Возле ее комнат стражи не было. Бриенна напряглась, не рискуя открыто подходить к дверям. Когда на ее плечо сзади опустилась тяжелая рука, она среагировала, как обычно, ухватившись за нее и намереваясь перебросить противника через бедро — удержала ее только проклятая длинная юбка.
— Да, миледи, вы не теряете формы, — простонал неизвестный, и превратился в Бронна. Бриенна выдохнула, оперлась о стену. Хорошо, что у нее не было ничего острого или тяжелого в руках.
— Что вы здесь делаете, сир?
— Прислал весточку от друга, — невозмутимо пожал плечами межевой рыцарь, — извольте…
— От него? — она повысила голос, Бронн хмыкнул. Его глаза смеялись, — Он жив? Он здоров? Где?
— О, миледи. Вы наполняете мое сердце соплями гребанного сочувствия к юным влюбленным. Он жив. Сорок миль к западу от Винтерфелла есть городишко — поганая дыра, там я его видел в последний раз.
Она метнула взгляд в сторону своих комнат.
— Мои доспехи. Меня могут взять под стражу в любую минуту.
Бронн выпучил глаза.
— За что?
Она не ответила.
— Будьте так любезны, сир, окажите мне помощь. Мои доспехи. Мои деньги. Я отправляюсь сейчас же.
— Всегда к вашим услугам, — галантно расшаркался Бронн и уверенным шагом направился по коридору. Бриенна метнулась вниз. Винтовая лестница была бы в сто раз удобнее, если бы на женщине не было платья. Она ругнулась, злясь на себя, когда в десятый раз зацепилась за что-то подолом.
На конюшнях она еще несколько раз споткнулась. Всего несколько десятков шагов, и она будет верхом, мчаться прочь от унижения и бесчестья…
— …обещай, что это будет сегодня.
— А что, скучаешь по такому, Пташка?
Бриенна успела только отметить, что второй голос, кажется, принадлежит Сандору Клигану, и едва не влетела в леди Сансу, отпрянувшую испуганно, как вспорхнувшая с ветки синица, от рослого воина. Пёс свирепо стиснул зубы, уставившись на Тартскую Деву, она, в свою очередь, послала ему уничижительный взгляд.
— Леди Бриенна! Я как раз вспоминала… я так сожалею…
— Леди Санса. Я вынуждена покинуть вас. Я уезжаю.
— Это срочно? — ровно спросила Санса, казалось, ничуть не удивленная, — я полагаю, что могла бы задержать вас на некоторое время.
— Это очень срочно, — лицо Бриенны пылало.
«Надо мной посмеялся бы любой. Любая. Они все проходят такие проверки перед свадьбой. Они зовут мейстера, приходит родня жениха, их оценивают, как породистых кобыл перед случкой. На них смотрят…, но нет. Этого никогда не случится со мной. Я не дамся».
Санса Старк размышляла недолго. Жестом подозвала свою служанку, ожидавшую в отдалении, попросила о чем-то тихо, затем повернулась к Бриенне. Пёс возвышался над ней, сурово озирая обстановку. Минуты текли бесконечно.
Служанка вернулась с письменными принадлежностями и двумя уже запечатанными письмами. Одно, более толстое, Санса распечатала и принялась дописывать, преспокойно воспользовавшись коленом Пса как столиком. Ровные строчки изысканными каллиграфическим почерком ложились быстро и без запинки. Закончив, она вручила письма Бриенне.
— Я полагаю, вы отправляетесь не на Тарт? — спросила леди Старк участливо. Бриенна сглотнула.
«У меня что, в самом деле все написано на лице? Как на нем вообще что-то можно прочитать под этими шрамами?».
— Нет, миледи.
— Вероятно, вы желаете лично встретиться с кем-то очень вам небезразличным? — тут Пёс заинтересованно покосился на Бриенну — словно собака навострила уши.
— Да, миледи.
