– Анабесс! – крикнула Мелестина, но тот не услышал. – Брат, подожди!
Тут уж Верховный Король услышал и остановился. Он повернулся к сестре и его взгляд смягчился: как бы он не любил кузин и кузена, родная сестра, которую после исчезновения матери и отца он растил на своих руках, не отдавая нянькам, он любил больше. Не много, но всё-таки больше. Потому что в те моменты, когда чувствовал собственную презираемую слабость, она оказывалась рядом, успокаивая лучше, чем тетя. Она помнила родителей очень смутно, но все равно помнила хоть что-то, а оттого – страдала. Анабесс не мог позволить себе быть слабым. Он никогда не винил родных в том, что они покинули их, но не мог заставить себя нести траур. Он стал старшим. Быстро и внезапно, на него наводилась огромная ответственность. И тогда, после целой ночи пролитых слез, Анабесс поклялся себе: он больше никогда не заплачет и не позволит плакать никому из своей семьи – а ею была целая Нарния. Когда тяжело дышащая Мелестина поравнялась с ним, Анабесс лишь кратко сказал:
– Я должен успеть спросить.
Мелестина согласно, и даже понимающе, кивает и они вдвоём продолжают следовать за Асланом. Они были так невероятно похожи – темноволосые, высокие и красивые, отмеченные магией своей матери. У Анабесса глаза были сиреневыми, у Мелестины – карие, как у отца. И они оба были необыкновенными.
Аслан ждал их у моря, тоскливый взгляд его был устремлён к горизонту, где начинало садится солнце. На берег накатывали соленые волны и с шипением разлетались в мельчайшие брызги, напоминая Великому льву одну милую картину: Королева бросается к Королю, а тот вылезает из лодки, оказываясь по пояс в воде. А девушка бежит к нему, и Король раскрывает объятья для своей единственной, отрывая ее от мокрого песка и кружа на руках. Ее губы шепчут заветное «да», и нет уже ни горя разлуки, нет ничего – только они, люди, разделить которых была не в силах ни смерть, ни судьба. Теперь же, стоило наследникам Чарующей и Справедливого приблизится, он сказал:
– Я ждал Вас, дети мои.
Как всегда, величественный и могучий. С какой-то всеобъемлющей любовью он смотрел на храбрых Короля и Королеву. Мелестина замялась, беря брата под локоть, словно прячась за него. Анабесс спросил сразу же, немедля:
– Мои родители. Мои дяди и тети. Я их ещё увижу?
Аслан грустно улыбнулся, настолько, насколько может улыбнуться лев. У Короля просто не было сил спросить, мертвы ли его родители и родные.
– Конечно, ты их ещё увидишь. – но прежде, чем Анабесс успел обрадоваться этим словам, Аслан продолжил. Его голос вселял какое-то чувство надежды. Веры. В то, что все еще будет. Уверенность в будущем. – Питера ты увидишь в его дочери Перлит. Сьюзен явится в образе Фридриха, Люси будет видеться в Ваане. Своего отца увидишь ты в зеркале, а мать – в сестре.
Анабесс выдохнул сквозь плотно сжатые зубы. Можно сказать, что он попытался сдержать слезы, но после исчезновения родителей он никогда более не плакал, потому что он был старшим и не имел на это право.
– Значит. – подала голос Мелестина. – Живыми мы их не увидим? − она знала. Знала, что ей будет тяжело услышать этот простой ответ. Трудно так, как еще, возможно, не было.
Но она рискнула озвучить вопрос, на который не решался ее – с виду такой сильный и непоколебимый – старший брат.
– Соболезную, Королева. Но там, после, есть мир Вечной Нарнии. Проживите эту жизнь счастливо, влюбляйтесь и любите. И тогда вы встретитесь с родными за облаками. – на это, оба понимали, придется отдать все силы, если не больше. Но ради того, чтобы оказаться в том мире, где время до встречи с родителями и родными пролетит быстрее выпущенный стрелы. И чтобы эта встреча произошла, чтобы увидеть их живыми и счастливыми, они были готовы на все, что угодно.
Аслан исчез, словно растворился. И Мелестина знала, что его уже нет в Нарнии. Но после разговора с ним ей – и Анабессу тоже, она надеялась − стало легче. Пусть сердце так же болело, пусть по-прежнему разрывалась душа. Но теперь в ее нескончаемой тьме появился далекий, небольшой, но все же луч света, луч надежды. Мелестина тяжело вздохнула, собираясь сказать брату что-то ободряюще, как всегда это делала, но тут ее обвили мужские руки и оттянули, отрывая от земли.
