за рулем, выехал из темного переулка на залитый огнями проспект, а Ира пришла в себя настолько, что смогла заметить что-то, кроме собственного возмущения, она поняла, что Ткачев тоже на пределе: бледный, на щеках играют желваки, губы недобро сжаты, пальцы вцепились в руль так, что побелели костяшки… Что его так взбесило? Это ведь ей надо злиться, а никак не ему!
Не сдержавшись, Зимина, отвернувшись к окну, снова высказалась в нехорошую тишину крепким словечком. Она и в самом деле не понимала, почему, когда открылась нужная дверь, вместо человека с фотографии перед ней предстал Ткачев. Жертва появилась позже: помятое существо типично уголовного вида выползло в коридор, держась за бок — видимо, чем-то успело разозлить Пашу, не отказавшего себе в удовольствии помахать кулаками. Ира, поспешно разжав пальцы, уже привычно стиснувшие приготовленный пистолет, пробормотала что-то о том, что ошиблась квартирой, и бросилась вниз по ступенькам. Бухой и приложенный крепким оперским кулаком уголовник не заподозрил ничего, в отличие от Ткачева, явно собиравшегося выяснить у нее правду любой ценой…
— Так что вы делали поздно ночью на окраине с пистолетом возле квартиры местного бандюги, отмазавшегося от громкого дела? Только херню про перепутанный адрес лепить мне тут не надо! — Паша притормозил так резко, что взвизгнули тормоза.
— На своей машине так гонять будешь. И тормозить тоже, — проворчала Ирина Сергеевна, потянувшись к ручке двери.
— Вы че творите, Ирин Сергевна?! — не выдержал Ткачев, рывком развернув начальницу за плечи. Руки у него дрожали. — Вы вообще соображаете? Поперлись к уголовнику с оружием, да еще и на тачке своей! Спасибо хоть номера поменять догадались!
— Ты что, следил за мной? — нахмурилась полковник. Глаза в полумраке салона хищно потемнели. — Какого хера ты себе позволяешь, Ткачев? Или думаешь, если мы с тобой один раз перепихнулись…
— Помолчите, пожалуйста! — холодно оборвал Паша, еще сильнее стиснув ее плечи. Что-то настолько странное, непривычное прозвучало в его вежливом тихом голосе, что Ира от неожиданности подчинилась. — Нет, не следил, если вам это так интересно. А мне вот интересно, куда вы вляпались! Крыша поехала, решили от скуки в народных мстителей поиграть? А может, вас шантажируют? — На долю секунды что-то дрогнуло в непроницаемом лице Зиминой. Только Паша отлично понимал, что дальше давить бессмысленно — если она сама не захочет, заставить Зимину рассказать все как есть попросту невозможно. И отработанный практически до автоматизма вопрос вырвался сам собой: — Я могу помочь?
— У тебя фантазия разыгралась, Ткачев, — усмехнулась Ирина Сергеевна, осторожно высвобождаясь из его рук. — Иди-ка ты спать.
— Мне до охренения приятна ваша забота, но я уж как-нибудь сам решу, хорошо? — и, не дожидаясь реакции, выбрался из машины вслед за Зиминой.
— Я вообще-то тебя не приглашала! — слабо возмутилась полковник, когда Ткачев переступил порог квартиры.
— Ваше негостеприимство я как-нибудь переживу, — хмыкнул Паша, убирая в карман ключи от машины. Нагло проигнорировал более чем выразительный взгляд и прошел на кухню, тут же принявшись греметь посудой. На столе моментально возникла тарелка с горкой аппетитных бутербродов, зашипел паром закипающий чайник, повеяло запахом мяты.
— До чего же ты наглый тип, Ткачев, — вздохнула Ира, наблюдая, как чашки наполняются ароматным горячим чаем. — Не забываешься, нет?
— Просто хочу убедиться, что вы опять не рванете куда-нибудь, едва я от вас уйду, — пожал плечами Ткачев. — Да и есть, признаться, ужасно хочется. Вам разве нет? — И с аппетитом впился в бутерброд. Ирина, покачав головой, тоже потянулась к тарелке, признав, что и сама изрядно проголодалась.