Лицо Сансы сияло — Бриенна никогда не видела ее такой. Как будто на ее глазах свершалось нечто значительное, волшебное. Словно у девочки, услышавшей сказку со счастливым концом.
— Это письма, которые адресованы этому человеку. Они от меня и Тириона… лорда Десницы.
Пёс утробно заворчал при упоминании имени Ланнистера-младшего.
— Боги да помогут вам, леди Бриенна, — прошептала Санса, обнимая ее. Этот неловкий момент прервало появление Бронна, несшего в охапке предметы ее амуниции, а подмышкой несущего узел другого барахла.
— Дно пекла! Это было непросто, — пыхтя, он скинул поклажу, — вы были правы, миледи. На всех парадных лестницах стража. Чем вы успели провиниться?
Бриенна не ответила.
Возможно, если дела будут идти так же скверно, ей придется принести обет молчания пожизненно.
*
Огонек из почти остывшего угля взвился — и наконец, весело побежал по сухой траве, мху, маленьким кусочкам коры и трухи, крохотным веточкам…
Джейме убедился, что больше он не погаснет, и обессиленно привалился к каменной стене за своей спиной. Шея затекла от долгого пребывания в одной позе.
Не то чтобы он не умел разжигать огонь. Но с одной рукой делать это было чрезвычайно сложно. Как и многое другое, что ему приходилось делать каждый день в этом проклятом лесу. Поставить силки, освежевать попавшуюся добычу, просто собрать сухих веток. Сколько еще предстояло выдержать, он даже не хотел думать.
Джейме начинал ненавидеть все, что связано с самообслуживанием в принципе.
По крайней мере, его голова по-прежнему была при нем. Он задавался вопросом, жива ли Серсея, и уговаривал себя верить, что жива. Иначе и быть не могло, говорила она ему. Но многое из того, что она говорила, оказалось из разряда тех убеждений, которые он вынужден был подвергнуть сомнению и отбросить.
В короткие дни после победы над Королем Ночи им казалось — всем им, кто сражался у Стены, за Стеной, на Севере — что теперь ничего плохого с ними просто не случится. Не может случиться. Так же казалось и ему. Он дышал полной грудью, он строил планы, он надеялся. Казалось, прощены все прошлые ошибки в одну минуту.
Таргариены не умели прощать. Может быть, Серсее было суждено стать одной из них? Он не считал себя мягкотелым, но простил многим многое.
Джейме подтянул ноги к себе, уперся в колени подбородком и поежился. Весна весной, но ночами все еще бывало прохладно.
«Не думать о ней. Не думать. У женщины все хорошо». Но, чем больше он старался не думать о ней — тем чаще ее имя приходило на ум, и тем чаще он вспоминал Тартскую Деву.
Ему было что вспомнить. Их моменты-на-двоих. Конечно, обычно в них еще бывали задействованы Подрик, Бронн, некоторое количество Старков (больше упоминаний, чем живьем), плюс-минус несколько тысяч одичалых (некоторые особенно навязчивые и бесцеремонные). В плохие дни присутствовали враги всех сортов. И всегда Честь и Долг. Они ложились с ними в постель, они сидели с ними за едой, они, кажется, только и выжидали момента, чтобы вылезти из какой-нибудь долбанной дыры и все испортить.
Джейме поймал себя на мысли, что на этот раз испортил все сам. Предпочел жизнь, когда мог предстать перед судом и закончить на плахе. Может быть, Бриенна разочарована. Человек чести предпочел бегство. Серсея так точно в отчаянии и ярости. Что ж, после всего, он был один. Все еще живой.
Хотя и не чувствовал себя им.
По дороге в Винтерфелл Бронн заволок его в какое-то ужасное место, где огромное количество голых нетрезвых женщин зарабатывали своими потасканными телами на жизнь. «Выбирай любую, сказал Бронн, — присунь, наконец, какой-нибудь бабенке и прекращай вести себя, как прыщавый сопляк». Если бы он не был пьян, он бы врезал приятелю. Если бы он был трезв, то точно не зашел бы вслед за одной из этих «бабенок» в комнату.
