— Не кричите, — спокойно попросил Паша, выпрямляясь на стуле. — Вы вообще в это время были дома, кто вас может связать с каким-то уголовником?
Ирина промолчала, опуская голову и теребя пояс халата. Тяжело выдохнула, собираясь с мыслями, не понимая, что на это ответить, — Ткачев, не зная всей правды, мог сделать еще хуже, но и рассказать все тоже было рискованно.
— Говорите уже.
— Ну хорошо. — Ира, решившись, снова вернулась за стол, села собранно-ровно, сцепив пальцы в замок и глядя в залитый бледным утренним светом прямоугольник окна. — Вот не хотела тебя впутывать, а придется…
Паша, рассеянно крутя в руках чайную ложку, мрачнел все больше. Он догадывался о чем-то подобном, но представить масштабов происходящего даже его воображения не хватило. Люди, способные вычислить умело запутывавшего следы киллера; запихнуть в камеру кого им угодно; имеющие доступ к закрытой информации, чтобы найти уходящих от наказания преступников; способные хорошо платить своим людям и убрать с дороги даже следователя из специального отдела, пользующегося немалым авторитетом у начальства… Это должна быть какая-то сеть, паутина, раскинувшая свои нити к самым серьезным сферам, к самым серьезным людям. И на их фоне кучка мстителей, пусть и на хороших должностях, и в самом деле казалась каким-то жалким сборищем, не имеющим ни структуры, ни порядка, тем паче — влияния.
— Так это что, получается, какие-то “усовершенствованные” “палачи”, что ли? — Паша медленно отходил от озадаченной паузы.
— Ты теперь понимаешь, что будет, если они догадаются, что кто-то еще, кроме меня, в курсе всего?! — снова вспыхнула Зимина. — Зачем ты полез?!
— Ирин Сергевна… Простите… Я просто…
Замолчал, подавившись невысказанным, не смея озвучить. Да и чем он мог оправдаться? Что до давяще-острой боли в сердце боялся? Боялся за ее жизнь. Боялся за ее состояние, увидев в ту ночь, да и прежде, этот равнодушно-жуткий надлом, предел, грань — та раздавленная, потерянная, опустошенная Зимина не вызывала ничего, кроме настойчиво-напряженного, постоянного страха — за нее. Он отдавал себе отчет, что попросту не имеет права на что-то подобное, что это смело можно счесть предательством, даже подлостью, но неизмеримая, тяжело-иссушающая боль, переполнявшая через край, такая отчетливо-ясная и потому мучительная, оказалась сильнее. И тяжелый выбор сквозь пелену сомнений и горечи вдруг стал пугающе-очевиден: между прошлым, от которого осталась лишь наводящая невыразимую тоску память, разочарование и осознание собственной ошибки, имевшей такие страшные последствия; и между настоящим, болезненным, противоречивым, но все же живым и таким нужным, он, терзаемый чувством неправильности, сожаления и вины, все-таки выбирал второе. Потому что в тот момент, встретив ее возле обшарпанной двери квартиры избежавшего наказания уголовника, он, кроме страха и недоверия, испытал жгучий стыд за то, что хрупкая, и без того измученная, вымотанная до предела женщина делает то, что по силам не всякому мужику. Сколько бы еще она подобного вынесла — один раз, два, десять? Он мог думать, что ненавидит ее, он мог считать, что все происходящее она заслужила, но чего он точно не мог — это позволить ей добивать себя. Она вряд ли сама понимала все размеры неотвратимо надвигавшейся катастрофы, уверенная, что выдержит и не такое, но Паша с неожиданной и необъяснимой остротой ощущал — ее точка невозврата совсем близко. И допустить, чтобы это случилось, он попросту не имеет права.
— Проехали, — резко оборвала Зимина. — Лучше ответь, ты точно нигде не наследил? Я могу быть уверена, что в один прекрасный день тебя не закроют по подозрению в убийстве?
— Ирина Сергевна, — криво усмехнулся Паша, — я, конечно, не великий комбинатор, но вы кое-чему нас все-таки научили. Да и кому будет нужно копаться в смерти подонка-уголовника, загнувшегося от паленого алкоголя?
— Ну-ну, будем надеяться, — проворчала Ирина Сергеевна.
— Вы мне лучше скажите, что дальше делать собираетесь. Так и будете их “поручения” выполнять, пока вас на чем-нибудь не зацепят или пока они не решат, что вы слишком много знаете?