— Я вам ключики завтра верну, от греха, — нахально подвел итог Паша, опустошив чашку. — Все равно у вас завтра выходной. И вот еще что, — уже встав из-за стола, замер за спиной начальницы, с какой-то больной нежностью глядя на худенькие плечи. — Я знаю… знаю, что не самый лучший вариант… но мне вы можете рассказать все, совсем все, Ирина Сергевна… Когда захотите, — горячая, напряженная, чуть подрагивающая ладонь сжала тонкую ткань рубашки. Невыносимо-остро хотелось обхватить руками, приближая, прижимая к себе — как тогда, нетрезвую, в кабинете, но не посмел. Только осторожно, почти не касаясь, скользнул кончиками пальцев вверх по линии шеи, поправляя выбившийся рыжий завиток. С жадно-ноющей горечью рассматривал беззащитно-выступающую косточку на изящной шее, застывше-бесстрастный профиль и линию сжатых губ, обожженный мыслью, что так и не довелось их коснуться… С трудом разжал челюсти, выдав отстраненно-насмешливое, наигранно-беззаботное: — Спокойной ночи, товарищ полковник, — и, не глядя, вышел из кухни, даже себе не признаваясь, как сильно хотел бы услышать такую простую, но так много значащую просьбу.
***
— Чисто сработано.
— Не понимаю, о чем вы? — Ира, помрачнев, отставила чашку с кофе, чувствуя, как пропадает аппетит.
— Да бросьте, — в трубке послышался тихий смешок. — С утра чуть ли не все каналы гудят, что подозреваемый в серии изнасилований и отпущенный за недоказанностью улик бандит Сурков по кличке Сурок умер от отравления паленой водкой, не дожив до нового заседания суда… Это, конечно, похвально, что вы проявляете подобную осторожность, но вообще-то у нас не приветствуется…
Ира, не дослушав, швырнула трубку домашнего телефона и потянулась к мобильному. Ответить ей не спешили, зато раздался звонок в дверь.
— Ирин Сергевна, вот, возвращаю, — Ткачев, весь какой-то помятый, выглядел не слишком радостным и явно не выспавшимся.
— Спасибо тебе большое! — фыркнув, едко поблагодарила Ира, швыряя ключи на полочку в прихожей. — Ты чего бледный такой? С похмелья что ль? Или заболел? — прохладная ладонь мягко опустилась на лоб, и в этот момент Пашу накрыло.
Она — все еще сонная и поэтому расслабленная, с чуть влажными после душа волосами, в пушистом халате, так совершенно замечательно пахнущая свежестью и чем-то сладковато-фруктовым, душистым, стояла совсем рядом, глядя с легкой встревоженностью в настороженно-темных глазах, легко касаясь рукой. И одно это почти неосознанное движение вышибло из равновесия словно удар под дых.
— Паша, Паш… Ты чего? — она изумленно замолчала, подняв на него взгляд, но, удивительное дело, даже машинально не попыталась рвануться. Наверное, что-то было в его лице, что она так и замерла, не сбрасывая его руки, прижимавшие вплотную, крепко, близко, сильно-отчаянно.
Как будто она была спасением. Последней соломинкой, удерживающей в шаге от безумия. Обреченным и страшным осознанием, что ни о чем не жалеет, готовый ради нее совершить и нечто гораздо более жуткое.
На миг устало закрыл глаза, втягивая исходящий от растрепанных волос запах шампуня, жарко и прерывисто дыша.
— Мне нужно с вами поговорить, — произнес тихо, неловко поглаживая трясущейся ладонью худенькую спину. И благодаря Ирину Сергеевну в этот миг за такую простую вещь, важность которой она вряд ли могла осознать.
Она не отстранилась.
========== Часть 21 ==========
— Ткачев, ты понимаешь, что ты натворил?! Да ты же меня подставил!
Зимина яростно оттолкнула от себя чашку — ароматная кофейная лужица расплылась по светлой ткани скатерти замысловатой кляксой. Ира, раздраженно закусив губу, поднялась, отойдя к окну и опираясь спиной о подоконник.