– Бросьте грусть, друзья мои. – сказал Фридрих, кружа Мелестину в танце на песке. – Сегодня наш день. Так идемте! Будем веселиться и пировать положенные три дня. Или хотя бы сделаем вид, что это так.
Анабесс сдержанно улыбнулся. Перлит и Ваана улыбались, подхватили сестру и потащили обратно во дворе. Перлит рассказывала о каких-то приезжих лордах из Гальмы, которые были моложе всех остальных. Фридрих положил руку на плечо брату.
– Мы должны показать, что сильные и достойные взошли на престол. Что несмотря на столь большую потерю, Нарния будет процветать.
Анабесс кивнул. Иногда он удивлялся, как столь задорный и несерьезный на первый вид юноша мог говорить столь короткие, но емкие фразы. Они всегда неизменно подбодряли Анабесса.
– Ты прав, брат мой.
Фрид первый направился вслед за Королевами. Взял камешек и рассеяно запустил «блинчики» по воде – этому его научила Перлит, которую научил Эдмунд. Анабесс постоял ещё пару минут и уже хотел было направиться обратно в замок, но тут он почувствовал приток теплой энергии. Подумав, что за ним вернулась Мелестина, он повернулся, но четыре фигуры уже были прилично далеко, чтобы Верховный Король мог почувствовать энергию так близко. Анабесс нахмурился, потянулся к мячу и посмотрел в ту сторону, где исчез Аслан. Чуть поодаль от него стояло девушка, где-то с возраста Фрида и Вааны. Волосы у неё были чёрные, собранные в две толстые косы, а одежда – Нарнийское темно-фиолетовое платье. Она была младшего него, но эту грустную и прекрасную одновременно улыбку, сверкающие сиреневым глаза, ласковый взгляд он бы не забыл не за что. Он, поражённый догадкой, сделал шаг к ней…
Элизабет проснулась.
Костер уже потух, поэтому Люси закуталась еще в несколько плащей, больше походя на спящего медведя. Грейс бы так и подумала, если бы не видела ее маленькую голову сред всех этих мехов. Питера не было; оглянувшись, Лиз поняла, что и Эдмунда тоже. Она встала, закуталась в плащ – какая-то часть мозга отметила, что это был песец – и пошла искать парней. По внутренним ощущениям она поняла, что Пэванси находятся неподалеку и, бесшумно поднявшись, она пошла по их следу. Питер и Эдмунд сидели, прислонившись спиной к деревам друг напротив друга и что-то тихое обсуждая. Эдмунд первый заметил Лиз.
− Привет. – тихо и хрипло пробормотала она, плотнее кутаясь в плащ. Эдмунд протянул руку, приглашая занять место рядом с ним; Элизабет подошла, села рядом с брюнетом, пождав под себя ноги и устроив голову на его плече. Эдмунд потер плечи девушки, прикоснулся губами к макушке.
− Что тебе снилось? – внезапно спросил Питер, с какой-то болью смотря на брата и подругу. Он-то не мог смотреть на других девушек, хотя и привлекал их к себе. Его память трепетно и рьяно охранял образ Элодии, да и возможно ли забыть, когда во снах образ любимой супруги являлся каждую ночь. Эдмунд и Элизабет были вдвоем в своем горе, спасая друг друга силой необычайной любви; Питер же остался со своим горем почти наедине.
− Коронация. – тихо ответила девушка, смотря на собеседника. – А вам?
− Рождение Вааны и Фридриха. – ответил Питер, жмуря глаза. Элизабет могла ошибаться, но на ресницах Великолепного блеснули слезы. Эдмунд был хмурым:
― Я видел… свадьбу Анабесса. ― ответил он. ― Ну, точнее, как его готовили к ней. Знаете, утро, когда жениха окружают члены семьи.
Элизабет согласно кивнула. В Нарнии было множество традиций, которые они в свое время успели заучить и действовать согласно им. Утро в день свадьбы жениху приходилось проводить в кругу своих родных, чтобы радости холостятской жизни не отвели его от заключения брака, а невеста вместе с самой младшей девушкой семьи должна была выбирать украшения: заранее их не выбирали, считалось, что тогда камни на свадебных украшениях рискуют быть напитаны злыми чарами или пожеланиями вреда молодым. Элизабет помнила свою свадьбу: Люси ворковала себе под нос какую-то Нарнийскую мелодию, показывая ей разные украшения. И еще она помнила, с каким облегчением смотрел на нее Эдмунд, когда она оказалась в зале. Красивая, нарядная, его.
