Но Кризанта не могла забыть всего, что пережила. Для нее это было отдушиной, через которую тек живительный свежий воздух, и каждый день, что она проводила под этим солнцем, что-нибудь да значил, пускай и не всегда было понятно, что же именно. Вероятно, поэтому она и согласилась на «предложение» Ника Фьюри. «Может быть, это к чему-то и приведет…» – рассеянно думала девушка, следуя за Филом Колсоном в свои новые «апартаменты». – «Может быть, в этом есть какой-то смысл… Может быть, я… хоть ненадолго перестану чувствовать себя… одинокой…»
Это было глупо, наверное, более чем глупо – идти на уступки тем, кто фактически заменял более суровое заключение на более мягкое и с большей свободой действий.
И это действительно была пародия, карикатура. Но это хотя бы что-то…
*
Ник Фьюри не сказал бы, что ждал, что Кризанта так быстро сдастся. По его расчетам она бы наотрез отказалась идти на уступки и как минимум попыталась оказать сопротивление, а как максимум – применила бы свои способности и заставила бы всех снова о ней забыть. Пока он так и не понял, почему она этого не сделала. Он мог бы предположить, что ее силы имеют свои пределы или что подобное можно делать один раз в определенный период временем и срок перерыва еще не истек.
Но директор решил задать ей другой вопрос. И задаст он его, когда Кризанта выйдет из лаборатории, где ученые Щ.И.Т.а разбирались с пунктом относительно ее умений.
*
Слава Богу, ее не стали наряжать в белую стандартную одежду, столь распространенную во всяких фильмах, где имело место подобное развитие сюжета. Единственное, с чем Кризанте пришлось расстаться на время, была ее куртка. Коричневая бомбер была небрежно скинута на спинку стула, на котором сидела девушка, спокойно наблюдая за тем, как у нее берут кровь на анализ. Разумеется, перед этим сгиб локтя был протерт спиртом, как и следовало, но после того, как иголка покинула кожу, прикладывать ватку не потребовалось – слабое сияние зародилось в месте укола, и искристое свечение поглотило крошечную ранку, стерев ее за секунду.
Врачам было дано указание: составить о Кризанте настолько подробный отчет, насколько это будет возможным, поэтому остаток этого дня она не выходила из лаборатории, позволяя докторам опрашивать ее, записывать что-то в блокноты и вносить это в документы.
В одном из таких документов, отданных Фьюри, значились основные особенности. Стоя за односторонним зеркалом и смотря, как очередной эксперт выясняет что-то у Кризанты, пока она сжимала пальцами левой руки кистевой динамометр для измерения мышечной силы, директор Щ.И.Т.а читал предоставленную ему информацию.
«…и высокая способность к регенерации. Процесс сопровождается свечением цветов с длиной волны от 565 нм до 590 нм [1]. Повреждения излечиваются в промежуток, варьирующийся в зависимости от степени тяжести и размера повреждений. (Записано со слов объекта «Рапунцель». Требуется разрешение на проведение тестирования более серьезных травм, чем простые порезы.)
Организм выносливый, никаких физических отклонений не наблюдается.
Здоровая нервная, сердечно-сосудистая, лимфатическая, пищеварительная, дыхательная системы.
Анализ крови показал нулевой уровень содержания в ней вредных веществ.
Анализ тканей показал нулевой уровень содержания в них вредных веществ.
Вещества, вызывающие старение организма, отсутствуют.
Зрение - 1.0 [2].
Основные способности (записано со слов объекта «Рапунцель»): «Я умею исцелять болезни и раны, возвращать молодость. Но я не могу воскрешать мертвых».
Правка: во время направления исцеляющих сил на другой объект (тестирование проводилось на Oryctolagus cuniculus [3]) свечение цветов с длиной волны от 565 нм до 590 нм появляется на кистях рук, непосредственно контактирующих с объектом, а так же на волосах».
