Ба Саргун был во многих стычках и одной настоящей битве, но никогда не думал, что слово обладает подобной властью. Властью большей, чем сила мышц и металла. Читая повесть о рыцаре Миртиэле, он переставал дышать на каждой странице, вздрагивал от каждого удара по герою, словно он пришелся по нему самому и вместе с ним ненавидел коварного колдуна, похитившего сестру Миртиэля. И хотя сам он мог пока едва ли осилить две страницы убористого текста, Э-Ви читала бегло и с выражением, и слушать ее мелодичный голос было одно удовольствие.
Глупость рядом с нищетой! — готов был взвыть Саргун, когда дядя Муи отозвал его в сторонку и угодливо, слащавым тоном попросил одолжить ему чтицу на вечер для гостей, отмечавших помолвку племянницы. Бабушка Гун, подозрительно относящаяся к чтению и грамоте вообще, ахнула, увидев шесть монет, заработанные Эвентой чтением. Гости умирали от хохота и рыдали в голос над «Приключениями Сульского Вора в Гареме Золотого Царя», и приглашения посыпались одно за другим.
Ба Саргуну приключения воров, хитрых торговцев и ловких мошенников тоже нравились, но вот истории «Спальни леди Мары» он слушать не мог, потому что леди Мара на страницах книги еще не успевала раздеться, а он уже волок Э-Ви на кушетку. Слишком уж подробно и любострастно описывал неизвестный писатель прелести развратной красавицы, и очень выразительно Эвента умела читать…
Со времен Ба Саргун заметил также, что незнакомые слова все реже остаются непонятными. Оказалось, их смысл можно уловить, вчитавшись, даже и не спрашивая рабыню. Но были и такие, что всё равно требовали пояснений.
Слово «свобода» значило, например, совсем не отсутствие клейма и веревки. Оказалось, что на землях западного народа раб может ничем не отличаться от хозяина и даже быть богат; и даже и так может быть, что у раба есть свой раб, а у того — свой, и так далее. И это называлось «сословие», но как согласовать это понятие с понятием «свобода», Ба Саргун понять так и не смог.
Было слово «граница», и было сочетание «граница чести». Саргун волновался, но понять, где эта самая граница проходит, тоже не смог. Много было сложных слов, не имеющих аналогов в наречии Афсар. Много было странных понятий и много было тех предметов и явлений, которых в обществе Синегорья или Тарпы просто не существовало, чтобы привести их в пример.
Замок. Столица. Монахи. Городской дозор. Иллюминация. Плотина. Корабль. Баллиста. Слов, которые обозначали нечто, неизвестное Саргуну, накопилось столько, что свободного места на глиняной поверхности сарая с козами уже не хватало. Пришлось сшить вместе несколько кусков тонкой кожи и писать углем. А слова все прибывали и прибывали. Вместе с ними открывались и удивительные тайны. Выяснилось, что одно и то же слово может обозначать несколько предметов и явлений. Что на разных языках одно и то же явление называется по-разному и по-разному оценивается. Что существуют слова-арут, произносить которые нельзя, но они все равно существуют — тут Саргун окончательно сделал вывод о безумии западного народа.
А что было, когда он выяснил, что книжные слова умеют лгать! Вот леди Мара со страниц книги, например, как и безымянный Вор — все они оказались персонажи вымышленные. Никогда не жившие. Саргун всерьез и надолго обиделся на автора. Зачем, зачем он узнал правду, и отчего автор не мог написать что-нибудь о настоящих героях! И как жить теперь, когда тех, любимых, на самом деле не существует!
— Хозяин Ба, так уж заведено, — робко возражала Эвента, — не все из тех, кто описан в книгах, существуют на самом деле. И именно такими, как их описывают…
— Это ложь, получается, настоящий обман, — сурово высказался афс, — а значит, арут.
— Ну, раз арут, читать про леди Мару больше не будем.
Хитрая остроухая! Отказаться от чтения Саргун уже не мог.
Идиллия, воцарившаяся в доме Ба, отвлекла афса от печальных размышлений о судьбе племени. Шли недели, а он погружался в волнующий мир западных знаний, и не было ничего, что напоминало бы о приближении беды.
