— Заткнись, сир Джейме.
Внезапно Бриенна подскочила и замахнулась мечом в темноту за собой. Джейме зажмурился, не желая видеть ее смерти. Он слышал ее отрывистые выкрики, обращенные к Подрику, слышал холодный зимний ветер высоко над ними, слышал скрип снега под тяжелыми шагами Неведомого.
Рассыпались один за другим мертвецы, пока, наконец, не наступила тишина. Ни одного звука. Даже Бриенны не слышно. Над ним распахнулась беззвездная ночь, и в эту минуту появился улыбающийся во все зубы, как деревенский дурачок, Подрик Пейн.
— Ну вот, мы пробились к вам с носилками и мейстером, сир. Сир-миледи Бриенна всегда…
— Иди и скажи командующему Лорасу, чтобы отводил людей, — перебил его запыхавшийся голос женщины, — мы возвращаемся к Стене.
— Стена пала, — бормотал Джейме в полубреду.
— Мы еще держим ее.
— Стена пала. Они пройдут на юг.
— Мы удержим ее, сир Джейме, — над его головой виден был ее локоть, его трясло из стороны в сторону, и почему-то это происходило в ритм с ее широкими уверенными шагами. Льняные волосы Бриенны торчали во все стороны, грязные и в крови, губы были плотно сжаты и чуть вытянуты, в устремленных в никуда глазах он мог прочитать настоящий ужас. Женщина впервые сражалась с мертвецами в одиночку.
Уже три недели. Неужели к этому можно привыкнуть, если выживешь? Проживут ли они столько? Всегда ли будет так страшно?
— Больно. Как же блядски больно, — он и не понял, что сказал это вслух.
— Джейме, — ее голос у самого лица, он бы и рад отвернуться, да не может, — посмотри на меня. Потерпи. Это все из-за нижнего ребра…
Бриенна говорила, объясняла, но он не слышал. Три недели! «Ты в нижнем пекле, Ланнистер. В его холодной версии». Одичалые еще не понимают, как с ними сосуществовать и вместе сражаться, у них все время нехватка людей и оружия, одежды и лекарств, мейстеры пропадают и погибают, вороны мерзнут, вся затея кажется безнадежной. Джейме пришел сюда умирать. Они все пришли.
— Уезжай, Бриенна. На Тарт. Собирай ракушки на берегу… купайся в море… я видел дельфинов, когда проплывал мимо.
— Не уеду. Прости меня за леди Бессердечную.
— Я сто раз простил тебя, дура ты набитая, — хотел бы он звучать солиднее, но уже как-то совсем нет сил, — хватит донимать меня этими извинениями. Я был тебе должен. Я всегда буду.
Сколько миль она прошла с боем? Сколько крови пролила? Бриенна бормочет что-то про свои собственные долги. Двадцать первый день их пребывания на Севере. Кажется, хуже невозможно, но — и это переворачивает наутро их мир — все становится хуже. И будет становиться еще двенадцать месяцев подряд. И придется привыкнуть.
Они научатся спать в снегу и есть сырое мясо, чтобы восполнить кровопотерю. Будут пить хвойные настои и растирать обмороженные конечности. Жевать смолу от зубной боли. Петь песни одичалых. Кататься на лыжах. Плакать, не стесняясь, по дому, по себе, по солнцу. Смеяться смерти в лицо. Заниматься любовью, не переживая, что услышат или увидят — в этом умении преуспеет больше всех Бронн, конечно.
Они будут говорить шепотом обо всем на свете, каждому живому смотреть в глаза, как родному брату, принимать новичков в семью, в Зимнее Братство, прощаться с теми, кто ушел в страну вечного Лета, придумывать свои истории, переплетая реальность, выдумку и то, что примерещилось в бреду. Или после мухоморной настойки Вольного Народа. Они будут спать там, где застигнет сон, перестанут считать дни и часы, и в темноте долгой Ночи каждый отыщет какую-нибудь свою правду, которую вынесет либо в жизнь, либо в смерть.
