Вот она, суть Афсар. Умение жить здесь и сейчас, сегодня, а значит, навсегда. Никакого угловатого рывка вперед. Сегодня то же, что вчера, тысячу лет назад и тысячу лет после.
«А все-таки духи ведут меня к земле предков, — задумался Саргун, глядя в небо, — может быть, не случайно туда придет и Фоска. И не случайно именно Э-Ви предупредила о нашествии своей родни». Прежнее недоверие к рабыне испарилось, хотя вопросы остались. Но лжи в ней Саргун не чувствовал, лишь отчаяние.
И он очень удивился, когда сзади к его груди прижалась теплая тонкая ладонь Э-Ви. Удивился и обрадовался. Снова разозлился на нее, уже с оттенком жалости и понимания.
— Пойдем, — он постарался подняться бесшумно, — здесь нельзя.
Вдали от костра было холоднее. Второе одеяло очень пригодилось. Ухал сыч. Где-то слышался шорох камней. Наверное, шакал ждет, пока костер потухнет и можно будет поживиться объедками.
Э-Ви была обнажена и горяча.
— Почему ты предупредила о нападении? — задал афс мучивший его вопрос. В темноте он не увидел ее лица. Услышал прерывистый вздох.
— Я не знаю, — прошептала она и прижалась к нему крепче, — а почему ты поверил?
Он оставил вопрос без ответа. Правда была в том, что и он не знал. Может, если бы он не поверил, ничего не случилось бы. Может, это на самом деле пыльная буря. И его еще проклянут за трусость и панику. За побег из Тарпы.
Значило ли это что-нибудь?
— Снова ничего нет, — вслух подумал он, закинув руки за голову и глядя в звездное небо, — ни дома, ни денег. Снова я плохой и бедный.
— Фоска? — хмыкнула Э-Ви из-под его руки будто неодобрительно. Саргун нахмурился.
— Откуда…
— Между тобой и ней как будто что-то есть.
— Это как?
— Не дружба. Другие отношения, — она заговорила на хине.
— А между нами? — Ба Саргун вскинулся, подмял сулку под себя и требовательно заглянул в лицо ей. В темноте не очень было понятно, что она испытывает, да и мужчина уже отчаялся это распознать. Видел упрямо сжатые губы и хмуро сведенные брови.
Это точно не дружба. Но и не вражда. Что это?
— Арут, — услышал он в ответ сдавленно такое знакомое слово, — между тобой и мной — арут.
…
— Арут, — растерянно повторил афс в полумраке над ней и вдруг лег рядом, не прикасаясь к ней. Смотрел в небо своими пронзительными черными глазами. Думал о чем-то. Потом снова придвинулся ближе, сохраняя тепло.
Эвента горько усмехнулась. Подумать только! Афс задумался о сути отношений, не прошло и двух лет после того, как он стал ее хозяином. Фоска Муи в двух десятках шагов. идеальная пара для воина-афса. Для его репутации. Для его семейного счастья.
Но он сейчас рядом с ней лежит, и черные лохмы спутаны с ее отросшими льняными волосами. И ее светлой кожи, пусть и под слоями въевшейся зеленой краски, касаются его неловкие большие руки. Странная нежность, похожая на ту, с какой Ба Саргун брал на руки новорожденных козлят и цыплят. Прикосновение к незнакомой новизне.
Множество новых вопросов, которые ему хочется задать. Которых он уже начал стесняться, чем дальше, тем сильнее.
— Говори, — беззвучно сложила губы в просьбу Эвента, не глядя на мужчину, — что хотел сказать, скажи.
— Спросить хочу.
— Я отвечу.
— Э-Ви, что такое поцелуй, — пробормотал, наконец, Ба Саргун.
Вытянувшись вдоль его тела, она приподнялась на локте и улыбнулась.
— Поцелуй — знак любви.
— Что такое любовь?
Она закусила губу. В языке афсов существовали двадцать оттенков слова «владеть» и не меньше для понятий «собственность», «деньги», «положение в обществе», но слова «любовь» не было. Когда она задумывалась об этом, Ба Саргун начинал казаться еще более далеким, чем обычно. Возможно ли испытывать то, смысла чего не понимаешь?
