========== Маленькие большие мечты ==========
Лианна Мормонт была юной девушкой. Возможно, самой юной из тех, что воевали в Зимнем Братстве. Бриенна не могла взять в толк, что эта довольно миловидная, знатная леди забыла в компании одичалых. Ее украли на пятый день после приезда ее и ее людей, и Тартская Дева искренне переживала за судьбу маленькой Медведицы Мормонт. Она даже готова была найти того, кто это сделал, по слухам, одного из людей с восточной стоянки, и как следует проучить. Или даже убить, если придется.
Пока на шестой день ее не вернули с извинениями. Сопроводить Лианну до ее стоянки вызвался Тормунд. Бриенна не рискнула оставлять девушку с ним наедине.
Стоянка Медведицы находилась в незначительном отдалении от лагеря Сноу. Это было скромное, отлично замаскированное обиталище, ничто в обстановке которого не наводило на мысль о присутствии знатных хозяев. Лианна скользнула внутрь своей берлоги, приоткрыв полотно занавески, обернулась, в упор глянув на Тормунда. Он повел плечами и отодвинулся.
— Ведьма, — неодобрительно, но с уважением высказался Рыжий, — из такой породы. Знаем, видели.
— Она же леди, — неуверенно высказалась Бриенна, не уверенная насчет того, бывают ли леди ведьмами.
Серсея, определенно, могла ею быть. Тормунд закивал.
— Вот у Джона Сноу сестра немножко ведьма. А эта очень, очень.
— Если ты скажешь, что и я одна из них… — зевнула Бриенна, но Тормунд затряс своими рыжими кудрями:
— Нет, конечно, нет. В тебе такого нет. Никакого колдовства.
«Должна ли я хотеть обратного? — задумалась Бриенна, немного по-детски обижаясь на ответ одичалого, — какие только глупости не приходят в голову!». Но уже через два дня Лианна Мормонт здоровается с ней в их палатке и появляется как раз вовремя: Джейме едва успевает надеть рубашку после сеанса втирания целебной мази от Вольного Народа. Воздух в палатке прогрет и пахнет свежестью луговых летних трав. Лианна втягивает его носом, даже не щуря темные глаза. Настоящая медведица.
— Леди Мормонт. Чем обязаны?
— Бриенна Тарт, — глаза Лианны вспыхивают угольями, она величаво присаживается на край мехового одеяла, — сир Джейме, сир… а, это Подрик.
Подрик только всхрапывает в своем углу.
— Я желала пригласить вас на небольшую прогулку, если изволите, — голос Лианны лишен всех интонаций куртуазности, и вежливые обращения кажутся почти издевательством, — мне нужно посетить богорощу. Мои люди вернулись с Дозора и отдыхают, а дело не терпит.
— Я буду рада сопроводить вас, миледи.
Лианна покидает их, не прощаясь, когда Джейме подскакивает на своей половине.
— Женщина, ты с ума сошла? Какая богороща? — почти стонет он, указывая наружу, — там мороз, Ходоки, Зима!
— Может быть, ей надо… помолиться? — пробормотала она, чувствуя себя непроходимой тупицей.
— Так кто мешает молиться, сидя здесь, перед огнем! Долбанные северяне, — Джейме, ворча и хмурясь, начинает одеваться, кряхтя и вздыхая с нарочитым выражением крайней усталости.
— Куда ты собрался? — хмуро спрашивает она. Он лишь косится коротко.
— С тобой, конечно.
И если почти всю дорогу до богорощи — не более полумили, но для Зимы это могут быть фатальные полмили, тем более, по колено в снегу, — Джейме ворчит и ругается, то, когда они достигают богорощи, он замолкает. Лианна от них в десятке шагов, и только теперь Бриенна замечает на ней длинный плащ, дорогое, хотя и не излишне украшенное платье. От Джейме можно ждать язвительных комментариев, но он молчит.
