— Как дела в Королевской Гавани? Много ли голов на копьях? — осведомился он, когда они отобедали. Бриенна ела без аппетита. Джейме отметил это, как и то, какие усилия застенчивая леди предпринимает для того, чтобы спрятать под одеялом свои умопомрачительные ноги.
— Много, — вздохнула женщина, — очень много.
— И как, интересно мне знать, голова моего братца уцелела.
— Королева не предпринимает никаких решений, не посоветовавшись с лордом Тирионом…
Пока Бриенна ела, а потом говорила о Тирионе, о Дейенерис, о Сансе, Джейме был не здесь. Он задавал вопросы и отшучивался, но мысли его, как и сердце, были заняты другим.
Перед глазами стояло лицо Серсеи, каким он последний раз ее видел. Уже совершенно потерявшая рассудок, утопающая в ненависти к всем, кто, как ей казалось, не ценил ее должным образом (и Джейме в списке был первым), она смотрела на него с презрением и любовью одновременно, и задавала один и тот же вопрос: «Почему ты бросил меня?».
Он прощался с ней каждый день своей жизни после побега, оплакивал ее, хоронил по одной крупице воспоминания об их связи, перебирал заветные страницы их истории, но она рассыпалась на части. Из них двоих она всегда была сильнее. И беспощаднее. И когда любимая девушка, выданная замуж за пьяного монстра, оказалась погребена, осталась любимая сестра, а теперь не было и ее.
Джейме не чувствовал потери. Он потерял ее слишком давно, чтобы скорбеть по смерти, которую не видел. Было невозможно просто поверить, что ее нет. Не любовницы, не сестры по духу, нет чего-то другого, важного, очень важного. Нет Серсеи — как возможна Королевская Гавань без Серсеи?
Джейме попробовал вспомнить, что делал в день ее казни. Он должен был что-то почувствовать, но оглядываясь, видел только пустоту. Возможно, осознание придет позже. Или никогда не придет.
Она ничего ему не передала, кроме локона своих волос, и он не намерен был его хранить. Когда Джейме отправлялся на Север, Серсея произнесла вслед одну фразу: «Женщин и детей ты найдешь, но сестры у тебя больше не будет», и ему казалось, он начинает чувствовать ее отсутствие.
Даже отдалившись от Серсеи, он возвращался к ней снова и снова, стоя рядом, как будто охраняя крипту — занятие бесполезное, но почетное. Когда они перестали понимать друг друга? Наверное, в тот день, когда она отказала ему, искалеченному и отчаявшемуся, разбитому и ищущему тепла в ее руках. Серсея никогда не выносила несовершенства и слабости. «Наверняка, она держалась гордо до последнего. Я надеюсь, она не была пьяна в день казни. Я надеюсь, ей не было больно. Я надеюсь, она любила меня хотя бы на десятую долю так же, как я любил ее когда-то».
И, стоило Джейме мысленно произнести слово «любовь», как перед глазами появлялось совершенно другое лицо — широкое, веснушчатое, изуродованное шрамами лицо Бриенны. Только теперь не нужно было мечтать, вспоминать — а ему было что вспомнить — достаточно было посмотреть направо. Она была с ним.
А потом это начинается.
И тут же кажется, что и не заканчивалось. Бесконечная повесть о самоуничтожении и пытке в глубине голубых невинных глаз. Мечта о том, чтобы она округлила свои пухлые, созданные для поцелуев — и еще не знавшие ни одного — губы, и произнесла какую-нибудь хрень со словом «честь». Еще, конечно, желание сорвать с нее свою собственную рубашку и попробовать на вкус каждый уголок ее тела, а потом наслаждаться ее удовольствием, смущением и…
«Опять. Ты конченная сволочь, Ланнистер, если первая мысль при виде несчастной обездоленной девицы — это поскорее ее раздеть». Стоило, правда, уточнить, что мысли эти почему-то касались одной конкретной девицы — и никакой больше в целом свете.
С этим пристрастием ему еще предстоит разобраться.
В конце концов, если в закрытом пространстве поместить взрослого мужчину и какое-нибудь существо женского пола, рано или поздно между ними двумя возникнет симпатия, нет? Проблема только в том, что пристрастие оформилось и превратилось в болезненную тягу слишком давно, и не было ничего более открытого, чем пространство вокруг них тогда.
— Мы не поедем в Гавань? — десятый раз за вечер спрашивает упрямая женщина, и Джейме не подавляет зевок.
— Боги, нет. Отвечаю еще раз, нет. Мы не поедем, не пойдем, не полетим и не поплывем. Боюсь, пока ты вообще с трудом доползешь до выхода, чтобы пожурчать на ветерке.
— Я доползу, — пообещала Бриенна, заражаясь зевотой.
Второе одеяло было еще сырое после стирки, и спать они легли вместе. Вопреки ожиданиям Джейме, вместо привычной пытки близостью ее тела он испытывает странное чувство, граничащее с испугом, когда под его рукой оказываются легко проступающие ребра. Она вырубилась моментально, что в целом для Бриенны характерно не было. Тихо похрапывая и иногда издавая смешной свист своим переломанным носом, нашла его руку, уткнулась в локтевой сгиб и сопела там, льнущая к нему, уставшая и изможденная.