Смутно осознавая, что происходит что-то, что требует его участия, он тупо смотрел на обнажавшуюся шлюху, на ее костлявую спину, покрытую бесчисленным количеством родинок и прыщиков, и не мог понять, что следует ему делать. Ему надо ей что-то сказать? Ему надо просто снять штаны и предоставить ей самой делать то, что она привыкла?
«Подойди ко мне, — она сказала, глядя на него через плечо, и с жестикуляцией Серсеи медленно повернулась, опираясь о стену, — возьми меня сейчас и здесь». Джейме задался в ту секунду вопросом, имеет ли право отказаться.
У него не было никакого желания тратить себя на какую-то придорожную шваль. Его охватывало омерзение при мысли, что придется разделить ее с бесчисленным количеством мужчин до и после него. Он с трудом переносил присутствие Роберта в жизни Серсеи, и окончательно перестал ее хотеть, когда мужчины в ее постели принялись сменяться чаще, чем наряды.
Он хотел быть верным для верной.
Поэтому бабенка, увлекшая его за собой, получила заслуженную монету и провела следующий час, разминая ему шею и оттирая мочалкой грязь с ног. По крайней мере, это было полезно.
Познавательно, помимо прочего. Светловолосые, темненькие, пухлые, откровенно ожиревшие, тощие, низкие, высокие — ни одна не заставила его захотеть себя. Тогда как одно воспоминание о мускулистой обнаженной спине Бриенны Тартской, которую он углядел, пока она отмывалась в палатке-купальне у одичалых женщин, вынуждало содрогаться от желания.
Может быть, это с ним что-то не то. Для рыцарских романов дело было обычное, но Джейме Ланнистер слишком хорошо знал настоящую жизнь рыцарства. Бывает так, что можно хотеть только одного человека?
Джейме вытянулся вдоль очага, натянул второе одеяло на голову и свернулся в клубок. Бриенны отчаянно не хватало рядом.
Она дождется меня, повторял он, как молитву. По крайней мере в Королевской Гавани точно не было ни одного из тех бородатых сволочей, что норовили украсть ее. И одному почти удалось. Тормунд его звали. Джейме стиснул зубы.
Он услышал ее рычание и визг в сумерках, когда солнце уже почти переставало всходить над ними. Вид рыжего верзилы, волочащего женщину со спущенными штанами по снегу за волосы, заставил Джейме действовать без раздумий. Еще двое дикарей стояли у шатра, судя по виду — ближайшие родственники рыжего.
Если он что-нибудь ей сделал, я его распотрошу живьем.
— Убери руки от нее!
Тормунд оглянулся с видом человека, предвкушающего добрую забаву.
— А то что? — хрюкнул он смешливо через просвет в передних зубах.
— Убери. Руки. От моей женщины, — слава Семерым, вслед за ним все-таки догадался выползти сонный, и тем озлобленный Бронн. Кое-кто из его ребят начинал просыпаться, и можно было ожидать поддержки.
Тормунд задумчиво созерцал собрание. Хватку, однако, не ослаблял. Бриенна шипела, схватившись за запястья одичалого, но в ее положении сопротивляться было затруднительно.
— Она твоя? Я нашел ее одной, писающей во-он там, — рыжий смачно харкнул в сторону, — выходит по всему, что она ничья.
— Отъебись, — услышал Джейме сдавленный голос женщины и очень удивился. Бриенна никогда не ругалась. Он взмолился всем богам, чтобы женщина не упрямилась и подыграла ему.
— Она моя. Если мне приспичит отлить, я должен собирать отряд обороны? Или просить твоего разрешения?
Послышались смешки, и Тормунд, вздохнув, приподнял Бриенну над снегом, истоптанным тысячью пар ног.
