— Чай? Кофе? Булочку?
— Почему ты ушел с пары? — Яна не стала ходить вокруг да около и сразу спросила о том, что ее интересует.
— Скучно стало, вот и ушел, — беспечно ответил Игорь, стараясь не смотреть лишний раз на Звонареву.
Это на публике он еще мог хоть как-то скрывать свои эмоции, а с глазу на глаз — нет. Игорю все еще было больно, как и той, которую он продолжал любить.
— Ску-у-у-учно стало, — протянула девушка, делая шаг навстречу к Проскурину. — А ну подойди-ка ко мне!
Игорь не послушался. И для пущей верности выставил вперед руки, прекрасно понимая, что будет потом.
Яна росла в семье, в которой отец мечтал о сыне. Вот и воспитывал единственную дочь так, что все соседские мальчишки обходили Звонареву стороной, опасаясь испробовать на собственной шкуре многочисленные армейские приемы, которые знала девушка.
— Яна, давай поговорим спокойно! — пытался утихомирить девушку Игорь, но ее полыхающие неумолимой злостью глаза словно твердили ему: поезд тронулся с вокзала! Конечная остановка — через пять минут! Продержись!
И Проскурин держался, успевая уклоняться и ставить блоки на тяжелые удары Яны, которые он не получил тогда, когда сказал о расставании. Зато сполна отведал сейчас!
Игорь надеялся, что на потасовку не прибежит плакальщица и не устроит Звонаревой одну из тринадцати казней египетских. Эта мысль отвлекла Проскурина, и кулак Яны, не встретив сопротивления, угодил парню в тело.
С протяжным стоном Игорь оказался на полу, а Звонарева с ужасом уставилась на результат своей выплеснувшейся ярости.
— Игоречек, прости! — вскрикнула Яна, бросившись к распростертому телу Проскурина.
Она осторожно приложила голову к его груди и с облегчением вздохнула:
— Живой!
Обрадованная Яна утратила контроль над ситуацией, и Проскурин тут же этим воспользовался. Девушка и охнуть не успела, как оказалась прижатой к полу, а довольная физиономия Игоря принялась медленно приближаться к ее лицу с весьма недвусмысленными намерениями…
Глава 4
— Генлисея Колючая Третья! Вам пора вставать!
Легко сказать, но трудно выполнить! Разве я виновата, что волнение перед Испытанием не позволило мне вовремя закрыть глаза и уснуть?
— Генлисея Колючая Третья! Просыпайтесь!
Да я и не сплю! Уснешь тут, как же! Когда ноги дрожат, руки лихорадочно трясутся и зубы отстукивают марш невидимым душам, спать совершенно не хочется!
А хочется застрелиться или…
— Генлисея Колючая Третья! Вы что, пили?!
Чуть-чуть. Самую малость, так сказать! Сугубо для поднятия жизненного тонуса, успокоения бренного тела и женских кошмариков, от которых никуда и никогда так просто не избавиться! Эх, знала бы няня, что я настойку не одна пригубила… Влетело бы тогда и девочкам-подруженькам моим! Век к Древу Познания не ходить!
— Нет, Крапива Едкая, не пила! — бессовестно соврала я, с трудом открывая глаза и свешивая ноги с двухъярусной кровати. — Переживала я сильно, вот и уснула поздно! Не каждый раз приходится Испытание проходить!..
— Скажешь тоже, Испытание! — ворчливо сказала няня, меняя гнев на милость. — Молодежь нынче излишне волнительная пошла. Видит проблемы там, где их нет! Зачем переживать из-за того, что будет в твоей жизни только раз?
И в этом Крапива Едкая вся, от мозга до костей, от туфелек до крыльев! Бывшей старшей охраннице Королевы фей на полном серьезе непонятно, как можно бояться того, что повлияет на всю твою оставшуюся жизнь? Как вообще можно чего-то бояться?..
— Да и слово такое придумали… Испытание! — ехидно передразнивает няня, заботливо убирая мне за ухо шелковистую прядь. — В наше время мы именовали его Ритуалом, да и то только те, кто хотел придать этому собранию фей торжественности и пафоса. Нет тебе ни крови, ни летящих копий, ни разящих заклинаний темных! Какое же это тогда Испытание?!
