Лозунг, совершенно не подходящий для клуба любого рода. Люди танцевали, в них была разнузданность, которую Грайс не могла себе позволить. Аймили потащила Грайс к барной стойке, хотя скорее уж это был стол, на котором кто-то щедро расставил бутылки с "Блейзером" и дешевым виски.
- Три "Блейзера", пожалуйста.
- Но мне нельзя, - начала было Грайс, однако Аймили выставила вперед руку.
- Три "Блейзера" повторила она с нажимом.
Грайс получила свой пахнущий виноградом и спиртом напиток в пластиковом стаканчике. Когда бармен, если его можно было так назвать, протягивал Грайс напиток, она заметила, что руки у него исколоты.
- Не делай такие большие глаза, - прошептал Лаис. - Это выглядит подозрительно.
Не так подозрительно, как ты, шепчущий мне это, хотела сказать Грайс, но решила не уподобляться Лаису. Она языком попробовала "Блейзер" на вкус, движение получилось нелепое, и Грайс была рада, что люди вокруг были слишком заняты тем, что дергались под энергичную музыку, влив в себя изрядное количество алкоголя.
- Гадость, - сказала Грайс.
- Она новенькая, - пояснил Лаис. Бармен хмыкнул. Глаза у него были мутные, мало что понимающие. Грайс стало жаль его, даже глаза заслезились.
- Как тебя зовут? - спросил бармен. Грайс опешила, она быстро, казалось, слишком быстро ответила:
- Джэйси.
И тут же добавила:
- Но друзья называют меня Флу.
Заткнись, флуоксетин, заткнись, пожалуйста.
Бармен засмеялся, а потом почесал нос.
- Прикольно, - сказал он. - Эйнджела, эта телка с тобой?
- Ага, девчонка моя, - бросила Аймили. Она говорила так же небрежно, как обычно, но интонация теперь отличалась, была жестче.
- Клево, что вы сегодня в точке. Новеньких будут посвящать.
- А то.
- А меня тоже? - спросила Грайс.
Лаис засмеялся:
- Да не, ты еще даже не новенькая. Ты так - посмотреть пришла.
- Ладно, - сказала Грайс и принялась смотреть. Пока ничто здесь не напоминало тайное общество. Грайс увидела какую-то голодно целующуюся парочку. Они вылизывали друг друга как щенки, и это вызвало у Грайс тошноту.
Пахло потом, дешевыми сигаретами и "Блейзером". Последний пах так, будто умер и теперь разлагался на спирт и отдушку. Грайс закурила только чтобы перебить букет этих запахов самым приятным из них.
Она увидела Ноара. Вернее, лысого мужика, которым Ноар в данный момент являлся. Он пожимал руку другому такому же бритоголовому, они над чем-то смеялись. Грайс подошла чуть ближе, чтобы услышать их слова. Они доносились сквозь музыку, будто издалека.
- Чэрли здесь?
- Ясен хрен. Это правда про девку?
- Абсолютная. Эйнджела нашла.
- После посвящения ведите ее к нему. Есть шанс перехватить кой-чего.
- Да ну?
- Я тебе говорю. Ну, если не гонишь, что она - жрица.
- Из жреческой семьи. Рот не открывает, а осьминожек ненавидит.
- Ну, отлично.
Грайс попятилась прежде, чем Ноар и его друг обернулись бы, наткнулась на какую-то девушку с выкрашенными в дешевый платиновый блонд волосами и красивыми губами.
- Куда прешь, курица? - прошипела она, шевеля этими своими пухлыми губами. Грайс подняла руки:
- Простите, пожалуйста.
Девушка по-лошадиному противно засмеялась, и сама оттолкнула ее, проходя. Атмосфера здесь явно была враждебная. А может просто непривычная Грайс.
- Развлекайся, дорогая, - сказала Аймили. Она провела рукой вдоль зала. - Весь мир открыт перед тобой.
Грайс промолчала, так и не сказав, что предпочла бы закрыть такой мир. От шумной музыки болела голова, но людям все, кажется, нравилось. Они подпевали сменяющимся трекам, казавшимся Грайс абсолютно одинаковыми, верещали, когда музыку ненадолго выключали. Люди были везде, они были так близко друг от друга, потные, полуодетые, раскованные. Грайс стояла в углу и курила сигареты одну за одной. Лаис и Аймили снова танцевали, на этот раз безупречно стилизовавшись под местных завсегдатаев. Ноар исчез куда-то, Грайс, как ни старалась, не могла его найти.