Глазеть на молящихся Бриенне всегда бывало неловко и в септе, а преклоняющихся перед чардревами северян она стеснялась особенно. Это особое чувство никогда не посещало ее перед Семерыми. Оно подступает снизу, из самой земли, врастает в нее. От него кипит кровь. Присутствие чего-то сверхъестественного и необъяснимого заставляет трепетать.
Это сродни той дрожи, которая охватывает ее при прикосновении Джейме в ночи.
Как сегодня, когда он медленно проводит пальцами по ее руке от плеча до кисти, задерживая пальцы на ее запястье. Его дыхание едва уловимо в темноте, и это происходит ночью, когда он точно знает, что она должна спать. Это не попытка разбудить. Это не поиск тепла, не случайность, это не — это не что-то, что необходимо. Это что-то, чего он хочет.
«Если бы он хотел тебя, ему достаточно было бы дотронуться между ног тебе, и ты бы стонала под ним, — шепчет густой темный воздух вокруг, факелы отбрасывают странные играющие блики на чардрево; вырезанное лицо на его стволе словно насмехается, — только ли этого ты хочешь? Или есть что-то большее?».
Плечи ее и Джейме соприкасаются, она чувствует, как он вздрагивает. Ей приходится крепко вцепиться в его руку, и он сплетает их пальцы крепко.
— Ты тоже это чувствуешь, — констатирует Джейме, облизывая пересохшие губы.
— Что это?
— Не знаю, — шепот едва слышен, хотя ночь беззвучна, ни единого звука, кроме далеких песен от их лагеря, — северяне и их долбанные кустарниковые божки.
Она распахивает глаза, намереваясь потребовать никогда не богохульствовать в священных местах, когда Джейме поворачивается к ней лицом.
— Поклянись. Только ты это можешь сделать.
— Что, Джейме? — она напугана отчаянием в его глазах.
— Если я потеряю себя от страха… неважно, будет это смерть, боль, или что бы это ни было, — она слышит непроизнесенное имя «Серсея» в его речи, — если это случится, и ты будешь рядом…
Тревожное его лицо похоже на то, с каким он рассказывал ей о смерти Безумного Короля, о безумии Серсеи, о снах, в которых Брандон Старк разговаривает с ним.
— Я буду рядом, — Бриенна сжала его руку, уверенно кивнула. Джейме покачал головой, сделал глубокий вдох.
— Поклянись, что я буду смотреть в твои глаза до тех пор, пока не стану собой снова.
— Клянусь. А ты для меня это сделаешь? — неловкая попытка сделать вес его слов не таким давящим. Джейме ответно пожимает ее руку.
— Клянусь.
Ухмылка играет на лице Лианны Мормонт, когда она обходит их, не задевая и краем платья и плаща, закончив свою молитву, когда ее стражи держатся за руки, глядя друг другу в глаза. Этой ночью, когда Джейме прижимается щекой к ее руке, вздыхая о чем-то своем, она больше не притворяется спящей, но находит его руку своей и сплетает их пальцы, прижимает к груди и сосредотачивается, надеясь передать ему столько своего тепла, сколько необходимо.
Каждый следующий шаг навстречу сделать проще, хотя и страшнее, между каждыми двумя последующими все меньше времени проходит, и чем ближе они становятся, тем сильнее притяжение. Тем естественнее сделать еще шаг. Подойти еще ближе. Взяться за руки. Повернуться друг к другу. Спрятать лицо на его груди. Проснуться так и не убежать. Обнять его, когда он кусает губы, мучаясь собственными мыслями. Прекратить притворяться, вдыхая запах его волос.
И улыбаться, подставляясь его прикосновениям, зная, что это, что бы ни было, как бы ни называлось, происходит с обоими одновременно.
*
Бронн Черноводный давно разучился мечтать. Так же редко, как мечтал, он видел сны. И точно ни разу не сталкивался с призраками, говорящей водой, зеркалами и прочими байками-страшилками, о которых так любили поговорить после стаканчика-другого в придорожных харчевнях. Бронн был на редкость здравомыслящим реалистом.