Ира, сжав губы, вновь отвернулась, ничего не отвечая.
— Ирин Сергевна, — Ткачев слабо улыбнулся, застыв взглядом на плавной линии изящной шеи в вороте пушистого халата, — я ни за что не поверю, что вы так просто делали все, что вам скажут, и не пытались ничего предпринять в ответ.
— Да какая разница, пыталась, не пыталась! — взорвалась тихим раздражением полковник. — Что я могу против целой, мать их, “организации”? Один в поле не воин, помнишь такую мудрость?
— Ну вы-то ведь не одна, — на миг что-то успокаивающе-теплое мелькнуло в его внимательных, понимающих глазах. Горячая крепкая ладонь осторожно опустилась на сжатые тонкие пальцы. — С вами по крайней мере я, хоть это и ужасно самонадеянно… Давайте делитесь “оперативной информацией”.
***
Сашка вернулся довольный, загорелый, счастливый — Ира в первое мгновение даже не узнала в этом взрослом улыбчивом парне своего сына. За столом, уплетая заказанный в ресторане ужин, Сашка, захлебываясь впечатлениями, забавно и красочно рассказывал обо всем увиденном, показывал кучу фоток — незнакомые улицы, старинные здания, завораживающие красотой виды. Шуршали пакеты и свертки с покупками — подарками для друзей, всякой сувенирной всячиной. Сын, выдохнувшись, снова добился клятвенного заверения, что в следующий раз они поедут вместе — “знаешь, как классно”, “а мы еще…”, “а там, прикинь…” и прочие восхищенные восклицания.
Ира, отстраненно выслушивая его восторги, чувствовала, как понемногу отступает все, настойчиво терзавшее последние дни. Сейчас, в залитой рассеянным светом кухне, с улыбкой глядя на единственного родного по-настоящему человека, она была не циничным полковником, спокойно и жестоко выполнявшим жуткие просьбы, не выгоревшим морально нравственным уродом — она была просто мамой. И внезапной горечью уколола простая, но запоздалая мысль — а ведь если бы с ней что-то случилось, даже у родного сына ничего светлого не получилось бы вспомнить. Она ведь искренне считала, что, поддерживая и обеспечивая его, имеет право распоряжаться его жизнью и судьбой, лучше видя и зная, что на самом деле нужно ему. И в погоне за этим “лучше” порой забывала, что она, в первую очередь, для него близкий человек, а не раздающий неоспоримые приказы полковник полиции. Та суровая, жесткая сторона ее натуры неизменно брала верх и в личном, усугубляя накопившееся непонимание, раздражение и враждебность, как будто и родные некогда люди стали непримиримыми врагами. Она не видела, не хотела понимать, что эти ее черты, привычка давить и действовать силой не работают здесь, приводя к совершенно противоположному результату — стоило только вспомнить спектакль с похищением Сашки, когда отказалась прикрывать его друга. Ире было страшно и сложно осознать, что по сути сама виновата во многом, порой пропуская нечто важное в диалоге с собственным ребенком, но слишком много значения придавая преходящим мелочам вроде отношений сына с друзьями и подружками. Она, чересчур бескомпромиссная с одной стороны и слишком привязанная к Сашке как к единственно родному с другой, отняла у него главное — право самому обжигаться и совершать ошибки, учась на собственном опыте. Она могла рассказывать кучу поучительных историй, могла повышать голос и запрещать, могла ставить строгие ультиматумы, лишь обостряя отношения, но заставить сына жить так, как хочется ей, она не смогла бы все равно. И слишком поздно пришло понимание, что цена ее непоколебимой уверенности в собственной правоте — отчужденность и подсознательный, скрытый страх, замешанный на вспышках неприязни, а вовсе не благодарность, привязанность и тепло. Но разве такой она хотела быть для него? Разве такая атмосфера нужна была ей в единственной тихой пристани — дома? И дорого бы она отдала, чтобы все исправить — не так уж много в ее жизни того, чем можно по-настоящему дорожить и что непозволительно утратить.
Главное — успеть осознать.
========== Часть 22 ==========
— Ирин Сергевна, я, похоже вычислил, кто наблюдал за вами в тот раз, ну, когда…
— Я поняла, — перебила Зимина, нахмурившись.