Беда никогда не приходит по расписанию.
Когда по самхитскому тракту на юго-запад потянулись первые повозки переселенцев-сулов, Эвента умчалась из дома под предлогом выпаса коз. Бросив обеих вместе с козлятами, она, глотая красную пыль и задыхаясь, едва догнала караван, уже покидавший предместья Тарпы. Ноги у сулки болели, при мысли, что назад придется идти пешком по той же неровной дороге, начинала болеть и спина.
— Братья! — окликала она переселенцев, но они, завидев ее, чаще отворачивались, чем прислушивались к ее выкрикам.
Наконец, один из остроухих уделил бывшей соотечественнице внимание. Лицо у него было усталое, в русых волосах запутались колючки.
— Хочешь со мной? — безнадежно спросил он и развел руками, — кроме этого осла, у меня нет ничего.
— Что там, на западе, через пустоши? — выкрикнула Эвента.
— Элдойр надавил. Воевода Туригутта идет.
— Одна?
— Она и две тысячи ее головорезов. Набрали добровольцев во многих селениях. Заняли Лерне Макеф и Тавору. Вот мы и уходим…
Тавора под воеводой Туригуттой! Эвента похолодела. Мысли о возвращении к родне, пусть даже чтобы сделаться уже их рабыней, рассыпались в прах. Даже если они еще живы, ловить ей в Таворе нечего после расквартировки войск. Да еще и с добровольцами, что значило буквально — разбойниками.
Слишком далеко от Элдойра и запада. Здесь войска любого государства могли означать только усугубление анархии.
Собеседник правильно истолковал замешательство Эвенты. Устало вздохнул и потер лицо. Щеки его чахоточно алели, и выглядел он паршиво.
— Мы уйдем в Самху, — сообщил он, — к морю не пойдет даже Туригутта. Можно надеяться, что там от нас ничего не будет нужно, ни налогов, ни пошлин. Ты с нами?
— Я всю жизнь бегу куда-то, — пробормотала сулка, — и все равно догоняет то, от чего бегу.
Переселенец недобро усмехнулся.
— Беги и сейчас, девушка, — посоветовал он от души, — так далеко, как унесут ноги. Если есть у тебя еще кровь в жилах и немного рассудка в голове, беги.
Следующие три дня Эвента не могла есть и спать. То и дело она просыпалась среди ночи, подскакивала на своем месте и бросалась смотреть на запад: не горят ли костры? Не видно ли армии? Не кричат ли с западной стороны боевой гимн белого города?
На седьмой день напряжение достигло пика, а на западном горизонте появилась пугающая красная полоса. Полоса все ширилась и ширилась, пока не превратилась в столб пыли, похожий на те, что вызывали к жизни степные смерчи.
— Пыльная буря? — заметила бабуля Гун. Эвента же, почти онемев, отрицательно покачала головой. Жеста ее никто не заметил. Сомнений у девушки уже не было.
Буря. Это буря, но не из пыли. Нет ничего реальнее и опаснее бури, что надвигалась на Тарпу и Пустоши. Буря из стали и смерти. Армия восстановленного королевства Элдойр. Как наяву увидела Эвента вздымающиеся высоко копыта отборных коней, которыми славились штурмовые отряды, блеск кельхитских сабель, вьющиеся по ветру стяги восточных войск.
Как странно. Уроженка запада, она находилась в восточном краю Поднебесья. И боялась своих.
Хотя — своих ли? Пики, стрелы, копья и клинки не интересуются именами и родословными. Разве мало убивали свои своих? На памяти Эвенты такое постоянно происходило. Кто она теперь для голодных и озлобленных воинов Элдойра? Опять лишь добыча, женщина врага. Лучшее, что ее ждет, это ночи у общего костра, сиреневые ленты в волосах в знак распущенности и туманная перспектива найти рано или поздно постоянного покровителя. Остаться при нем до его выхода в отставку. Вместе с ним жить в его земельном наделе на краю света. Кто знает, куда занесет?