К ней подошла какая-то девушка, клубнично-рыжая, со стянутыми в высокий хвост волосами и крохотными веснушками, рассыпанными по коже, как песчинки после пляжа.
- Не была здесь раньше? - улыбнулась она.
- Неа, - деланно-небрежно ответила Грайс, и тут же поправилась, поняв, что переигрывает:
- То есть, нет.
- Это я уже поняла. Я - Лайзбет.
- Красивое имя. В детстве я придумывала альтернативную себя, которую так звали. Я - Джэйси.
- Тоже красивое имя, - засмеялась Лайзбет. - И спасибо, за комплимент. Волнуешься?
- Немного.
- Ты не переживай. Тут все не так страшно. Люди особо ничего не делают, но они вместе. Вся эта хрень вроде "свобода и смерть" для восторженных подростков. И все же мы вроде как против. А это уже много. Смело прийти сюда. Признаться себе в том, что мир устроен неправильно.
- Здорово, Лайзбет. А что вы еще делаете?
Лайзбет засмеялась. По ее глазам Грайс поняла, что ей явно было, что ответить. Однако она сказала:
- Мы собираемся здесь и учимся не бояться. Это уже много.
Грайс хотела было спросить об убийствах, происходивших в Нэй-Йарке, но подумала, что создатели детективных сериалов не одобрили бы этого. Она промолчала, не зная что сказать, но Лайзбет оказалась общительной.
- А за что ты ненавидишь осьминожек?
- Осьминожек?
- Слушай, ну ты же не веришь в то, что они - боги. Доисторические морские животные - в это я охотно верю.
- Доисторические животные, наделенные сознанием и всемогуществом. И бессмертием.
- Да могут они умереть. Просто мы пока не знаем как, - хмыкнула Лайзбет. - Ты говоришь о них, как какая-нибудь культистка.
- Я из жреческой семьи, - быстро сказала Грайс. - Сбежала. Поэтому и ненавижу...осьминожек.
Лайзбет смотрела на нее пытливо, ее взгляд побуждал продолжать. И Грайс начала говорить, по ходу дела понимая, что не так уж сильно она преувеличивает:
- Вырасти в жреческой семье - чудовищно. Каждый день ты вынуждена ложиться в три тридцать, после завершения мессы. В школу встаешь - ничего! Вся твоя жизнь соотнесена с лунными циклами. Новолуние означает - голодный пост. Никакой еды первые три дня. А еще постоянные унизительные обследования. Годишься ли ты для того, чтобы лежать в постели с одним из чудовищ? Здорова ли ты? В порядке ли твой гормональный фон? Чувствуешь себя племенным животным. Это мерзко, унизительно. Я не хочу быть товаром или слугой, я хочу быть собой. Но там ты в первую очередь - товар. Потом - слуга. И только потом - ты сам.
Лайзбет слушала внимательно. Грайс поняла, что от волнения принялась накручивать на палец прядь волос и вздрогнула, увидев, что они светлые и намного длиннее.
- И я сбежала, - сказала Грайс. - Я украла папину тачку и...
И полетела под откос, если верить тому, что говорил Ноар.
- И сделала вид, что разбилась. Чтобы меня не искали. Я приехала в Нэй-Йарк, чтобы затеряться.
- Большой город, все дела, - протянула Лайзбет. Она медленно кивнула. - Тяжело тебе было с культистами.
- В Нэй-Йарке тоже нелегко. Но я устроилась официанткой.
- А где?
Грайс сложила руки на груди.
- Я тебе не скажу. Если семья меня чему-то и научила, так это тому, что мы - повсюду.
Лайзбет засмеялась, у нее был теплый, красивый смех.
- Здорово. Ты молодец. Я тебя понимаю.
- А ты как здесь оказалась? - спросила Грайс, чувствуя, как отпускает ее напряжение. Кажется, она справилась. Взвинченность, вызванная флуоксетином, в который раз помогла ей. Мысли становились словами так быстро, что она едва успевала это заметить.
- Мой отец погиб в "О, эта божественная неделя". Дайлан заставил его медленно умирать от астробластомы. Он не пережил операцию.
Грайс молчала. Любые слова казались ей ошибкой. Лайзбет и не ждала слов. Она сказала:
- Отец был плохим человеком. Он был убийцей. Он сидел на героине. Его посадили за разбой.