— Страшное и очень ответственное, — трагическим голосом ответила я, кладя буйную головушку няне на плечо. — Провалю его, не стану одной из тех, кто спасет Королеву от коварных врагов…
— … которым сюда ход заказан! — не дала мне развить мысль здраво смотрящая на жизнь Крапива Едкая. — Ты лучше, Геня, выбирай действительно стоящую профессию. Быть пишущей или исцеляющей очень и очень почетно…
— Вы мне еще, няня, видящей предложите стать! — возмутилась я, гневно сверкая очами и убирая голову с ее костистого плеча. — Сидишь на мягком месте ровно и делаешь вид, что в призрачной дымке грядущего рисуется тебе грань будущего…
— И возле Королевы находишься, как ты и хотела! — «поддержала» меня Крапива Едкая. — Чем не безделье, которое тебе так нравится?
— Да ну вас, няня! — проворчала я, понимая, что разговор зашел в тупик.
Пора чистить крылышки и неспешно лететь на встречу ветру и тому, что точно не миновать! Благо няня разубедила меня за три часа до Испытания, есть время, чтобы никуда не торопиться!..
*
Вариантов было несколько, но я выбрала самый тяжелый с точки зрения ленивой-преленивой феи: решила полететь сама. Дело это я очень любила, да и разминка перед Испытанием мне не помешает: лучше дразнящая усталость в теле, чем переживание и трясущие руки. Волнение еще никогда не шло мне на пользу.
А как ему не быть, если в зал, где проводится Испытание, никого постороннего не пускают?
Только знающим и охраняющим велено присутствовать там, где творится судьба горстки готовых получить профессию фей. Да и про Королеву не стоит забывать: такие события она никогда не пропускает!
Рядом пронесся здоровенный шмель, размером с хороший человеческий дом. Я такие видела на картинках в книжках, что читала мне няня. Потоками ветра меня ощутимо «взболтало», как основу теста пирогов Крапивы Едкой, отчего я слегка сбилась с намеченного курса и беззвучно выругалась, вспоминая родню прущего напролом насекомого до пятого колена включительно.
Мне потребовалось несколько минут, чтобы принять вертикальное положение и поправить платьишко, напоминающее снизу каплю (пусть в моем мире и нет мужчин, но демонстрировать всем и вся отличие от них не стоит, красоты в этом нет!).
— Генлисея, ты обронила! — ко мне подлетела черноволосая фея в бирюзовом платье такого же каплеобразного типа, как и у меня, и протянула утраченную мною шляпку на веревочке.
— Спасибо, Ромашка, рада тебя видеть! — не слукавила я, возвращая предмет своего гардероба на положенное ему место. — Неужели ты тоже спешишь на Испытание?
— Лечу и боюсь его до ужаса, — призналась мне Ромашка слегка дрожащим голосом. — Я думала, что пройду его через год, однако маменька решила все за меня…
— Его все равно придется проходить, так почему не сейчас? — сказала я, подражая няне, но пародия, как по мне, вышла слабой и неубедительной. — Зато как мы с тобой потом наедимся булочек с повидлом, да напьемся настойки сладкой и… споем обязательно песню грустную о любви земной… я выучила несколько, тебе понравится!
— Ух, как же мне захотелось вкусностей, что готовит Крапива Едкая, ты себе даже, Генлисея, и не представляешь! — вдохновенно произнесла Ромашка, но тут же стушевалась и поежилась, словно ожидая, что ей на плечи сбросят теплый и мягкий плед. — Генлисея, а вдруг меня направят в мир людей… ох, Мать-прародительница, боюсь-боюсь!..
— Ну и чего ты боишься? — искренне удивилась я, с радостью заметив, что вдалеке появились очертания дворца Королевы фей. — Мне казалось, что тебе нравится путешествовать… разве нет?
— Нравится, — покаянно вздохнула Ромашка, переставая теребить во время полета позолоченные пуговицы своего платья. — Но когда я путешествую, то всегда знаю, что обязательно вернусь домой после того, как все-все осмотрю и наберусь впечатлений на всю оставшуюся жизнь… а там… столько опасностей подстерегает…люди… Нижний мир…
— В Нижний мир приличные феечки не ходят! — строго сказала я, надеясь, что если мне удастся оказаться в мире людей, то Нижний мир я обязательно посещу.
Если не стану охраняющей, само собой!