В ту минуту Джейме еще не знает, что все это будет с ним дальше. Прошлое его покидает навсегда, будущего не существует. Настоящее — это снег, лед, мороз, мех, пахнущий лесом и тайнами, валирийская сталь и Бриенна.
Джейме снова открыл глаза. Темные очертания фигуры бормочущего мейстера, строгие углы высокие елей и синие, синие звезды ее глаз в бесконечности над ним.
— Есть какая-нибудь глупость, которую ты не сделаешь ради меня, а, сумасшедшая ты ослица? — пробормотал Джейме, не прекращая цепляться уплывающим сознанием за эти яркие звезды. И услышал в ответ летний смех, в котором звенели водопады и пение птиц:
— Я сделаю всё.
«Любовь рождает бесстрашие», понимает тогда Джейме. Это его правда.
…Тех, кого он любил, оставалось не так много, чтобы позволить себе отступить из страха.
«Дорогой брат! Впервые пишу тебе после долгого молчания. Я принял решение идти на Винтерфелл. Мы выдвигаемся небольшими группами, соединимся перед первой атакой. Возможно ли договориться о пополнении обоза в Долине Аррен? Можно ли отводить людей через Переправу? Выясни.
Спасибо за то, что позаботился о, — Джейме сглотнул, затем вывел с нажимом, — моей дочери Мирцелле. Поздравляю с помолвкой. Хотел бы гулять на свадьбе. Если мои племянники будут Грейджоями, не завидую Железным Островам». Он хотел было написать о том, что вкус Тириона на женщин просто ужасен, потом подумал о себе самом, рассмеялся. Перо капнуло чернилами на бумагу. Когда он последний раз видел брата? Говорил с ним? Сердце сжало болью, Джейме шмыгнул носом.
Он потерял почти всех. Они уходили, не прощаясь и не предупреждая.
Поэтому Джейме сжал перо в непослушной левой руке — почерк был просто ужасен, и дописал. «Я думаю, я тоже созрел для семейной жизни. Старею? Мы давно не виделись. Я скучаю. Твой Д.».
========== Невозможное ==========
Она похожа на Зиму.
Это то, что думает Джон, глядя на свою все-еще-жену, и это то, что он подумал о ней в первый раз. Она похожа на время года, что несет мертвый сон. У нее лед в глазах, снежно-белые волосы, и она не похожа ни на что из мира живых. Чуждое существо, действия и мысли которого сложно оценить, исходя из опыта человеческой жизни, где есть плоть, кровь, начало и конец, страх, боль, радость и любовь.
Джон видел свою смерть. Его страх все еще с ним, и может быть, стал еще больше.
В Дейенерис страха нет. Может ли тот, кто не испытывает страха, чувствовать все остальное? Желание? Ненависть? Симпатию? Тоску по другу? Любовь?
— Ты не приезжал ко мне, — говорит его жена, неотрывно глядя ему в глаза, и он улыбается, качая головой.
— Я отдал себя Северу. Слишком многое должно быть сделано. Мы пострадали сильнее всех.
— Ты никогда не просил меня прийти к тебе.
— Ты можешь сделать это в любой день и час.
Бессмысленная ложь между ними — словно избыток перца в еде, притворяться, что его нет, невозможно: горчит. Джон морщится. Дейенерис остается неподвижна, ни одна морщинка не появляется на ее совершенном лице.
Они зовут ее матерью, те, кого она привела с собой из-за Моря. Или звали. Но Джон знает матерей. Они могут наказывать, жалеть, презирать, обожать своих детей. Не могут они только одного: не подозревать об их существовании. Когда Мать-Дейенерис говорит о своих детях, ему кажется, она говорит о каких-то других людях, как будто признает своими детьми только тех, кто лишен своей воли и подчиняется ей безоговорочно.
Освободить из рабства, заменив ошейники из стали и кожи на ошейники из страха, невозможно.