— В общем, это некто лейтенант Самохин, опер из соседнего отдела. Говорят, парень нормальный, ни в чем таком не замечен… Но есть пара моментов. Года полтора назад отца этого лейтенанта, кстати, бизнесмена, грохнул киллер. Сработано было профессионально, доказательств никаких не нашли… Ходили слухи, что заказал его партнер, ну, вроде как терки у них какие-то возникли, все такое. Вот. Но доказать ничего не смогли, улик не нашли, дело заглохло, бизнес перешел к этому самому партнеру. Самохин поначалу, говорят, был вне себя, землю рыл, кричал, что посадит этого урода во что бы то ни стало. А потом вдруг этот самый урод подорвался на своей тачке. Врагов он к тому времени нажил немало, так что версий у следствия было до хрена, да и не слишком-то они старались, списали дело в архив и забыли.
— То есть ты думаешь…
— Да кто его знает, Ирин Сергевна. Это так, интересная деталь. А вот еще одна. У этого Самохина есть напарник и кореш, капитан Горин. И капитан этот самый сейчас как раз занимается бандой угонщиков, которые себя нехило так проявили. И одна из угнанных машин по описанию как раз подходит под ту, на которой за вами следили, даже цвет совпадает.
— Вот как, — задумчиво пробормотала Ира, побарабанив пальцами по столу. — То есть найти машины для своих дел для них не проблема.
— Ну, получается что так… Ирин Сергеевна, вам больше не звонили? — помедлив, решился Паша, рассматривая бархатно качающееся вино в бокале.
— Пока нет, — Зимина с силой сжала пальцы, торопливо отворачиваясь, и Ткачев тут же себя обругал, что вообще напомнил об этом.
— Извините, я… — пробормотал неловко.
— Все нормально, Паш, — мягко и почти-искренне улыбнулась Ирина Сергеевна и зазвенела посудой. Пряный, дразняще-аппетитный запах запеченного со специями мяса моментально напомнил Ткачеву, что последний раз он видел еду сегодня утром, да и то в витрине магазина, когда они с Ромычем выехали на ограбление. — Есть хочешь? — Чуть заметно понимающе усмехнулась, раскладывая ужин по тарелкам. — Наготовила, старалась, думала, посидим с Сашкой нормально, а этот паразит даже не посмотрел, пробурчал что-то и умчался, представляешь?..
— Спасибо, вкусно очень, — искренне похвалил Паша, с улыбкой выслушивая родительское недовольство. Незнакомое, странное чувство уюта будто овеяло теплым дыханием — так просто и хорошо оказалось сидеть с этой женщиной на одной кухне, словно это давно уже было обыденной семейной традицией — ничего подобного и даже отдаленно похожего он не испытывал никогда.
— Спасибо, — усмехнулась Ирина Сергеевна, тоже пододвигая к себе тарелку. И вдруг, резко побелев, рванулась из-за стола.
— Ирин Сергевна, что с ва… — начал было Ткачев, недоуменно проводив начальницу взглядом, но в ответ только резко хлопнула дверь ванной. Вернулась Зимина еще более бледной, даже серой, с испариной на висках и подрагивающими губами. Нашла в холодильнике бутылку с водой, открутив пробку, сделала несколько жадных глотков, игнорируя обеспокоенный взгляд.
— С вами все в порядке?
— Да, нормально, — бросила Зимина, проведя по лбу дрожащей ладонью. — Что-то просто нехорошо стало.
— А… — начал Паша и обалдело замолчал. Вилка, которую он крутил в пальцах, встревоженно разглядывая полковника, звякнув, выскользнула из рук, но он даже этого не заметил, прибитый неожиданной догадкой. — А вы случайно не… — Ирина Сергеевна непонимающе приподняла бровь. Паша, нервно сглотнув, потер рукой подбородок, отведя глаза. — Ну, может…
— Случайно нет, — фыркнув, качнула головой Зимина, едва не рассмеявшись. — Я не юная школьница и знаю, что такое меры предосторожности. Так что не парься.
— Ирин Сергевна! — по щекам Ткачева разлилась смущенная краска. — Я вовсе не… Ну, в том смысле, что…
— Господи, Паш, лучше не надо, — усмехнулась Ира, снисходительно похлопав его по плечу. — А то сейчас до такого договоришься, что сам будешь не рад.
— Ирина Сергевна, я в самом деле… — оправдываясь, пробормотал Паша, пытаясь собраться с мыслями, но Зимина только хмыкнула, придвинув к нему бокал с вином.