— А куда ходят? — спросила Ромашка, доверчиво цепляясь за мою руку, чтобы сильный порыв ветра не сбил ее с намеченного курса.
— В театр, например, или в консерваторию… Тебе разве не рассказывали?
— Нет, не рассказывали… — густо покраснела Ромашка, словно признаваясь в чем-то постыдном, недостойном чужих глаз и ушей. — Матушка моя никогда не покидала предела Цветущей Долины и посвящала меня только в те секреты только, что пригодятся мне здесь, когда я стану, как и она, исцеляющей… А я не хочу быть исцеляющей! Я хочу быть пишущей! Ведь это так здорово: передавать новые открытия и события Древу Познания, чтобы он сохранял их в Вечности… а ты, Генлисея, кем хочешь быть?
— Охраняющей или изобретающей, — ответила я, готовясь совершить мягкую посадку на площади перед дворцом, на котором уже заранее было приготовлено место для совершения задуманного мною маневра. — Не решила еще, если честно, кем в большей степени хочу стать… Надеюсь, Испытание поможет мне в этом нелегком деле.
— Я тоже надеюсь на это… — тихо произнесла Ромашка и зажмурила глаза.
Она всегда делала так перед важным и ответственным шагом.
И кто я такая, чтобы ее за это судить?..
*
На людской дворец дом Королевы фей не походил. От слова «совсем».
Больше всего он напоминал огромный темно-коричневый желудь, однажды решивший, что лучше расти вверх, а не вниз.
А позже он понял, что и расти дальше не стоит. Зачем? Он и так больше, чем его «братья» и «сестры». Можно остановиться и позволить феям жить внутри себя.
Да и то не всем, а избранным! Тем, кто станет править в Цветущей Долине, Бескрайнем Океане и Огненных Землях.
Вместе с Королевой жили там еще и феи, каждая из которых была лучшей в своем деле. И вместе они составляли Совет и были знающими, от ока которых не могло укрыться ничто и никто.
И теперь горстка неопределившихся стояла перед входом во дворец и ожидала решения своей участи.
Некоторых из фей я знала.
Задумчивая Азалия не сводит глаз с охраняющих, окруживших нас неплотным кольцом. Веселая и общительная Лилия пытается разговорить беспокойную Ромашку, но та молчит и снова теребит покрытые счастливым узором пуговицы, словно они и вправду способны защитить от переполняющих ее красивую головушку страхов. А Настурция вызывающе спокойна, что наводит на нехорошие подозрения. Неужели она употребила корень Валерьяна, да еще и без меня?!
На небе ни тучки, а солнце не греет. Не чувствую я в нем тепла. Оно словно ждет чего-то, как и все собравшиеся здесь. И когда беззвучно появляется в стенке дворца проем, я понимаю, что обратной дороги не будет.
И прежней домой я уже не вернусь.
*
Нас становится все меньше. Кто-то выходит довольный собой, с гордой улыбкой и радостью, что все закончилось так, как хотелось. Другие появляются со скорбной миной на лице или со слезами на глазах, не стыдясь того, что сегодня их надежды не выдержали столкновения с суровой и не всегда справедливой реальностью. А остальные несчастные ждут и гадают, что ждет их там, за другой стенкой беспокойного желудя.
— Настурция отправится в Бескрайний Океан! — шепнула мне на ухо Азалия, после того как упомянутая ей фея вышла из Зала Испытания с понурым видом.
— Ты уверена?
— Да, — Азалия непреклонна, и я понимаю, что ей известно нечто, сокрытое от меня. — Она моргнула мне два раза правым глазом, а потом левым. То, чего она боялась, свершилось!
— Её ждет трансформация? — сипло спросила я, осознавая всю глупость заданного вопроса. Я и без Азалии знаю на него ответ.
Фея кивнула, разминая ни в чем не повинные пальцы. Азалия неотрывно смотрит на то место, где должен появиться проем, и я понимаю всю степень ее беспокойства. Она идет за Ромашкой, малышкой-Ромашкой, которая уже начала проходить Испытание. И страх постепенно проникает в голову, и мысли в ней бьются нервные, одна другой хуже.
Ведь у Настурции не получилось пройти Испытание так, как ей хотелось. Вдруг ее подругу Азалию постигнет та же судьба?..