Лиз попыталась представить своего сына. Сделать это было не сложно: вот Анабесс, взрослый, в красивом костюме. Его окружают сестры и брат, тетя, возможно, мистер Тумнус и наверняка Корделий. Он смотрит в зеркало и вспоминает слова Аслана в день коронации. Великий Лев оказывается прав: Анабесс видит в зеркале своего отца, улыбается своему отражению и, всего на секунду представляет, что мелькнувшая за его спиной темнокурая девушка ― его мама, а не сестра, что веселый голос Фридриха принадлежит Питеру, а смеющаяся Перлит ― Люси. Вааны и Фридриха, здесь, конечно не было бы: они, как самые младшие, готовили бы его невесту, а Фрид смущал ее каким-нибудь рассказом. Ох, а Сьюзен очень волнуется, ведь свадьба наследника! …
Элизабет внезапно почувствовала, что захлёбывается. Картина глазами сына была настолько ярка, что ее забила крупная дрожь, но уже не от холода. Эдмунд посмотрел на нее не удивляясь, не спрашивая все ли хорошо; посмотрел просто понимающе. И обнял крепче.
― Неужели мы так всю жизнь проведем? ― спросил Питер, смотря на небо, где засверкали первые солнечные лучи. В другой раз, Грейс обязательно бы заметила, как это красиво, но сейчас ее мысли были заняты другим. Она с тоской посмотрела на своего названного брата. ― Всю жизнь… помнить их? А если у вас, у меня будут еще дети? Будем ли мы их любить так, как Анабесса, Перлит и Мелестину? Как я бы любил Фридриха и Ванну…
Питер смещался, не закончив свою речь, опустив голову. Тем не менее, Эд и Лиз поняли, что он хотел сказать. Элизабет тоже думала об этом. Ведь ясно, что у нее и Эдмунда будут дети. Смогут ли он действительно полюбить их, а не видеть когда-то покинутых сына и дочь? Дети же будут разными: одни ― дети Короля Эдмунда Справедливого и Королевы Элизабет Чарующей, другие ― дети Эдмунда Пэванси и Беллатрисы Грейс.
― Думаю, об этом еще рано. ― сглотнув, сказал Эдмунд. ― Давайте попробуем поспать еще. А то работы будет много, а от падающих от усталости нас остальным малу проку.
Он поднялся, потревожив прижавшуюся к нему Элизабет, и они вдвоем покинули полянку. Питер хотел сказать, что не хочет снова видеть лица родных, которых увидит только после своей смерти ― если после нее что-то есть, но все равно он встал и направился вслед за братом и подругой. Он внезапно вспомнил рождение Перлиты. Необыкновенно четкая картинка: Сьюзен его до вечера не пускала в комнату, хотя роды начались утром и закончились после обеда. С Элодеей тогда была Элизабет, сама Великодушная и Люси. Эдмунд был в одной из общих комнат и развлекала трёхлетнего сына, Питера послали туда же. Когда его наконец-то пустили, он послал сестрам и невестке уничтожающий взгляд, но стоило увидеть малышку-дочь и счастливую жену как злость на них прошла мгновенно. Осталось только счастье и маленький сверток ткани в его руках, в котором лежала новорожденная принцесса. Питер тогда сказал Элодии: «Она весит три кило, у нее твои глаза, и своей крошечной ручкой она держит мое сердце». Верховный Король еще никогда не был так счастлив.
Эдмунд и Элизабет уже засыпали, обняв друг друга. Эдмунд открыл глаза и посмотрел на брата. Их зрительный контакт длился десять секунд, после чего черноволосый опять закрыл глаза; Элизабет лежала лицом к нему, расположив голову напротив его груди, а Эдмунд обнимал ее, хотя это была точно не удобная поза для него. Питер лег на свое место, накрывшись плащом. Когда он первый раз увидел спящих вместе Эда и Лиз, брат сказал ему:
― Я знаю, что такое горе, но и я знаю, что такое счастье. Я знаю его запах и цвет глаз. Оно заполняет весь мир безграничной нежностью и трепетной любовью, и вот оно: в моих руках.
Питер заснул.
