Джон едва ковылял по длинному коридору, погруженному в полумрак. Наверное, он ожидал увидеть нечто вроде гигантского холодильника, а это был просто длинный темный холл с множеством отсеков. Контейнер Фредди располагался в самом дальнем конце, поскольку он стал одним из первых клиентов этой фирмы, сам того не подозревая.
- Сразу приводить его в чувство мы не будем, - продолжал авторитетно вещать мужчина в белом костюме, представившийся доктором Купером. – Для начала доктор Абрамс, - и он почтительно кивнул, - должен провести курс инъекций. Как вам известно, пациента заморозили буквально на пороге смерти. Велика вероятность, что при разморозке он его перешагнет, поэтому мы должны подстраховаться и восстановить его организм до пробуждения.
Они остановились возле одной из ниш, по виду ничем не отличавшейся от всех остальных, и доктор Купер с гордостью протер рукавом и без того идеально чистую стенку контейнера. Сквозь нее проглядывали до боли знакомые Джону черты, и он схватился за сердце и согнулся в три погибели.
- Джон, что с вами? – переполошилась Мэри, хватая его под руку.
- Все в порядке. Просто я… до конца не верил, а теперь… - он задыхался и едва мог говорить, слезы застили ему глаза: Фредди выглядел точно так же, как в свои последние дни тогда в 1991 году.
Он запомнил каждую черточку его уставшего лица. И если до этого у Джона оставались еще какие-то сомнения, то теперь они были окончательно развеяны.
- Ну что, - потер руки доктор Купер, - идем подписывать бумаги?
Джон не остался на бюрократические формальности, а вышел на воздух и сразу поймал такси. Он был счастлив, что у Мэри хватило силы духа заниматься всем этим. Наверное, когда-то давно он тоже был способен на это, а сейчас… в нем ничего не осталось от былого Дики. И если Фредди удастся воскресить, он никогда не узнает в этом уставшем и апатичном старике того скромного, но твердого и решительного Джона.
Мэри позвонила ближе к вечеру.
- Ему поставили капельницу с лекарством. Когда начнут сходить пятна Капоши, начнут разморозку.
- А они начнут сходить? – недоуменно спросил Джон.
- Должны. Доктор Абрамс уверяет, что уже через пару недель появятся первые результаты.
- Вы не сказали ему, кто это?
- Нет. И будем надеяться, что он до последнего не догадается. Поэтому я буду вынуждена просить вас, Джон, пока не появляться в криоцентре. Чтобы не привлекать ненужное внимание. Вас могут узнать…
- Хорошо, - тут же согласился Джон. – Я буду ждать звонка.
И он ждал. Ждал его каждый день, каждый час, начиная с того момента, как положил трубку. Он достал из блокнота в тумбочке простенький календарик и отчеркнул на нем ровно тридцать дней. Он дал себе тридцать дней на то, чтобы смириться со смертью Фредди. Он так до конца и не мог поверить в происходящее.
Джон зачеркивал каждый день, проходивший без звонка от Мэри, а сам позвонить ей не решался. По истечении третьей недели на него постепенно начало накатывать волнение, а концу месяца оно уже душило его. Неужели Мэри забыла? Или что-то произошло с Фредди? Что-то непоправимое? Джон едва сдерживался, чтобы не позвонить самому: все равно все юридические права были только у нее. Да и зачем она вообще вовлекла его во всю эту историю? Сделала бы все сама, он бы и не узнал ни о чем даже. Не было бы мучительных бессонных ночей с нескончаемыми мыслями о том, как Фредди воспримет свое воскресение, что скажет обо всем происходящем с Куин сегодня, как посмотрит на него, Джона?
Мэри позвонила ровно через сорок дней после их последнего разговора по телефону. Голос ее слегка дрожал, и сердце Джона тут же камнем рухнуло вниз.
- Что с ним? Как все прошло?
- Пятна Капоши сошли, - голос ее задрожал еще сильнее. – Кажется, он здоров, Джон. Он исцелен от СПИДа, Джон! – и она вдруг разрыдалась в трубку, как беспомощная маленькая девочка.
Ноги Джона подкосились, и он рухнул на пол, выронив трубку. Она отлетела на несколько метров в сторону, и ему пришлось предпринять некоторое усилие, чтобы медленно подняться и доковылять до трубки. На том конце провода Мэри все еще рыдала.