— Хорошо, что Настурции достались Бескрайний Океан, а не Огненные Земли. Представляешь, каково это…
— Стать столбом пламени и больше не летать? — тускло говорит Азалия, словно она уже готова примерить на себя эту роль. — Думаешь, в Бескрайнем Океане лучше?
— Не знаю, я там никогда не была, — честно призналась я, закинув ногу на ногу. — Но думаю, получше, чем в Огненных Землях. Там же вода кругом… изменений сильных не должно быть… наверное…
— Летать не будешь! — зло говорит Азалия, видя, как начинает меняться стенка дворца Королевы фей. — А разве это жизнь без полетов, без пируэтов, без воздуха, что треплет твои волосы…
— И дает тебе смачного пинка в спину, чтобы ты поскорей встретилась с землей! — вдохновенно продолжила я, искренне не понимая, что же такого трагичного нашла Азалия в этом. — Я с рождения летаю и особой проблемы в том, чтобы перестать летать не вижу. Куда страшнее лишиться своего тела, а вместо него получить нечто такое, к чему придется привыкать весь остаток своего бытия… А если обмен неравнозначный?
— Он в любом случае неравнозначный, Генлисея! — еще немного и выдержка Азалии падет, как моя шапочка на пути ко дворцу Королевы фей. — Поэтому я думаю… если из-за Испытания мне придется лишиться крыльев… я сбегу в мир людей… не хочу повторить судьбу Настурции!
Повисла неловкая пауза. Азалия испытывающее смотрела на меня, ожидая, что же я скажу ей в ответ на ее признание. А у меня не было слов, только удивление, что подобные мысли вообще могут возникнуть. В моей буйной головушке такого и в помине не было.
Створки Зала Испытания открылись, и довольная Ромашка появилась в общей комнате. Не нужно быть знающим, чтобы понимать: для нее все завершилось успешно. Сияющие глаза феечки были лучшим на то подтверждением.
Пройдя мимо меня, Ромашка ободряюще улыбнулась и направилась к выходу. Готовая к любым неприятностям Азалия проследовала в Зал Испытания с гордо поднятой головой и решением отстаивать свои права до последнего вздоха.
Глава 5
— Что я здесь делаю? — ворчливо спросила я, недовольно открывая глаза.
Вместо привычного холла универа я увидела голубое чистое небо, а надо мной недовольного Бельского и виновато сопящего Волкова.
— Приходишь в себя, — ответил на поставленный вопрос Даня, скрестив руки на груди. — Ты часом не беременна?
— Кто? Я? — тут же оказалась на ногах я, возмущенно глядя на Бельского снизу вверх. — А может это ты у нас беременный? Все симптомы налицо!
— Это какие же? — тут же набычился Даня, напряженно сжав кулаки. — Расскажи нам, будь добра!
— Смена настроения, например! — тут же нашлась я, слегка стушевавшись под напором пылающего негодованием Бельского. Вот чего он пристал ко мне, а? Пусть переключится на кого-нибудь другого!
— А как оно может не меняться, если ты после общения с этим типом, — палец ткнулся в понурого Свята, непривычно тихого и зажатого в присутствии разбушевавшегося энергетика, — падаешь в обморок, и я в течение десяти минут не могу привести тебя в чувство! А он… — палец вновь уткнулся в Волкова, словно именно он — причина всех бед, а никто другой! — А он имеет наглость утверждать, что с тобой все в порядке и стоит лишь немного подождать! Как это называется, Алиса!
— Это называется «Вы лезете не в свое дело, Бельский»! — зашипела я, не привыкшая к тому, чтобы кто-то из мужского пола мне мораль смел читать! — Вы кто мне? Брат, сват, муж? Вы мой однокурсник, Бельский, и не надо учить меня жизни прилюдно! У меня есть тот, кто беспокоится за меня и имеет на это полное право, в отличие от вас!
Даня с шумом выдохнул и без лишних звуков подхватил куртку, на которой я, оказывается, лежала во время своего беспамятства, и молча удалился в закат.
— У тебя с ним точно ничего нет, Алиска?
— Свят, иди в… — устало сказала я, не став продолжать свою мысль.
Грызня с Бельским меня вымотала окончательно и бесповоротно. И без того ослабленный организм молил о том, что стоит отложить поиски Марины до лучших времен и заняться более полезным делом, например, восстанавливающим сном.