*
Комната была небольшая, меньше предыдущей, но какая в сущности разница? Тут было широкое окно – непробиваемое, из триплекса [4], конечно же, – через которое открывался вид на… вероятно, это был океан, а вдали были заметны очертания какого-то города. Разумеется, на самом деле никакого окна не было, то есть стекло было, но за стеклом крепился экран, который передавал ту картинку, которую задавали в настройках, а за экраном начиналась «броня» авианосца.
И все же почему-то Кризанте подумалось, что тот мнимый город был Нью-Йорком, и она поневоле вспомнила свой визит туда на пароходе «Атлант» в 1955году. Обстановка в комнате напоминала по непонятной причине каюту в корабле или в подводной лодке, стены и пол были железными, холодными и пустыми, и Кризанте нестерпимо захотелось по старой привычке все тут разрисовать. Узкая кровать с не слишком мягким матрасом («То, что надо».) и шерстяным одеялом в мягком накрахмаленном пододеяльнике, стандартные стол и стул, раковина и большое зеркало, напротив которого и стояла вся мебель, сразу справа от входа.
Разумеется, девушку не просветили, что из-за этого самого зеркала за ней пристально наблюдали и что под потолком во всех четырех углах прятались камеры видеонаблюдения. Но она и сама это прекрасно поняла. Было бы легкомысленным полагать, что ее бы вот так просто предоставили самой себе. Это было бы слишком по-детски, а тут детей не было.
Кризанта как раз умывалась, когда двойная дверь с легким шелестом отъехала в сторону, впуская через порог Ника Фьюри. Кризанта перевела на него взгляд, в котором читалось: «Вам чего?», и директор не стал разводить долгих прологов.
- Почему после Италии я забыл вашу внешность? Почему все забыли вашу внешность? И почему тогда, в 1982, несколько единственных ваших фотографий стали просто листочками бумаги?
Кризанта насухо вытерла руки махровым полотенцем и, развернувшись к Фьюри, оперлась ладонями на край раковины, отводя назад худые плечи.
- Потому что я хотела свободы. Я хотела вернуть то, что мне было желанно, выражаясь старым забытым языком. И моя сила мне в этом помогла.
- Почему вы не применили ее теперь?
- Может, потому, что мне это надоело?
- Прозвучало, как вопрос.
- Я просто сама еще не решила, – голос Кризанты посерьезнел. – Вы заблуждаетесь, если думаете, что я не могу убить человека. Потому что я могу. Я не стала вас убивать, потому что не хотела этого. Но я думала убить того человека, который влез в мой дом.
- И почему же вы этого не сделали?
- Потому что снова не захотела. Но я бы могла.
*
- Она могла меня убить, – Клинт подергивал тетиву лука, прислонившись к стене и невидяще уставившись прямо перед собой. Романофф, которая в тот момент проверяла надежность замков на браслетах, услышав слова Бартона, оторвалась от своего «увлекательнейшего» занятия и подняла на него голову.
- Что, прости?
- Я сказал, она могла меня убить. Более того она даже собиралась это сделать. Но только до того момента пока не увидела мое лицо, – Клинт отложил оружие и выскользнул в коридор, направляясь в ту часть авианосца, где находилось новое жилище Кризанты. Наташа, пару мгновений поразмыслив над словами Соколиного Глаза, последовала за ним.
Кризанта тем временем уже успела снять куртку и конверсы. После чего распустила свою косу, выпуская на свободу медовые длинные волосы, которым предстояло отрасти за ночь, затем взбила подушку и улеглась на свое спальное место, сунув ладони под щеку. Дремота уже начала одолевать ее, когда ее личное пространство в очередной раз нарушили. Только теперь это уже были агенты, напрямую связанные с ее поимкой. Повернув к ним голову, девушка протяжно и недовольно выдохнула и привела себя в сидячее положение.
- Неужели не дадите мне даже поспать? Что еще?
- Почему ты тогда остановилась? – Клинт в два шага пересек расстояние от двери до кровати и теперь нависал над Кризантой, заставляя ее рассматривать его снизу вверх.
- Что, даже не поздороваешься? Хотя бы для приличия? – поморщилась от такой прямоты его собеседница.
- Добрый вечер. Почему ты тогда остановилась?
- А я должна перед тобой отчитываться?
- Нет.