- Так вы его разморозили? – простонал Джон.
- Нет еще. Я боюсь, - лепетала она. – Джон, я хотела просить вас присутствовать. Если возможно… Я так этого боюсь, - и в трубке снова послышались всхлипы.
И Джон знал, чего именно она боялась. Он и сам боялся того же. Но сейчас кому-то одному из них надо было взять себя в руки.
- Когда едем? – отчеканил он.
На этот раз им не пришлось вновь преодолевать бесконечные ряды отсеков – контейнер Фредди был перенесен в просторную комнату, чем-то напоминающую операционную. Посреди нее была каталка с контейнером, со всех сторон освещаемая огромным количеством ламп. Над контейнером склонилось несколько врачей, в их числе и Купер с Абрамсом.
Джону хотелось задать им тысячу разных вопросов – о шансах, о том, как сохранился мозг Фредди и его память, но он просто в ужасе молчал, наблюдая, как исхудавшее тело его друга извлекают из контейнера и кладут на каталку.
- Они точно делают такое не впервые? – сквозь сплошную пелену страха, окутавшую его с ног до головы, прорвался голос Мэри.
Он сжал ее руку, пытаясь дать понять, что он рядом и поддерживает ее, но вряд ли она вообще почувствовала это рукопожатие.
Несколько долгих минут группа врачей колдовала над бездыханным телом, и Джон перестал понимать, кто он, где находится и чего ждет. Казалось, душа его отделилась от тела и безмолвно парила над каталкой с распростертым трупом Фредди. Трупом… Когда они констатируют его смерть? Прошел, наверное, уже час с момента начала реанимационных мероприятий, но время смерти так пока и не объявили. И Джон не выдержал – ринулся к столу и закричал вдруг, срывая голос:
- Он умер, да? Все напрасно? Назовите время смерти!
И в этот самый момент ресницы Фредди дрогнули, а веки приподнялись, обнажая мутные карие глаза. Джон замер на полуслове, с ужасом взирая на происходящее.
- Ну вот, и время смерти объявлять не пришлось, - доктор Купер миролюбиво похлопал Джона по плечу. – Если бы люди погибали во время разморозки, кто бы стал их замораживать? Мы же солидная фирма, - и он усмехнулся.
Фредди лежал на столе без движения, лишь моргал и смотрел на всех мутным ничего не выражающим взглядом.
- Что с мозговой активностью? – подошел к томографу Купер.
- Все показатели в норме. Температура тела – 35 градусов. Придет в себя, когда она поднимется до нормы.
- В реанимацию его! – и недвижимого моргающего Фредди резво вывезли из ослепительно белой комнаты с рыдающей Мэри и совершенно потерянным и ошеломленным Джоном.
Он жив! – стучало в его мозгу. Они спасли его! Скоро он все вспомнит и начнет искать нашего общества… Джон в ужасе содрогнулся: ему ни в коем случае нельзя показываться Фредди на глаза. Фредди вообще нельзя знать всего того, что происходит сейчас с остальными тремя квинами. Будет лучше, если Мэри соврет ему об их смерти. Впрочем… если он доберется до интернета…
- Мэри, - бормотал он, пока они шли назад к машине, - ему нельзя всего этого знать. Он не должен видеть Адама. Не должен видеть нас с Браем и Роджем. Ему надо сообщить, что мы умерли.
- Джон, как вы это себе представляете? Он откроет интернет и…
- Он не знает про существование интернета! Мэри, заклинаю вас, не рассказывайте ему правду. Он должен радоваться жизни, а не впадать в депрессию… И кстати что вам сказали о функциональности его мозга?
- Норма, - пожала она плечами. – Кругом полная норма. Он все помнит, все знает, все понимает и все чувствует. Это наш Фредди – тот, каким мы хоронили его в 1991-м.
Веронике он не стал говорить ничего, ему не хотелось ни с кем обсуждать эту тему, она была слишком болезненна для него, лишнее упоминание родного имени било в солнечное сплетение, и Джон задыхался, хватал ртом воздух, а перед глазами стояли мутные зрачки живого Фредди – живого сейчас, в 2018 году… Что он скажет, когда снова увидит его? Что оба они скажут друг другу? Для Фредди не прошло и минуты с того рокового ноября, а для него минула целая жизнь – жизнь без Фредди, жизнь, потушившая былой блеск в его глазах, стершая с лица улыбку, разучившая его играть на басу. Жизнь, в которой он для всех стал всего лишь воспоминанием, в которой двое остальных с легкостью обходятся без него. И не только без него – без Фредди… Что он скажет на все это? Одобрит их выбор, благословит Адама и уйдет в закат? Или вернется на подмостки и даст всем понять, кто в доме хозяин?