— Как ты собираешься подавлять мятежи на юге? — спрашивает Джон, наконец, оставив попытки хотя бы изобразить близость к ней.
У драконов веки — две тонкие пленки, опускающиеся на глаза. Дейенерис не моргает, у нее тоже есть что-то вроде драконьих век, только невидимых, когда ее взгляд становится еще менее похожим на взгляд живого человека. Джону кажется в такие минуты, что она подбирает из всех заложенных в самой крови, заученных наизусть фраз подходящую, анализируя, делая выводы, учитывая реакцию собеседника, но не чувствуя веса своих слов.
— Я собираюсь уничтожить Цареубийцу и его армию. И всех его союзников.
— Как? — снова спрашивает Джон.
— Безупречные. Кхалассар. Возможно, я призову Даарио Нахариса. Еще есть войска Мартеллов.
— Первого урожая еще не было. Сейчас весна. Люди голодают. Как ты сможешь прокормить армию, да еще и призвать новых солдат из-за Моря?
Пауза затягивается. Дейенерис отпивает из бокала с водой.
— Я соберу подати. В Просторе еще немало запасов зерна, уверена. Я видела стада скота в Риверране.
— Чем они будут засевать поля? — Джон заставляет себя оставаться спокойным: эмоции на нее не подействуют, — на сколько времени хватит всего скота из Риверрана? Что останется после того, как и он закончится?
— Ты отказываешься поддержать меня? — легкая тень угрозы в ее голосе приводила к покорности города-государства.
— Я хочу понять, чем я могу помочь тебе, Дени, — он подается вперед, почти соединяя их руки, — неразумно сейчас затевать новую войну. Ты не можешь преследовать Ланнистера по всем землям только лишь ради эфемерной надежды отомстить. Оставь его. Западные Земли в таком же состоянии, что и остальные, если не в худшем. Отправь свои армии засевать поля!
— Ты отказываешься поддержать меня.
— Я дам своих кузнецов. Столяров. Чертежи новых орудий. Я отправлю тех, кто научит дотракийцев возделывать землю и поможет обжить ее.
Снова пелена падает между ними, и она, наконец, смотрит в сторону. Джону вспоминается в это мгновение, что она говорила ему слова о любви, и дыхание ее даже не учащалось, как и стук сердца под ее ладонью. И ему казалось, что однажды он растопит ее ледяной замок, отогреет ее, и в зеркальном блеске ее нечеловеческих глаз появится тепло, приязнь, интерес. Но Джон не преуспел.
Мужчины рядом с ней не задерживались надолго. Он не был наивен, вступая с ней в политически выгодный союз, скрепляя его браком. Редкие браки заключаются по любви, да и это не гарантирует долговременного счастья. Но общие дела, интересы, устремления могут помочь родиться уважению, сочувствию, дружбе…
У Дейенерис нет друзей, есть лишь подданные, и иногда Джон чувствует себя одураченным, понимая, как именно она его воспринимает. «Я был бы доволен и этим, Дени, — с грустью признается Джон себе, — если бы только ты не затевала войну».
— Итак, ты не дашь мне свои войска, — Дейенерис медленно встала и обошла их стол, улыбаясь в пространство, шаги ее были мягки, как у кошки, — ты не дашь мне запасов зерна и провизии. И ты сам не хочешь воевать за меня.
Джон не двигался, лишь оглянувшись на нее через плечо. Она смотрела в окно. Затем оглянулась.
— Ты совсем задавил в себе дракона.
— Я не дракон. И не волк, — Джон был уверен, что она отведет глаза первая, — я человек. Я хочу заботиться о людях. А не о гербах.
Дейенерис сделала неспешный круг по комнате, провела рукой по его плечам сзади, словно помечая свою территорию. Джон ждал ее следующих слов. И они его удивили.
— Отдай мне Шлюху Цареубийцы. Это все, что мне нужно.
— Ее зовут Бриенна Тарт. И она служит моей сестре. Зачем она тебе?