Была бы у нее ослепительная красота. Богатство. Были бы способности к предвидению или хотя бы умение их изобразить. Но таких, как она — десятки тысяч. Ничем не выдающихся. Хотя ее история и необычна, это не спасет ее и не поможет пешком преодолеть Пустоши и Черноземье, перебраться через великие реки и добраться… куда же?
Не совсем соображая, что делает, Эвента вышла со двора. В начале тупичка Ба играли дети. Где-то ревел ишак. Мерзко завывала чья-то собака. Стучал молоток: ленивый работник, два-три удара, минута тишины. Знакомые звуки быта. Скоро. Очень скоро. Столб пыли превратится в конницу, конница растопчет хлопковые поля, а оливковые деревья пустят на дрова для очагов. Очень скоро всех юных красавиц Афсар, а вслед за ними и всех, кто отдаленно смахивает на женщину, поимеют по два десятка грязных и грубых мужланов. А сестры-воительницы брезгливо поделят между собой украшения, хотя какие у афсиек украшения.
Ждать недолго. День? Два?
— Хозяин Ба! — выкрикнула Э-Ви вдруг и помчалась назад.
Домой.
…
— На старости лет я опять куда-то еду, — бормотала бабуля Гун и поминутно оглядывалась. Опасливо, внимательно, то и дело принимаясь бормотать заговоры, будто со спины на нее нападет не только армия, а все духи ущелий в придачу.
— Мы едем в Синегорье, бабушка. К дому предков.
— Я посадила лаванду на дворе!
— Она все равно бы не выросла.
— Сай Марут разворует мою кучу навоза…
Бабуля Гун ворчала. Ишак упрямился. Но вот Э-ви, насколько видел Ба Саргун, была абсолютно счастлива. Тихая, сидела она с его книгами в руках и загадочно улыбалась. Саргун досадливо дернул плечом. Теперь он понимал ее еще меньше. Явилась, растрепанная и в панике, пот смывал с нее зеленую краску, а ресницы слиплись от слез. Отчего плакала? Армия ее родственников спешила к Тарпе!
Афсар от родственников не бегали. Да и от врагов тоже не бегали. Ба Саргун проклинал день, когда привел сулку в дом. Все испортила, изломала. И его самого тоже.
— Хозяин Ба…
— Чего? — буркнул он, не оборачиваясь.
— Далеко нам ехать?
— Не знаю. Если не останавливаться, полтора дня.
Как раз накануне они изучали понятия расстояний и времени, и Ба Саргун потерпел очередной крах. Запутался он где-то между понятиями «полуверста» и «полчаса». Почти отчаялся. По крайней мере, разницу между пространством и временем он осознал. Злился опять на себя.
Что за невыносимое создание эта Э-Ви!
— А где мы будем жить?
И вопросы у нее невыносимые. Откуда самому Саргуну знать, где им жить теперь? На улице, должно быть. Под кустами ракитника. А может, в старом доме родителей. Хотя, когда настанет зима, его нечем будет топить.
— А что мы будем там делать?
Замолчит она или нет? Как будто он знает, что они будут там делать. И почему едет вообще. Почему нарушил арут, бросил товарищей, предпочел жизнь смерти. Утешало ли его, что семейства Ду и Муи безропотно снялось с места и отправилось вслед за ним, Саргун не знал. Даже то, что Фоска Муи была на расстоянии вытянутой руки, и вернулось желание стать с ней ближе.
Смотреть на нее в дороге было одно удовольствие. Она не задавала вопросов, не интересовалась ничем, просто покорно и молчаливо следовала за отцом и дядей. Делала свою женскую работу споро и ловко, варила похлебку и чистила овощи. Вытряхивала одежду. Мило улыбалась Саргуну, и эти редкие улыбки почти примиряли его с реальностью.
Если бы только можно было вытащить все, что ему нравилось, из остроухой рабыни, да и переселить в Фоску. Вообще вычеркнуть Э-Ви из мира, оставив на память очень немного. Ба Саргуну хотелось отдалиться от сулки, что он и пытался сделать, пробудив в себе прежние желания к Фоске Муи.