— Ты пей, Паш, пей, а то аж поперхнулся. Так на чем мы остановились?..
***
— Зам начальника Московской полиции… Приплыли, называется. — Ира, опустив глаза, принялась сосредоточенно складывать фотографии в стопку. — Страшно подумать, кто у них там главный и кто все это спонсирует… Вот что, Паш, — подняла взгляд, продолжая хмуриться и неосознанно постукивая пачкой снимков по раскрытой ладони, — пора с этим завязывать. Самое главное мы выяснили, дальше лезть опасно. Не хватало еще, чтобы твою слежку срисовали! Тогда вообще такое начнется!
— Но, Ирин Сергевна…
— Я все сказала! — повысила голос Зимина. — Сейчас бы еще понять, что с этим всем делать. — Заметив, что Паша собирается что-то сказать, невесело усмехнулась. — Предложение перестрелять всю эту веселую компанию к чертовой матери не принимается, сразу говорю.
— Ну лично у меня никаких идей, — со вздохом признал Ткачев. — Если у них на самом деле такие связи… Мы и рыпнуться не успеем.
— Оптимистично, — фыркнула Ирина Сергеевна.
— Хотя… Есть у меня одна идея… Но сразу говорю, вам она не понравится, — Паша повертел в руках опустевшую чашку из-под чая.
— Говори.
— Может, вам их… Ну, записать? В следующую встречу… — Поймал более чем красноречивый взгляд, но не смутился. — А что? Слить потом это все анонимно…
— Ткачев, ну ты наивный, я прямо не могу! — возмущенно дернула плечом полковник. — Во-первых, я нисколько не удивлюсь, если у них там на каждом шагу всякие сканеры! А во-вторых, ты хоть представляешь, что начнется, если это все всплывет? Да нас же первых и заметут! А потом, ты уверен, что в ФСБ и хрен знает где еще не сидит половина их людей?
— Да, засада. Ну и чего, мы так и будем сидеть ждать их нового “партзадания”?
— Не знаю, Паш. — Зимина, поднявшись со стула напротив, нервно прошлась по кабинету, вернулась в свое кресло. — Едва ли не впервые в жизни я не представляю, что делать. Либо продолжать на них работать, либо тюрьма, либо вообще… Отличный выбор, нечего сказать.
— Ирин Сергевна… — Остановившись у стола, Паша неловко застыл, совсем растерявшись. Ни внешнее равнодушие, ни спокойно-сухой усталый голос не могли его обмануть, но что и как сказать, а уж тем более сделать, не имел ни малейшего понятия. — Ну мы ведь уже столько прошли… Я придумаю что-нибудь, обязательно…
— Паш, да что тут можно придумать? — по сжатым губам скользнула кривая усмешка. — Есть вещи, с которыми мы не можем справиться, надо уметь это признавать. И знаешь… — медленно подняла голову, больным, измученным взглядом изучая его лицо, — знаешь, наверное так и должно быть. За все надо платить. Видимо, пора и мне.
— Ирина Сергеевна, ну что вы… — выстужающей, необъяснимо-ломающей болью отозвались эти утомленно-обреченные и вместе с тем решительные слова. Мягко взял в свои ладони ее тонкую бледную руку, с какой-то тоскливо-трепетной нежностью поднес к губам ледяные пальцы. — Я вас не узнаю…
— Я сама себя не узнаю, — криво ухмыльнулась Зимина, осторожно высвобождая ладонь. — Ты иди, Паш. И… спасибо тебе.
***
Звонок раздался в тот самый момент, когда Ира, набросив плащ и подхватив со стола ключи от машины, собиралась выйти из кабинета. Мысли крутились вокруг самой мирной бытовой ерунды: приготовить ужин или перекусить в кафе по пути к дому, не забыть вызвать мастера разобраться с забарахлившим рабочим компьютером, выбраться с Сашкой на выходные в парк, обзвонить репетиторов, чтобы подготовить сына к предстоящим экзаменам… И звонок с неопределяющегося номера, моментально сбивший с расслабленного настроя и заставивший собраться, не обрадовал ничуть.
— Что на этот раз? — с хмурой иронией спросила Ира, скользнув в салон дорогой машины и не отказав себе в удовольствии как следует грохнуть дверцей. — Кого на этот раз прикажете “исполнить”? Министра МВД? А может, сразу президента?