- В таком случае я не собираюсь ничего говорить по поводу твоего вопроса.
- Почему ты не убила Клинта? – встряла в их диалог Романофф, привычно скрещивая руки на груди. Кризанта, прищурившись, покосилась на нее.
- Я не обязана тебе отвечать.
- Знаешь, я думаю, ты о чем-то умалчиваешь, – Черная Вдова произнесла это достаточно едким тоном для того, чтобы Кризанта резко соскочила на пол и, обогнув Бартона, встала прямо перед ней. От того убийственного взгляда, которым она одарила ее в тот момент, можно в секунду превратить Ад в Северный полюс.
- Знаешь, я думаю, это не твоего ума дела.
- Девочки, девочки, успокойтесь! – мягкий голос появившегося очень вовремя Колсона несколько снизил напряжение в комнате, но было понятно, что проблема до конца еще не решена.
Однако Кризанту оставили в покое. До следующего утра.
[1] Цветa с длиной волны от 565 нанометров до 590 нанометров – это цвета желтого спектра.
[2] 1.0 – cамое лучшее зрение. (Информация взята из интернета. На достоверности не настаиваю.)
[3] Oryctolagus cuniculus – дикий европейский кролик.
[4] Триплекс – многослойное стекло, два или более органических или силикатных стекла, склеенных между собой специальной пленкой, способной при ударе сдерживать осколки.
========== Глава 8, в которой обо всем рассказывают записи. ==========
«Ваше прошлое – это уже только история. И как только вы это осознаете, оно больше не имеет власти над вами».
(с) Чак Паланик
Я так долго мечтала
Найти смысл и разгадать
Тайну жизни…
Почему я снова должна пытаться?
Неужели мы оба всегда
Будем узнавать правду, лишь столкнувшись с ней лицом к лицу?
Неужели я никогда не освобожусь
И не сброшу эти цепи?
Я бы отдала и сердце, и душу,
Я бы всё вернула назад, это моя вина.
Моя судьба - одиночество,
И мне придётся жить, пока не наступит конец.
Я бы отдала и сердце, и душу,
Я бы вернула всё назад и, наконец-то, нашла бы свой путь…
Я так давно живу,
Много времён года сменили друг друга…
Я видела, как сквозь века
Воздвигались и разрушались королевства,
Я видела всё это.
Я видела и ужасы, и чудеса,
Происходившие прямо на моих глазах.
Неужели я никогда не исправлю всё и не освобожусь?
Юджин, наша мечта давно умерла,
Вместе с нашими историями и нашей славой, которые мне так дороги….
Мы не будем навсегда вместе, не плачь.
Я всегда буду здесь, до конца…
Я бы отдала и сердце, и душу,
Я бы всё вернула назад, это моя вина.
Моя судьба - одиночество,
И мне придётся жить, пока не наступит конец.
Я бы отдала и сердце, и душу,
Я бы вернула всё назад и, наконец-то, нашла бы свой путь…
Within Temptation – «Jillian». Перевод. Сокращено и несколько перефразировано.
*
Старые дневники могут хранить в себе много всего разного, от простого изливания каждодневных эмоций до по-настоящему цепляющих историй, потому что нередко в эти самые истории рассказчик – конечно же, не подразумевавший, что его «творчество» увидит кто-то посторонний, – в буквальном смысле вкладывал частичку своей собственной души.
У одной девушки появилась привычка заносить эти самые истории в небольшие книжицы, которые под конец становились потертыми, в книжицы, чьи переплеты лишались твердости и чьи страницы были исписаны круглым аккуратным подчерком, не менявшимся столетиями, и разрисованы той же рукой. Эти самые страницы пожелтели от времени, став жесткими и хрупкими, но слова, выведенные на них, еще можно было прочитать. Если, разумеется, перед этим наткнуться на эти самые истории, частями которых они являлись.
И эти самые истории, для того, кто, возможно, однажды их отыщет или случайно обнаружит, не всегда будут веселыми или обычными, а зачастую – печальными и суровыми, такими, какой нередко бывает по отношению к людям жизнь, выстраивающая перед ними череду препятствий и испытаний.