Вот она, здесь, все такая же противоречивая — закрытая, откровенная, доверчивая и подозрительная, опасливая — и бесстрашная. Спит в его руках, как будто ничего не случилось, спит, даря тепло и покой, спит, даря ощущение дома.
А Джейме, прижавшись щекой к ее плечу, полночи смотрит на нее и никак не может насмотреться, изредка осторожно целуя ее руку и обнимая ее крепче, когда женщина начинает что-то сонно бормотать, борясь с подступающими кошмарами.
Кажется, эта война никогда не закончится, пока есть те, кому о ней снятся кошмары. Джейме не чувствует мира. Он знает, что должен, но не чувствует.
Маленькое убежище должно было бы стать ему домом или дать ему представление о том, что такое дом, каким он хотел бы его видеть — переосмыслить, переформулировать, может быть даже, начать делать какие-то шаги в этом направлении. А вместо этого спустя множество бесплодных попыток сняться с затянувшегося привала, на него падает его женщина в доспехах с призывом к новой битве. И он чувствует, что попал домой.
Джейме находит это весьма ироничным.
Шансы для Бриенны выжить в северном лесу, а тем более, найти кого-то в нем равнялись шансам Тириона окончательно завязать с выпивкой. Она была островитянка, эта неуклюжая голубоглазая женщина. Созданная для легких прозрачных одежд, фруктовых садов на берегу моря и соленой воды, омывающей ее длинные ноги. Пожалуй, только невероятное упрямство и сила воли, которой Джейме завидовал, помогли ей добраться именно к тому, кого она искала.
И некоторая доля чуда.
Оно же помогло ему прожить два месяца в проклятом лесу, дожидаясь скотину Бронна, который так и не явился. С недавних пор Джейме начал дорожить своей жизнью, и потому вынужден был отсиживаться в чаще до последнего. Нет, больше никаких ошибок. Об одноруком Льве знали в самых отдаленных деревушках.
Но теперь его признали мертвым, и можно было думать о том, как жить заново. И вновь в качестве ответа на этот вопрос Джейме называет имя Бриенны Тартской. Он совершенно не это имел в виду, когда подшучивал над ней, еще с обеими руками, будучи закован в цепи. Теперь цепи будут покрепче, и он все еще пленник.
Это совершенно не укладывалось в рамки логики и разума. Но вполне соответствовало всей предыдущей их истории.
«Ну надо же, у нас уже есть история. Осталось только повязать ленты и протрубить на долбанном ристалище».
========== Перестановки на доске ==========
В конце концов, Тирион, нелюбимый сын Тайвина Ланнистера, занял его место. Это было любопытно.
Всю жизнь бежать от того, чем ты являешься, бунтовать, враждовать, переродиться, уничтожить то, на что не хочешь походить — и спустя некоторое время прийти к тому же знаменателю. Цикл замкнулся, и Тирион поймал себя на том, что никогда не оставляет дверь уборной открытой, а оружие — на видных местах.
Какая странная наследственная наивность.
— Вы унаследовали ум лорда Тайвина, но не его умение налаживать связи, — проворчала леди Оленна Тирелл, неприязненно взирая на младшего Льва.
Тирион развел руками, мол, так и есть, не добавить, ни отнять.
— Что мы можем? — спросила леди Оленна, задумчиво взирая на карлика, — армия Хайгардена мала и раздроблена. Лорас едва ли пришел в себя, чтобы вести их. А что касается вашего брата, то мы не знаем, жив ли он.
— Я вынужден признать, что немного… поспешил, предлагая вам свою дружбу и альянс в прошлый раз, леди Тирелл, — Тирион сжал губы, изображая улыбку, но глаза его оставались холодны, — боюсь, вы неправильно расценили некоторые детали в моем изложении.
— Неужели? Просветите же меня.
— Мы не собираемся вести войну. Никаких битв, никаких споров о границах. Это было бы глупо. Я не вижу смысла затевать очередное разорение королевства. Тем более сейчас, когда оно разваливается само.
Леди Оленна хмыкнула.
— Вы же не предлагаете мне ждать, пока последняя из Таргариенов покинет этот мир, не оставив наследника? Боюсь, этого времени у меня в запасе нет.
— Нет, я не предлагаю. Тем более, она не последняя. Есть еще Джон Старк.
— Король Джон, — пожилая леди откинулась назад и задумалась, глядя вниз, — он не показался мне тем, кто способен быть королем.
— Он нуждается в твердой руке, которая его направит. Но меня не заботит Север, миледи. По правде говоря, еще меньше, чем раньше.
— Так что же вы все-таки предлагаете и чего хотите, Тирион?
Он помедлил, приглядываясь к старой Розе. Можно ли ей доверять? Совершенно точно, нет. Можно ли на нее рассчитывать? Вне всякого сомнения, да. Союз Хайгардена с Мартеллами остался в прошлом; эти два дома не связывали никакие родственные отношения, налаженная торговля Дорна не нуждалась в раздираемом на части Хайгардене как основном покупателе.