Грайс никогда не задумывалась о том, что человек, являющийся убийцей может не заслуживать смерти. Но Лайзбет говорила эти страшные вещи об отце с любовью. Не всепрощающей любовью, а той, другой, которая заставляет нас понимать.
- Он был уродом, мой отец, - сказала Лайзбет. - Но он не заслуживал такой смерти. Никто не заслуживает.
Но в Эмерике ведь применяли смертную казнь. И люди, которые умерли от руки отца Лайзбет так же не заслуживали смерти.
- Я знаю о чем ты думаешь, - мрачно сказала Лайзбет. - Тех людей не вернешь. Отец совершил чудовищные вещи. Однако, мучить его, а потом убить руками невиновного человека, это чудовищно. Я не хочу жить в таком мире.
И она, наверное, была права. Но Грайс не могла почувствовать этого.
Слава всем богам, в этот момент музыка вдруг схлынула, стихла, ушла. Раздался мерзкий визг микрофона, и Грайс услышала голос того бритоголового мужика, с которым говорил Ноар. Они прошли вперед, на звук. В конце зала находилось что-то вроде сцены. Видимо, прежде, там тоже стояла какая-то громоздкая машина, однако сейчас это было небольшое возвышение с обшарпанным столом и стойкой для микрофона.
- Ребята! Добро пожаловать в "Ост-инд".
- Что? - не выдержала Грайс. Лайзбет хмыкнула.
- Это еще что! Один раз мы были в клубе "Темный Сеул", - прошептал неизвестно откуда появившийся Лаис. Он держал Аймили за руку, а она с интересом, почти восторгом, смотрела на сцену.
- По крайней мере, индустриальная стилистика выдержана, - неуверенно сказала Грайс.
- Мы с вами не выбираем между свободой и смертью. Свобода и означает смерть!
Бритоголовый вскинул кулак, как левый активист шестидесятых, и неожиданно люди поддержали этот глупый лозунг. И Грайс поняла, они, утомленные безысходностью, пришли сюда за суррогатом опасности, псевдопротестом.
В секунду Грайс поняла - "Ост-инд" не представляет никакой опасности. А бритоголовый, одетый в драные джинсы и выглаженную рубашку, все говорил.
- Мы потомки тех, кого называли Охотниками. Потомки не по крови, но по убеждениям. Мы разделяем их идеалы! Идеалы свободы для всех людей!
У бритоголового было очень одухотворенное лицо, но вот в идеалах остальных здесь собравшихся Грайс сомневалась.
- Для тех, кто здесь впервые, - и взгляд его безошибочно нашел в толпе Грайс. - Меня звать Фэл. И я местный герцог.
Безумное смешение викторианской стилистики, нацистких идеалов и полуголых тел приводило Грайс в замешательство.
- Мы здесь для того, чтобы сказать - мы есть! И наше время еще придет!
Потрясание потенциальной силой выглядело смешно, однако люди с готовностью откликнулись. Тут и там Грайс слышала вскрики вроде:
- Придет!
- Да!
- Победа!
Лайзбет стояла рядом молча. Глаза у нее были внимательные, еще, казалось, их блеск был чуть насмешливым.
- Как только мы найдем способ победить, мы выйдем на улицы. И чем больше нас будет тогда, тем быстрее мы отберем свой мир. Нас - семь миллиардов. А их - меньше двух сотен. Этот мир принадлежит нам по праву!
Люди были возбуждены, мерзко пахли и громко кричали. Это были люди, которым принадлежали улицы. Они разительно отличались от людей, которым принадлежал мир.
- Капиталисты забрали у нас все, наша страна принадлежит кучке белых, играющих в гольф выпускников "Лиги Плюща", которые продали нас тварям. Они с потрохами продали нас всех, и никто не в безопасности. Уродливые твари в телах, так похожих на наши, пьют "Даллмор" в гольф-клубах политиков и бизнесменов. Они и сами вошли в политику и бизнес, будто их ждали там. Они лоббируют законы, притесняющие нас и разрушающие наш мир, будто им мало того, что они могут брать наших женщин и мужчин, играть с нашим миром, уничтожать нас. Трагедия в Харлеме лишь еще одно доказательство того, как безответственны эти твари, насколько им плевать на нас.
Грайс увидела, что щеки Аймили пошли красными пятнами. Это легко можно было выдать за проявление праведной злости.
- Они скупают акции на биржах, пока мы голодаем. Они имеют лучших шлюх...