Но если кто-то все же развернет эти маленькие книжки, в которых описано существование безымянной сказительницы – которая никогда не упоминает своего имени и можно лишь строить предположения о том, кто она такая, – этот кто-то откроет двери в эти самые долгие-долгие истории, тянущиеся сквозь века и не прерывающиеся ни на секунду.
*
В просторном кабинете без окон, устроившись за большим столом, на котором стояло сразу три компьютера, сидит человек. Темный человек. Черный человек. Черный в душе, черный как смоль. Свет в комнате приглушен, лица неизвестного не видно, но ясно, что это мужчина. Нельзя сказать, ни как он выглядит, ни сколько ему лет, ни кто он такой, но в его облике, скрытом полумраком, есть что-то зловещее, что-то, что излучает угрозу. Этого черного человека нисколько не волнуют различные графики и файлы, светящиеся на экранах больших мониторов. Этого черного человека не волнуют отчитывающиеся перед ним люди, которым положено являться с подробными отчетами о действиях… противника, точнее – соперника.
Этого черного человека с фасетчатыми глазами гипнотического синего цвета куда больше волнует пара тройка дневников в старых обложках, внутри которых объект его долгих поисков повествует о себе и о своих чувствах.
Почему его это волнует?
Он ищет слабое место, хочет узнать все, что только возможно.
И, учитывая его упорство, он скоро своего добьется.
Записи, которые он читает, явно не первые и по временной шкале находятся примерно в середине или чуть после нее. Начальная линия отсутствует, оно и понятно, слишком много воды утекло, а книжечки – не вечны, в отличие от той, кто ими ранее обладал.
Записи, которые он читает, пестрят рисунками, которых там порой даже больше, чем слов.
*
Титульный лист первого «журнала» датирован 1753 годом, остальные пять – 1796, 1821, 1867, 1933-им годами.
«Апрель 1753 года. Бордо, Франция.
Сколько я уже тут? Месяц. Или два?.. Я совсем потеряла счет времени.
Начиная с… какой год сейчас? А, 1753… Я же только что написала дату. Начиная с февраля 1752 я путешествую по Европе, мотаюсь туда-сюда без цели. Как обычно. До этого была в России. Я там долго находилась. А до того - в Тибете. Долго пробыла у монахов.
Интересно, то, что я поняла их язык сразу же, учитывая то, что раньше его не знала, это заслуга моей пресловутой магии?
Месяц назад… нет, все-таки два… два месяца назад я прибыла в Бордо. Красивый город. Солнечный. Немножко похож на мой. Хотя, конечно же, это не он. Наверное, когда-нибудь в будущем станет еще более привлекательным… городом праздников».
*
«Май 1753 года. Бордо, Франция.
Я уже долго не выходила из дома, в нем никто не живет кроме меня, кстати. Мне что-то совсем ничего не хочется делать. Я облюбовала местечко на заброшенной узкой улочке в Старом Бордо, он находится вокруг квартала Святого Петра.
Тут много старых церквей и особняков.
Я иногда их рисую, просто сижу где-то на улице и рисую.
Некоторые люди временами хотят купить рисунки. Предлагают деньги.
Отдаю задаром. Мне золото ни к чему. Все равно не на что тратить: я подолгу не чувствую голода, холодно мне почти не бывает, и я не болею.
Наверное, скоро я уйду. Может быть, наведаюсь в Рим. Или в Грецию. Пока не решила».
*
«Октябрь 1777 года. уточнения отсутствуют, короткая запись
Как же мне хочется сделать что-то, зная, что это будет последним поступком в моей жизни».
*
«Январь 1790 года. Испания.
Три дня назад я присоединилась к странствующей семье. Нет, не присоединилась. Просто решила побыть с ними немного. После ухода в 1752 1753 году из Бордо, где я познакомилась с Пьером Дюпонтом (он заведовал таверной, где я слушала рассказы разных посетителей) я совсем одичала. Неделю назад меня прохожий спросил, где находился какой-то дом, а я целых пять минут не могла понять, что он мне сказал. Когда поняла, он уже ушел. Да я все равно ответа не знала.