— Любовь бывает, когда мужчина и женщина ложатся вместе, — попыталась она нащупать нужное определение. Саргун пожал плечами, — нет, не это… Любовь… Когда бабушка говорит тебе поесть, а ты только что обедал. А она всё равно думает, что ты голодный. Или когда… Помнишь козу Рыжую? Помнишь, ее козла у дядюшки Муи зарезали, у нее пропало молоко на две недели? тоже от любви.
Саргун хмыкнул.
— Козлы. Бабушкины обеды. Это странное слово. Слишком большое. А где тогда этот знак?
— Знак? — растерянно переспросила Эвента.
— Знак любви?
Он обнимал ее лишь в поисках тепла и с трудом примирился с нежеланием рабыни просто лежать, не шевелясь, пока быстро удовлетворяет физическое желание близости. Он совсем недавно не умел читать, писать и почти не разговаривал — отдавал приказания и задавал прямые вопросы, на которые ждал коротких и четких ответов.
Но где-то внутри жила все та же душа, способная на чувства, и в это Э-Ви истово верила. Поэтому она приподнялась над ним, приблизилась к его лицу — освещенному лишь отблесками далекого костра и месяца — и медленно поцеловала.
Губы у него были жаркие и сухие. Он приоткрыл их несмело, поддаваясь ее настойчивости, и на какое-то время замер в неподвижности. Но затем, хрипло выдохнув, сбросил оцепенение, подался вперед и закрыл глаза, отдаваясь первому в своей жизни поцелую. В широкой, покрытой татуировками и волосами груди под руками Эвенты ухало с перебоями его сердце. Его руки жадно шарили по ее телу, теперь ему мало было поцелуя. Она торопливо скинула мешающее одеяло, затолкала его куда-то вниз, к ногам.
Он был возбужден, но от ее рта не отстранился. Прихватив его нижнюю губу своими, Эвента медленно, надеясь не напугать его — если он чего-то боялся — добавила к поцелую язык. Пряный, жгучий сок красных листьев еще оставался в его рту, и ей нравился вкус его слюны, когда он сначала робко, а потом все более напористо, стал отвечать. Издав низкий, протяжный стон, Саргун впился ногтями в ее бедра, как будто Эвента могла вырваться и убежать, лишив его нового удовольствия.
Саргун подсадил ее к себе на колени, подхватил и с приветственным гортанным рычанием вошел в нее: это оказалось несложно, она была влажной. Она помогла ему, показала, где именно желает чувствовать его руку, снова поцеловала…
Потух костер. Закатился молодой месяц. Померк свет звезд. Мир тесной комнатушки в Тарпе исчез, и исчезла бабушка Гун. Исчезла память об ударах кнута, палатки с соседями, побег в Синегорье и советы воинов. Испарились торговцы, рабы, захватчики, караваны. Пропали невесть куда соседские собаки, овцы, пустыня и горы. Во всей вселенной больше не было ничего, ничего, лишь мужчина и женщина, слившиеся в одно целое, бесконечное и великолепное.
Когда они после лежали, мокрые, счастливые, и руки и ноги их переплетались, как ветви сросшихся деревьев, Ба Саргун первый обнял ее. И первый прижался к ней, вдыхая запахи ее тела.
— Значит, это поцелуй, — возвестил он. Э-Ви обняла его в ответ.
— Поцелуй был в начале, — напомнила она, — это была любовь.
Он замотал головой, сопя и пыхтя.
— Неважно. Я понял теперь.
И уснул.
Синегорье впечатлило Эвенту, как ничто из прежде виданного в Поднебесье. Казалось, еще час назад или два вокруг была лишь пустыня да колючки. И внезапно вокруг раскинулись плодородные террасы на пологих склонах предгорий, а затем — ущелья, туи и можжевеловые заросли. И водопады. Синий гранит то и дело вспыхивал вкраплениями кварца, все чаще появлялись на скалах веселые рисунки Афсар, а потом показались предместья Таша.
Бабуля Гун заулыбалась. Чем ближе к родине, тем меньше она ворчала, и тем сильнее предавалась ностальгии. Все чаще обращала внимание на изменения, произошедшие за время ее отсутствия, одни осуждала, другие одобряла.
— Понастроили мостов, — ворчала бабуля себе под нос, — заняли броды. Где теперь женщины стирают белье? Ах, мостки. Придумали, вот еще! В наше время мы и купались в реке, и никто не утонул. Безо всяких мостков.
Таш появился перед путниками внезапно, вырастая из синих камней во всем великолепии. Э-Ви лишь разинула рот. Заметив это, ее хозяин горделиво улыбнулся.