Грайс задохнулась, поняв, что Фэл говорит о Маделин. Ей стало до того обидно - ничего он не знает и знать не может.
- ...они имеют деньги, особняки, счета и яхты, и они смотрят, как горит наш мир, подкидывая в огонь еще больше несправедливых законов или оскорбительных шоу. Или же, они сидят в своих замках, далеко на Юге, и не выходят. Они сделали Юг нищим, они высасывают кровь людей, живущих там, они держат их в страхе.
И Грайс поняла, что с Дома Хаоса, известного своим гедонизмом и любовью к политической власти, участием в элитных клубах, пышной благотворительностью, семизначными счетами, посиделками в советах директоров и разнузданными нравами, Фэл перешел к Дому Тьмы, который был известен прежде всего загадочностью и удивительной старомодностью. Дом Тьмы гораздо меньше ассимилировался с людьми, чем Дом Хаоса. Боги Дома Тьмы пришли из Эфрики, вместе с рабами. У них был жестокий, дикий нрав и слабые понятия о том, что значит жить в человеческом обществе. Сейчас Дом Тьмы не бросал обществу в лицо свои нравы, что бы ни происходило, оно находилось за закрытыми дверями. А сам Дом Тьмы появлялся на празднествах национального масштаба, изредка обедал с президентом, но в остальном оставался менее заметным, нежели Дом Хаоса.
Впрочем, сложно быть более заметным, чем Кайстофер, баллотирующийся в президенты Эмерики или Дайлан, каждый год неизменно становящийся ведущим премии MTV.
- Зловещие кровавые хищники, и хищники корпоративные и политические, они - одно. Человечество не имеет для них значения и ценности. Их невозможно понять, с ними невозможно жить в мире. Все наши идеалы для них - иллюзия. Мы добились столь многого, но если однажды им станет скучно - они сотрут в порошок все, что мы делали эти тысячи лет. Наша задача сейчас - осознать истинные масштабы зла перед которыми человек - бессилен.
Интересно, подумала Грайс, какой в этом смысл, если человек бессилен?
Фэл говорил что-то еще, а Грайс поняла, что чувствует обиду. Аймили не заслуживала всех этих слов, она не была виновата в том, что родилась богиней.
А потом Грайс вспомнила о том, как Аймили едва не сожгла город. О том, что погибли люди. И это не было шуткой. Аймили сделала это просто потому что разозлилась. Она сделала это, хотя прекрасно понимала, что люди погибнут. Она могла сожалеть, однако, это не было человеческим раскаянием.
Когда люди вокруг заорали, Грайс поняла, что речь закончена. Как и Лайзбет, Грайс оставалась неподвижной.
- Самонадеянный придурок, - сказала Лайзбет. - Хочет их развлечь.
- А что-то реальное он делает?
- Неа. Ничего реального, никогда. Только языком треплет о том, что все и без него знают.
- Трюизм.
- Что?
- Так называется его основной риторический прием.
Лайзбет подмигнула ей.
- А ты - интересная.
В этот момент Грайс увидела, как на сцену вынесли проржавевшее ведро. За его край зацепилась пара щупалец. Девушка, которая вынесла ведро, спустилась вниз, а Фэл подошел к нему. Он достал из кармана здоровенный армейский нож.
Подняв из воды здоровенного розового осьминога, который тут же оплел его руку своими щупальцами, Фэл выкрикнул:
- Вот их родственники! Вот с кем они должны были спариваться! Вот кто они на самом деле. Они могут сколько угодно обманывать нас своим человеческим видом, однако мы знаем, кто они есть!
Грайс вспомнились щупальца Дайлана. Надо признать, они производили намного более чудовищное впечатление, нежели безобидные щупальца осьминога с присосками.
- Дрянь! - выругался Фэл, а потом добавил слово покрепче, когда осьминог едва с него не упал. Фэл перехватил осьминога поудобнее, сказал:
- Сегодня я хочу принять наших доблестных братьев и сестру. Наш поход за миром еще не начался, но наше воинство уже набирает силу.
Аймили, Лаис и Ноар шли сквозь толпу, и она расступалась. Вовсе не так, как сегодня перед Аймили. Уважительно, доброжелательно. Как только они, знакомые и такие незнакомые, вышли на сцену, люди стали аплодировать, и Грайс присоединилась к ним. Лайзбет стояла спокойно, сложив руки на груди.