— Я хочу казнить ее, если она не присягнет и не раскается. Или получить Цареубийцу, когда он придет за ней, — спокойно отвечает Дейенерис, и все, что видит Джон — ее прекрасные волосы, падающие на ее спину, и маленькие точеные руки, ласкающие плетеный кожаный ремешок на ее тонкой талии.
— Если Ланнистер не придет за ней? Если это домыслы, об их связи? Если она присягнет тебе?
— Тогда она отправится воевать против него, — в ее голосе слышна улыбка.
Когда Дени оборачивается, она кажется почти живой, протяни руку, и получишь, и Джон готов в это поверить. Так уже было: он замерзал, он был ранен, и в призрачных фигурах у постели ему мерещилась она, веселая, игривая, смешная, любящая взаимно.
А когда он очнулся, то это была всего лишь Санса.
— Ты дашь мне ответ завтра. Не в стенах Винтерфелла, — задевает его лицо волна ее серебристых волос, когда Мать Драконов уходит прочь, не оборачиваясь.
*
Родной дом, превратившийся в тюрьму. Санса забыла, когда последний раз испытывала это чувство. Оно неизбежно возвращало ее во времена Рамси Боллтона. Она сжала кулаки и закрыла глаза, молясь истово и от сердца. Взъерошенный и мрачный Сандор внимательно исследовал взглядом войско, расположившееся в миле от стен.
— Тысяч двадцать, — буркнул он зло, — вместе с обозом, шлюхами и бродягами.
— Что это значит? — спросила Санса. Пёс развел руками.
— Мы в жопе, Пташка.
— Сандор!
— Говорю, как есть.
Она поспешила к кладовым. Если Арье охота играть в полководицу, то настоящая леди Винтерфелла должна позаботиться о людях. Им нужно будет что-то есть и где-то спать.
Она знала, что и как нужно сделать. Вместе с женщинами еще раз тщательно пересчитала запасы сушеного и соленого мяса, проверила сохранность зерна и крупы, убедилась в наличии масла, соли, винного уксуса и солода. Следовало подготовить лазарет. Почти до вечера Санса провела время в труде, и Джона увидела только на закате. Он, конечно, был на южной стене. Милый, уставший, измученный Джон.
— Что мне написать Тириону? — спросила леди Старк, — что ты решишь?
— Выбор невелик, Санса, — тихо сказал Джон, поднимая на нее непрозрачные глаза, — я знаю, что такое Дени. Мы оба знаем. Если нам нужна сиюминутная выгода, нам нужно выдать ей леди Тарт — и она отступит. Она действительно отступит на этот раз. Но Ланнистер не простит.
Санса оставалась неподвижной.
— Леди Бриенна верна нам. Я не знаю за ней ни одного проступка, не считая дружбы с Джейме Ланнистером. Она бы поняла. Одна жизнь за несколько тысяч. Это нечестно? Предположим, я отказываю Дейенерис, оставляю у себя эту женщину. Тогда нас осаждает Ланнистер, потом Дейенерис, а то и оба сразу, мы голодаем, умираем, и Иные б меня побрали, если я знаю, за что.
Санса сохраняла молчание.
— Или, есть занятный вариант развития событий, — Джон улыбнулся, и она подумала, что в общем, борода ему идет, но только если он будет улыбаться, а не печалиться, — мы заключаем соглашение с одним из них, сражаемся вместе против третьего. Я думаю, именно этот вариант устроит всех. Ты согласна?
— Джон, мы оба знаем, что на самом деле выбор лишь один, — Санса опустила руку рядом с его, ободрительно кивая, — позаботься, чтобы Арья была где-нибудь подальше, когда это произойдет.
— Она будет визжать, как поросенок, когда услышит о союзе с Ланнистерами, — усмехнулся Джон, — может быть, она приведет нам помощь из Долины, — он тревожно взглянул в сторону лагеря Таргариен, — будем ждать, пока они устанут, измотают себя, и тогда ударим по ним снаружи и изнутри, разом.