Джон нахмурился. Он слишком давно не брал в руки бас. Иногда, когда он пересматривал старые концерты, то поражался, как он вообще когда-то мог играть такие сложные и интересные партии. Сейчас он не смог бы выдать даже ничего примитивного – память ушла, пальцы не слушались…
Джон закрылся в ванной и подошел к зеркалу. Оттуда на него смотрел старый уставший мужчина, ничем не напоминавший уже даже Джона образца двадцатилетней давности, когда квины записали свою последнюю песню – No one but you. А Фредди был все так же молод и прекрасен. Да, болезнь иссушила и подкосила его, но сейчас он отъестся, наберется сил и быстро вернется в прежнюю форму. А куда может вернуться Джон? Только в свою берлогу. В ней он и останется.
Мэри позвонила через две недели.
- Ему стало значительно лучше, постепенно приходит в себя. Но ему пока не сказали ничего. Он думает, что его вылечили от СПИДа и что на дворе 91-й год. Не хотят его так сразу шокировать.
- Но это же невозможно будет долго держать втайне! Когда он увидит тебя, то все равно поймет, что от него что-то скрыли.
- Они решили тянуть, пока он не пристает к ним с вопросами. Он пока звал к себе только Джима. Персонал пообещал организовать их встречу – они же понятия не имеют, что Джим давно умер.
- Джима? Не тебя, не Роджера, не Брайана?
- Они хотят уже начать постепенно вводить его в курс дела. Я очень боюсь, что он проговорится о том, кто он такой – вот тогда мы не оберемся проблем.
- Может, тогда стоит забрать его в Гарден Лодж и самим постепенно рассказать ему обо всем?
- Хочется делать это под контролем специалистов. В общем, я пока не приняла никакого определенного решения и хочу посоветоваться с врачами. Вы поедете со мной, Джон?
- Мэри… скажите, а почему в конфиденты вы выбрали именно меня? Почему не Роджа или Брайана?
- Они у всех на виду и привлекут слишком много ненужного внимания. А вас никто из врачей даже не узнал. Это нам очень на руку. Так вы поедете?
- Мэри, это как раз то, о чем я хотел бы с вами поговорить… дело в том, что я… больше не смогу вам помогать. Боюсь, это просто выше моих сил.
- В чем дело, Джон?
- Я не могу видеть его, не могу разговаривать с ним. Я… я давно похоронил его…
- Но он жив! И нуждается во всех нас!
- Да – в нас прежних. Но мы уже не те и не можем дать ему того, что он хотел бы получить. Никто из нас троих…
- Говорите за себя, Джон, - сухо отрезала Мэри. – Если для вас это слишком тяжелая ноша, больше я вас не побеспокою и буду разбираться со всем сама, - и она бросила трубку.
========== 3. ==========
Несколько последующих дней прошли для Джона как в тумане: он плохо соображал, где находится и что происходит. А потом вдруг снова принялся ждать звонка от Мэри, хоть в глубине души прекрасно понимал, что его не поступит. Что если он хочет снова увидеть Фредди, ему нужно самому взять трубку и набрать ее номер. Он мучился в нерешительности не один долгий день. Он то страшился реакции Фредди на то, как все изменилось, то с ужасом осознавал, что он остался там совсем один, и никто из прежних друзей не спешит к нему. Впрочем, еще неизвестно, кому было сложнее в этой ситуации – Фредди, который обалдеет, узнав о заморозке, или им самим, узнавшим о том, что он жив.
Джон целыми днями ходил из угла в угол, пока, наконец, его не схватила за руку Вероника:
- Я не знаю, о чем ты думаешь и на что никак не можешь решиться. Я просто хочу тебе напомнить твой прежний девиз: лучше жалеть о сделанном, чем о несделанном.
Жена всегда понимала его лучше всех остальных.
Лучше жалеть о сделанном? Он посмотрит на Фредди хоть одним глазком, скажет ему хотя бы одно слово и быстро уйдет. В конце концов, за 27 лет мучений он заслужил эту короткую встречу. И пусть лицо Фредди вытянется от изумления и, возможно, отвращения, но лучше жалеть о сделанном…
И он позвонил Мэри.