Не потому, что Э-Ви была плоха. Потому, что Э-Ви была чужая. Чужбина догоняла по следам, напоминая об этом. И Ба Саргун терялся в собственных мыслях на эту тему. Чтобы отвлечься, повторял про себя правила грамматики и спрашивал у рабыни новые слова. В такие минуты Э-Ви казалась ему книгой, только облаченной в тело живой женщины.
Бездонные знания прятались в ее светловолосой голове, и Саргун хотел выведать их все.
Политика. Правительство. Школа. Трон. Последнее слово его впечатлило, но разъяснение разочаровало. Оказалось, тот самый трон, которому служили, это всего-навсего сиденье, на котором расселся один остроухий, которому повинуются другие. И сейчас на этом сиденье сидел главный воин, которому подчинялись все остальные, лишь потому, что на сиденье сидел именно он. Ну бред же.
Еще бредовее было то, что воин, сидящий на сиденье за тысячи верст от Тарпы, вздумал вдруг отправить своих соратников через все Поднебесье в край Афсар. Зачем? Саргун силился понять и не мог. При всей ценности оливок и ковров, сам он никогда не поехал бы дальше Старого Прама даже за самхитскими лимонами. Должно быть, воин-на-троне очень любит оливки и финики, рассуждал потерянно Ба Саргун.
Еще удивительнее было то, что возглавляла врагов женщина. И Э-Ви, прилетевшая домой как ошпаренная, умоляла на коленях бежать, путаясь в словах и только объясняя больше жестами, что эта женщина опаснее тысячи мужчин.
— Говорят, она пьет кровь тех, кого побеждает, — захлебывалась Э-Ви в ужасе, — это сама воевода Туригутта! Хозяин Ба, никто еще не выжил в сражении с ней!
— Это всего лишь женщина, — возражал афс. Но рабыня не успокаивалась:
— Она не обычная женщина, Ба Саргун. Духи зла на ее стороне.
«Духи зла» в устах сулки убедили Саргуна, и он неохотно согласился с рабыней: должно быть, воевода Туригутта действительно опасна. А потом Э-Ви ничего не стоило убедить бабулю, что их настигает смерть, и вот теперь все семейство Ба в полном составе, включая коз и цесарок, двигалось с примкнувшими соседями к Синегорью.
Чтобы не сморил сон, Саргун расспрашивал Э-Ви о незнакомых словах, но злиться на нее ни на минуту не прекращал.
Кроме «трона» и «политики», были и хорошие слова, тем не менее. Мода. Это слово Ба Саргуну очень понравилось. Очевидно было, что у Афсар мода была. Нравилось афсу слово «популярность». Чудесное слово! Вот чего не хватало Ба Саргуну на собраниях воинов в Синегорье!
При бабушке перечитывать незнакомые слова из «Спальни леди Мары» Саргун не стал. Не стал и на следующий день, когда три семьи — Муи, Ба и Ду — разбили палаточный лагерь у Гряды. Но ждал, очень ждал мгновения, когда узнает их все.
Повеяло свежестью от горных речек, наполнявших каменистые неровные русла. Появились терновые кусты и разлапистые туи. Афсы с наслаждением вымылись, уступили место женщинам и разложили очаг. Уже видны были сопки Синегорья вдали. Погода ощутимо изменилась. На скалах все чаще можно было разглядеть вороньи гнезда. Их хозяева провожали путников внимательными взглядами.
Ночью у костра Ба Саргун не мог уснуть. Храп старого Ду мешал. Мешало и осознание того, что в палатке дремлет Фоска. Могла бы спать в его палатке, с его детьми. И помнил Саргун о том, что в Синегорье женщины дешевеют, а значит, надежда еще не потеряна.
Днем она смотрела на него. С прежним восхищением в ясных милых глазах. Она в нем не сомневалась. Или вела себя так, словно не сомневалась. Положила ему еду первому. Проигнорировала недовольство дядюшки Муи. Полила воду на руки, опередив со стремительной грацией рабыню. И красота, красота Афсар была в ее движениях. Фоска знала, что красива, любовалась собой и щедро делилась своей красотой с миром. Саргун таял, как масло на солнце, наблюдая за ней. Если побег нужен был для этого, пусть духи продлят дни побега!