Спустя, возможно, часа три их подняла Сьюзен. Водой из колодца умылись, хотя Лиз пришлось ее немного подогреть ― ключевая вода была слишком уж холодной. Рабадаш, какой-то необычайно бодрый, заметил, что им повезло спать на мехах, а не на жестокой сырой земле, как бывало в походах. Никому, судя по всему, сны прошлого не посещали, поэтому Эдмунд, Питер и Элизабет не стали об этом распространяться, молча переглянувшись, но ничего не сказав. Когда Люси добавила к словам Рабадаша, что это великолепное утро - было не похоже, что будет сказано еще что-нибудь приятное. Эдмунд высказал то, что думали все: «Мы должны выбраться с этого острова”.
На яблоки никто смотреть не мог, поэтому нарвали ягод с куста ежевики в шесть средних размера корзин, которые им вряд ли удалось бы сделать за пару минут, не будь с ними колдуньи. После, каждый со своей корзинкой, кушая ягоды, они пошли вниз по ручью к берегу и стали разглядывать канал, отделявший их от материка.
― Надо переплыть его. ― предложил Эдмунд.
― Это подходит Сью. ― ответил Питер, помня, что Сьюзен получала в школе все призы за плаванье. ― Но как насчет остальных? ― Под «остальными» он имел в виду Эдмунда, который не мог проплыть две длины школьного бассейна, и Люси ― она вообще плавала с большим трудом. Элизабет могла переплыть, а вот Рабадаш тоже плавал с трудом: не так плохо, как Люси, но хуже Эдмунда.
― Кроме того. ― сказала Сьюзен. ― Здесь может быть течение. Папа говорит, что не надо плавать в незнакомом месте.
― Питер. ― заметила Люси. ― Я знаю, что не могу плавать дома ― я имею в виду, в Англии. Но разве мы не умели плавать давным-давно, когда были королями и королевами в Нарнии? Мы умели даже скакать верхом. Как ты думаешь…
― Тогда мы все были взрослыми. ― прервал ее Рабадаш. ― Правили долгие годы и многому научились. Но теперь-то мы снова дети.
― Может, это как с велосипедом? ― сказала Сьюзен. ― Один раз научишься и больше не забудешь.
― Эй! ― сказал Эдмунд таким голосом, что всякий прервал бы разговор и выслушал его. ― Спасибо, что замолчали. Элиз?
Элизабет закатила глаза: ее имя ― причем только «Элизабет» ― только как не «рвали». Мистер Тумнус и Корделий изредка ― очень редко, когда они только-только взошли на престол ― называли ее ласково ― Лиззи. Потом кто-то (кажется, Рабадаш) подкинул такое сокращение как «Лиз», и только ― только и только ― Эдмунд называл ее Элиз. Это было чем-то личным, чем-то указывающее на то, что Элизабет его девушка ― жена в последствие. Элизабет поняла, что от нее ждал Эд.
― Знаете, сделайте мне посох. ― с сарказмом сказала брюнетка, подходя к самой кромке воды. ― Буду вообще пророком господнем.
Люси ахнула:
― Ты собираешься сделать водный коридор?
― Ага.
― Как в Библии?
― Ага.
Элизабет уже доводилось делать что-то похожее в те далекие моменты, когда они с Эдмундом гуляли ночью перед сражением с Белой Колдуньей, однако тогда речь шла о закрытом пространстве. Теперь же ей нужно было сделать коридор, причем держать его довольно долгое время. Бесспорно, сложно, но конечно не невозможно. Элизабет присела перед самой кромки воды и опустила растопыренную ладонь над водой. Прошла минута, прежде чем вода остановилась, прекратив накатывать на берег, а потом пошла рябью. Но вдруг кто-то за спиной, кажется Рабадаш, тихо сказал:
― Тише! Смотрите!
Немного правее на материке был лесистый мыс, и они думали, что за ним находится устье реки. И вот из-за этого мыса показалась лодка. Миновав его, она повернула и начала пересекать канал. В лодке были двое: один греб, другой сидел на корме и придерживал узел, который дергался и вертелся в его руках, как живой. Оба были похожи на солдат, одеты в легкие кольчуги и стальные каски и носили бороды. Лица их были суровы. Дети бросились назад в лес и, притаившись, наблюдали за ними.
― Пора. ― сказал солдат, сидящий на корме, когда лодка проплывала мимо них. Элизабет присмотрелась, а потом наклонилась к Эдмунду и прошептала так, что слышал только он:
― У них шлемы из горного железа. Такие были только у Тельмар.
Эдмунд прищурился и согласно кивнул, но ничего ответить не успел, потому что заговорил второй солдат.
― Привязывать камень к ногам, капрал? ― спросил тот, что держал весла.
― Скажешь тоже. ― проворчал первый. ― Кому это нужно. Он отлично утонет и без камня, если мы его хорошенько свяжем.