- Мэри, я… как он?
- Вам всю историю от рождества Христова рассказать, Джон? – усмехнулась она. – Прошел месяц, и вот вы решили справиться о его состоянии?
- Я… - у него перехватило дыхание, а в груди что-то резко закололо, - я…
- Он отходит от шока – сами понимаете, столько всего свалилось. Заморозка, 27-летняя пропасть между ним и всеми вами, смерть Джима… И да, он видел концерты Брая и Роджа. Сам нашел их, я ни слова не говорила.
- И… как ему все это?
- Молчит. Он стал странно молчалив. Совсем непохож на себя прежнего. Доктор Купер предупреждал, что у него может измениться характер и мировосприятие: застывший в бездействии на целых 27 лет мозг играет со своим обладателем злую шутку. И чем дольше этот период, тем очевиднее разница между тем, кем человек был до и кем стал после.
- Давно вы забрали его?
- Около недели. Врачам он так ничего и не сказал, так что, они по-прежнему не знают, кого разморозили. Кстати, он сейчас один в Гарден Лодж. Попросил оставить его пока разбираться со всем. Просил никого к нему не пускать и вообще пока никому ничего не говорить.
- То есть он не знает, что я уже в курсе?
- Я сказала, что вы присутствовали на разморозке. Кажется, ему это не понравилось.
- Я… могу его увидеть?
- Джон, да позвоните ему сами. У вас же остался его телефон.
Когда он набирал старый, казалось бы, давно забытый номер, его руки даже не дрожали – они ходили ходуном, и несколько раз он промазал мимо нужных цифр. Да, в конце концов, почему он так нервничает? Вряд ли Фредди вот так вот просто возьмет трубку. Может, он и телефон-то отключил. Или сменил номер. Или вообще не захочет с ним разговаривать – услышит его сбивчивый хриплый голос и просто бросит трубку. Мэри сказала, он сильно изменился – так, может, ему вообще больше неинтересна ни музыка, ни квины. Мир взорвется, когда узнает, что Фредди жив, а самому Фредди до этого мира не будет никакого дела…
Так и есть, после трех гудков на том конце провода включился автоответчик, и бодрый голос робота произнес: «Сейчас никто не может подойти к телефону. Оставьте ваше сообщение после звукового сигнала». Мысли Джона лихорадочно заметались из стороны в сторону. Сказать что-нибудь? Или бросить трубку? Тогда зачем он звонил?
- Фредди… - тихо прохрипел Джон. – Это Джон. Джон Дикон. Не знаю, помнишь ли ты меня… Если вдруг захочешь поговорить, позвони мне. Я… я буду ждать, - и он тут же нажал отбой.
Ему почему-то казалось, что Фредди перезвонит прямо сейчас, сию же минуту. Что он, услышав голос Дики, уже бежит, запыхавшись, к телефону и тут же набирает его номер. Но он не перезвонил ни через минуту. Ни через час. Ни даже через неделю.
В конце концов, все это предсказуемо, - убеждал сам себя Джон. Что ему делать со стариками? Наверняка он не раз и не два посмотрел концерты Куин с Ламбертом, увидел, что нынче представляет из себя эта группа, может, послушал и их альбом с Полом Роджерсом. А, может, все это его вообще не интересует. Если верить словам доктора Купера, Фредди стал другим человеком – да, наверное, по-прежнему потрясающе поет, но шумным тусовкам отныне предпочитает одиночество. И чем он там занимается в своем замке из слоновой кости – неведомо никому. Мэри он звонить не стал, да и какой смысл? Если Фредди позволяет ей навещать его, это не значит, что через нее можно выхлопотать право и для себя. Унижаться он точно не станет.
Телефон зазвонил через десять дней. Джон уже перестал ждать чего-либо и вернулся в прежний режим ответа на звонки – через Веронику, и трубку принесла ему именно она.
- Тебе звонит какой-то старый друг, - протянула она ему телефон. – Не представился.
Кто-то из одноклассников прознал, где он живет? – лихорадочно мелькнуло в мозгу Джона.
- Привет, - услышал он на том конце провода, и сердце его тут же рухнуло в пропасть: он узнал бы этот голос из миллионов других. – Прости, что не перезвонил сразу, я не проверяю автоответчик, это Мэри, она включила мне запись.