Но в знаменитый день Внезапной Битвы за Винтерфелл сир Черноводный видел нечто, что позже не мог назвать иначе как видением.
Он скорчился верхом на лошади, держась за Вдовий Плач, а не за луку седла, не за поводья или гриву даже, с трудом соображая, что должен делать, и что делал минуту назад. Помнил только долбанного Джейме Ланнистера, которого оставил с врагами, но сколько их было, и сколько было Джейме — не помнил.
Внезапно ветер бросил запах снега и ландышей ему в лицо, и он взмыл над собой — над лошадью, над своим истерзанным, окровавленным телом, над Винтерфеллом, высоко и легко, так, что перехватило дыхание, но мысли вдруг приобрели утраченную четкость и ясность.
«Как же охеренно красиво!», подумал Бронн, глядя вниз на армии, вмятые друг в друга, как разноцветные бумазейные кульки торговок семечками на рынке. Тяжелая еловая зелень леса, кое-где разорванная пятнами цветущих лесных полян, оставалась далеко внизу, скрываясь под облаками. Он поднял глаза — и далеко перед собой увидел Стену.
— Нет, блядь, туда нам никогда не надо, — взмолился он, — только не туда.
И, конечно, его протащило высоко над Стеной, словно на веревочке ребенок пускал в небо бумажного дракона. Он смотрел на Стену — совсем не такую страшную в окружении зелени, серых камней, покрытых пестрыми разводами лишайников и мха, на стадо мамонтов, бивнями боронящих торфяное болото, в котором они тонули Зимой, на красные заплатки богорощ…
…В одну из них он и упал с высоты. Распахнув глаза, он вытянул руки перед собой, проверяя, что происходит.
— Это не сон, — руки дрожали, покрытые знакомыми шрамами и трещинками, мозолями и царапинами, — гребанное пекло, куда меня унесло-то? Это я помер, что ли?
— Такого я не припомню, — раздался голос с ноткой веселья. Бронн вздрогнул, глядя перед собой.
Темноглазый, худощавый юноша стоял в нескольких шагах перед ним, опершись о ствол чардрева. У его ног разлегся лютоволк, и Бронн прищурился.
— Ты Старк, — признал он, — Брандон Старк?
— Да, это я, — продолжая веселиться, хотя и стараясь не слишком демонстрировать это, ответил юноша, — но тебя здесь быть не должно. Я ждал Джейме Ланнистера.
— Долбанный Ланнистер, — пробормотал Бронн, вытягивая ноги перед собой и встряхиваясь, — даже умереть умеет заставить других.
— Это в его привычке. Типично, — развел руками Бран и рассмеялся, белозубо улыбаясь, — и надо сказать, это не первый раз, когда я жду его, но встречаю кого-нибудь еще.
— То есть, назад мне уже никак? — стараясь выглядеть незаинтересованным, спросил Бронн, тяжело поднимаясь. Бран вскинул темные густые брови. Лицо у него было живым и подвижным. Совсем не таков он был в жизни, насколько мог помнить Бронн — правда, он видел молодого искалеченного Старка лишь однажды и то издали.
— Никто не уходит отсюда просто так, — пояснил он, — потому мне нужен Джейме Ланнистер. Ему есть в чем раскаяться.
— Послушай, милорд, он вообще-то кается, — осторожно вступился за приятеля Бронн, — тут сказать нечего. Исправляется, знаешь ли.
— Не в том, в чем следовало бы, — спокойно ответствовал юноша, — но это его дело. Ну, а что привело тебя сюда, сир Черноводный? Не стесняйся.
Бронн оглянулся, пряча лицо от провидца. Может быть, он и так все знает, но кое в чем ему следовало признаться самому себе.
«Мирцелла, — тяжесть в груди никуда не проходила, сколько бы он себя ни уверял, что это просто глупо, — ну не мальчик же я в самом деле. Ее нет больше, она умерла. Хватит уже вспоминать. Поцелуй в щеку не стоит того». Бран кивнул, глядя перед собой.