Тириону хотелось верить, что он все продумал.
— Мирцеллу. Для Лораса. Золото Ланнистеров — для Хайгардена. Ваших солдат — в тот день, когда они мне потребуются, в Королевской Гавани. Пусть остальное не заботит вас, леди Тирелл.
Снова повисла тишина. Леди Оленна не поднимала глаз, усиленно размышляя. Тирион ожидал ответа. Внешнее спокойствие уже давно давалось ему легко. Возможно, с того дня, как Дейенерис начала сжигать людей за неповиновение, мгновенно переходя от ледяного спокойствия к ничем не спровоцированной ярости. Несколько раз она порывалась лишить жизни Джораха Мормонта, и Тирион опасался, что следующим в списке может оказаться он сам.
Осторожность, напомнил себе Лев. Осторожность. Мы были полны надежд и мечтаний и хотели освободить весь мир, но пришло время протрезветь от грез.
— Голову Серсеи я получила, — задумчиво протянула, наконец, леди Оленна, постукивая пальцами по столу, — золото Ланнистеров — миф, но я думаю, меня также не должно заботить, откуда вы добудете его, если оно будет добыто. Что же касается Мирцеллы…
— Уверен, ваш внук как-нибудь сможет перебороть себя, чтобы консумировать брак с моей очаровательной племянницей, — перебил ее Тирион, подавляя язвительную улыбку, — двух наследников было бы достаточно.
— Их не бывает достаточно, милорд, — сухо сказала леди Тирелл, поднимая на него непроницаемые темные глаза, — это всё?
— Из основного предложения — да. Должен сказать, миледи, я тоже подумываю о семейном счастье. Возможно, вы подадите мне идею?
— Это вряд ли, — бросила леди Оленна, тяжело поднимаясь, — брачные союзы между нашими домами показали себя не слишком-то успешными. Моя поддержка будет вашей не раньше, чем Мирцелла прибудет в целости и сохранности в Хайгарден, вместе с приданым. О большем пока говорить рано.
— Я бы женился на вас, леди Оленна, — пробормотал Тирион вслед удаляющейся Розе, покачиваясь на плетеном кресле и задумчиво глядя вдаль, — если бы только это могло помочь.
Он уже отправил письмо в Дорн с просьбой о возвращении принцессы Мирцеллы в связи с кончиной ее матери и предполагаемой кончиной дяди, и собирался отправить за ней Бронна. Он продумал, на каких улицах Гавани будут расставлены солдаты, какие вести будут разнесены воронами. Он даже выбрал несколько способов удержать Безупречных в повиновении. Возможно, официальной версией будет миеринская чума. Заодно поможет ограничить вероятность вторжения.
Он не решил только одного. Какой смертью умрет Дейенерис Таргариен.
Тирион отхлебнул еще немного из бокала. Покатал в ладони брошь со львом. Когда-то она принадлежала леди Джоанне, его матери, которую он не знал, после нее — Серсее.
Последний его разговор с сестрой был за два дня до казни. Тирион не знал, что именно привело его к мысли посетить поверженную львицу — должно быть, мистические семейные узы Ланнистеров? — но увидев ее, выпивающую, как ни в чем не бывало, у своей шкатулки с драгоценностями, почувствовал себя вернувшимся… к себе самому.
Она лишь мельком глянула на младшего брата.
— Чего тебе надо? — бросила она ему, перебирая золото перед собой, — у тебя полно дел, не так ли? Ты Десница.
— А ты одинокая сестра, ждущая своей смерти в заключении. Я не займу у тебя много времени.
Он сел на каменную лавку в нише, разглядывая, как она перебирает свои драгоценности. Броши она складывала к браслетам с камнями, серьги с подвесками-к ожерельям из жемчуга и камней, нанизанным на нитку. Из маленького ящичка она достала плетеную из цветных ниток ленту.
— Мирцелла дарила такие всем, — припомнил Тирион. Серсея кивнула, глядя на нее, затем отложила в сторону.
— Ты уже писал ей? — спросила она брата.
— Нет. Я думаю сделать это после.
— Хорошо.
Тишина напоминала ту, что возникала в их семье, когда кто-то надолго уезжал. Тирион напомнил себе, что из этого путешествия она не вернется.
— Что ж, драгоценности моей матери достанутся Мирцелле, — подвела итог Серсея, отодвигая обеими руками сокровища от себя жестом, сопровождавшим ее всю жизнь, — хорошо, что распорядителем являешься не ты. Я не хочу, чтобы твои шлюхи носили золото нашей семьи.
— Нашей, — повторил Тирион, — нашей матери.
— Да.
— Ты сказала «моей».
— Неважно. Ты что-то хотел?
— Вообще-то, да, — Тирион спрыгнул с лавки и подошел чуть ближе к сестре, помня, впрочем, что она может проявить свой нрав в любую минуту после того, что он собирался ей сказать, — драгоценности нашей матери не достанутся Мирцелле.
Серсея прищурилась.
— Возможно, у Джейме будет дочь, — не стал тянуть Тирион, — тогда все отойдет ей, а не Мирцелле.