— Говори, женщина! Знаешь этого однорукого? Или он тебе надоел, может быть, и ты предпочтешь кого-нибудь покрепче и поцелее?
Взгляд Бриенны был более чем красноречив. Джейме покусал губы, давя неуместный нервный смешок. Надоел ли он ей? Можно было не сомневаться!
— Я его женщина, — сквозь зубы сообщила Бриенна, наконец.
— Не слышу, — пробасил Тормунд, беззастенчиво лапая свою добычу за белеющее в сумерках бедро.
— Я его женщина!
Джейме едва успел поймать ее, когда одичалый с немалым сожалением, читаемым на лице, толкнул Бриенну в его сторону.
— Следи за своим добром, ворона. Или кто ты там есть из вас, зверюшек с юга.
Бриенне всегда приходилось туго среди мужчин. Это Джейме понял в первый день их знакомства, и напоминал себе почти каждый за все их время вместе. Это он осознал снова, когда она сидела в палатке, так не застегнув штаны, трясясь как лист и шипя сквозь зубы. Джейме опустился напротив.
— Ты как, нормально? — спросил он, стараясь не глазеть на нее. Она отрицательно помотала головой, мрачно зыркая исподлобья.
— Нет. Он урод.
— Он что-нибудь сделал тебе?
— Он меня лапал. Он зашел со спины. Я даже не услышала. Один из них наступил мне на руку, другой держал ноги.
Джейме на мгновение прикрыл глаза. «Разобраться с рыжим», отметил он в списке дел на обозримое будущее.
— Ладно. Хорошо. Хреново, то есть.
— Я не буду больше отходить так далеко, — пробормотала Бриенна. Джейме пожал плечами:
— Я бы предложил постоять рядом, но пристойно ли это, а, миледи?
— Джейме, тебя когда-нибудь волокли голым задом по льду трое здоровых дикарей, твердя о том, каких отличных «медвежат» тебе сейчас заделают? — зубы ее стучали, — пожалуйста, если ты только можешь, сир Джейме. Постой рядом.
И они жили; они убивали и убивали их, они мерзли, голодали, сражались, им было страшно, но они жили. Каждый день был прожит не зря, он длился, как год, он был полон событий, эмоций, он приносил боль и счастье, радость, горе, тоску, надежду. Она разделила это с ним. Они были вместе.
Она была с ним вместе, когда они оба провалились под лед на какой-то речке, и мокрые, замерзающие убегали от врагов, и отсиживались в каких-то обгорелых развалинах. Она была, когда ледяной клинок Иного по касательной задел его бедро, и только ее мгновенная реакция и ловкие руки спасли его от смерти. Он мог прикоснуться к шраму и вспомнить, как женщина накладывала жгут, он держался за ее шею, и она повторяла своим неестественно спокойным глубоким голосом:
— Не закрывай глаза. Не теряй сознания. Оставайся со мной.
«Оставайся со мной». Как будто это было так просто. Но Джейме повиновался.
— Спой мне что-нибудь, женщина, — попросил он после, лежа в их палатке и отогреваясь, пока она в темноте разоблачалась из своих доспехов.
— Я не пою.
— С таким голосом ты просто обязана петь.
— А что не так с моим голосом? — она спросила устало, уверенная, что он шутит. Но Джейме был предельно искренен, когда ответил:
— У тебя роскошный голос. Чувственный и завораживающий. После твоих глаз это твое главное очарование.
«Серьезно, я применил к Бриенне слово „очарование“? Должно быть, сказывается кровопотеря». Даже в темноте он слышал ее натужное сопение и пыхтение, и едва не расхохотался, представляя ее красное лицо. И, что еще удивительнее, она ему спела. Усевшись на колени, сложив руки на них и откашлявшись, открыла рот и проникновенно, вкладывая всю себя в каждый звук, исполнила незнакомую ему песню, мелодия которой до сих пор отдавалась морозом по коже.