— Как говорят, не болит сердце у тех, кто его не использует, чтобы любить.
— Какая там любовь, парень! — махнул Бронн, вздыхая и опуская голову, — мне… мне жалко. Мне так жалко. Она в жизни ничего и повидать не успела. Я бы… — и он снова отмахнулся.
— Ох уж эти настоящие рыцари, — услышал он словно издалека понимающий голос Брана Старка.
Корни чардрев, как одичалая модница в меха, были укутаны в зеленый мох, и между некоторыми скапливалась вода. В такой лужице Бронн увидел свое отражение, и тут же оно зарябило. И еще раз. «Дождь, что ли?» — но это был не дождь, это были слезы.
Он не плакал с семи лет. Эти три упавшие слезы вызвали оторопь, заставили открыть рот, хватая воздух губами, потеряться… вдали громыхали грозовые тучи, клубились черными башнями облака над Стеной и далеко на Севере, ветер нес красные листья деревьев по просторам бескрайних равнин и перелесков, полных суровой прелести и красоты.
А когда водная гладь успокоилась, вместе со своим отражением он увидел там другое лицо.
— Это ты! — он опустился на колено, чтобы заглянуть в лицо девушке, не медля, отбрасывая все сомнения. Это была она. В прекрасном серебристом платье, распустившая волосы и дразнящая его зеленым взглядом. Бронн подхватил ее, протянувшую к нему руки, закружил.
— Мой рыцарь.
— Чего ты хочешь? — это был не сон, это было в сто тысяч раз лучше, чем сон, и уж точно лучше, чем жизнь.
— Делать тебя счастливым, — Мирцелла обвила его шею руками, нежно улыбаясь своей чуть асимметричной улыбкой.
Ощущения вплавлялись в кровь, растворялись в воздухе, которым он дышал, когда вокруг теплый ветер кружил опавшую хвою, нес запахи близкой грозы, падали красные листья, выстилая им ложе.
Бронн знал множество женщин, но это было что-то другое, что-то значительно большее. Что-то волшебное, рождающееся в сердце, а не теле. Целая бесконечность асимметричных улыбок, зеленых глаз и золотых волос, которые он мог бы собирать в самые затейливые прически. Танцы под опадающими листьями, песни, стихи, долгие прогулки…
Ее ладони скользнули по его лицу, потом ее маленький аккуратный ротик прихватил невинным поцелуем его верхнюю губу, и Бронн воспарил вверх, взлетел обратно, снова высоко, глядя вниз, на нее, машущую ему рукой не с дорнийского берега, а с Севера за Стеной.
Светлая печаль сменила тупое отчаяние, рвущее грудь; но когда он открыл глаза, под ним снова был Винтерфелл, и Бронн сделал маленькое «оуч», когда понял, что сейчас произойдет.
Он видел себя, распростертого на земле, и какую-то фигурку над своим бездыханным телом. Падение с высоты оказалось почти таким же болезненным, как вернувшаяся боль от ранения. На своем лице он почувствовал нечто липкое и мокрое.
«Уж точно не поцелуи невинной девы. Блядские Старки! Это ж хрЕнова зверюга!», он попытался отмахнуться, кое-как открыл глаза.
— Блядские Старки, — хотел поздороваться он с Арьей, но издал лишь неясное мычание.
— Держитесь, сир, — девочка сжала на мгновение его руку своей, — Нимерия, ищи врага! Сторожи!
«Джейме, — холодный пот и испарина боли прошибли Бронна, вынужденного опять терпеть, — он же где-то там. Долбанный Ланнистер! Только свяжись — и не то примерещится!».
А когда в следующий раз он открыл глаза, над ним была не золотоволосая сказочная принцесса, а лохматая Арья Старк, огрызающаяся через плечо и дико кого-то проклинающая; пахла она не медом и шелками, а сталью и мокрой псиной.