Ничего общего с Тарпой. Никаких песчаных насыпей. Никаких глиняных домиков. Настоящие каменные дома на настоящих каменных фундаментах. Таш утопал в садах и цветах. Проходя по извилистым улочкам, осыпающимся камнями, Эвента не могла не смотреть на афсарские дворики за каменными заборчиками, знакомые вязы и каштаны, но совершенно другие лица афсов. Более благородные и утонченные, нежели в Тарпе. Похожие на лицо Ба Саргуна.
Он же словно сам преобразился. Замкнутость его таяла. Многих из встретившихся по пути жителей он приветствовал. Бабушка приветствовала всех.
— Смотрите! Ба-Гун возвращаются! — кричали со всех сторон.
— Да, мы возвращаемся, — горделиво отвечала бабушка, словно забыв, что возвращается не по доброй воле.
— Ба-Гун? — пробормотала Эвента.
— Я из семьи Гун, — пояснила доброжелательно настроенная бабуля, — а его отец из семьи Ба. Мы были знатными, и сохранили оба имени… здравствуйте и вы, плодородны ваши поля и сады! Здравствуйте! Да, мы возвращаемся.
— Мы слышал, что произошло на плоскости, — возбужденно приветствовали соседи новоприбывших, — вести о войске с запада пришли.
— Придут ли они второй раз?
— Мы беспокоимся!
Э-Ви пораженно оглядывала синегорцев. Таш разительно отличался от Тарпы. Здешние соседи не только знали и любили Ба Саргуна и его семью, но и заботились друг о друге. То, как они придержали ослов дяди Муи и семейства Ду, поднесли им воды, хоть те и не были с ними знакомы, говорило о совершенно другом уровне их воспитания и общей культуры.
Может быть, здесь жить будет несравненно лучше, чем в Тарпе. Может быть — если Туригутта и ее налетчики снова не доберутся сюда.
— Вот мы и дома, — радостно провозгласила бабуля Гун, показывая на полуразвалившуюся каменную арку перед собой, — приветствую порог, амат!
Сердце защемило у Эвенты, когда она, прикоснувшись к порогу, вошла в запущенный и просторный сад старого дома Ба-Гун.
В тени яблонь, груш и орехов еще виднелись остатки цветников, с любовью выложенных разноцветными валунами и галькой. Кое-где видны были стершиеся от времени рисунки мелом на камнях. Поодаль виднелись аккуратные загончики для коз и овец, а еще дальше — небольшой сеновал с остатками прелой соломы. Сам дом, пусть и с проваленной тёсовой крышей, показался Э-Ви настоящим дворцом, таким большим он был после хижины в Тарпе.
Из обстановки внутри не сохранилось ничего. Но даже совершенно пустой, дом дышал жизнью и памятью о хозяевах.
-Кто построил дом? — спросила Эвента.
— Дед моего прадеда, — ответил тихо Ба Саргун, — но он построил его на прежнем фундаменте. Предыдущий был слишком мал, и его увеличили.
Эвента лишь покачала головой в удивлении.
Это был дом ее мечты. Она представляла его не таким, совсем не таким. Была бы голубая вуаль… река Велда под окнами и ее полноводные притоки, ромашковое поле и светловолосый супруг…, но стоило ей увидеть неровную каменистую кладку из синего гранита, мощенную дорожку через сад с уже не цветущими тюльпанами — и она задохнулась в нахлынувших ощущениях. Увидев его, она уже не хотела отсюда уходить.
Ей столь о многом хотелось сказать Ба Саргуну! Ей хотелось теперь обнять его и извиниться перед ним за свои мысли, за то, что она считала его дикарем-каннибалом безо всякого представления о цивилизованной жизни. В доме из синего камня, где упокоились шесть поколений его владельцев, была даже купальня. В нем были высокие потолки и виноградник, разросшийся без ухода и заплетший всю юго-восточную сторону. В нем все еще чувствовался дух старой семьи, поколениями жившей здесь.
Дом ее мечты… ничего общего с Таворой, Тарпой и даже с Загорьем. Если здесь много потрудиться, год, два, десять лет — это будет райский уголок. Снова зацветут цветы, и весело побежит по расчищенному каменистому стоку отвод от ручья. Заросший сад принесет свои плоды. На новом столе во дворе встанут в ряд заготовки на зиму, а на дорожке будут играть дети…
Эвента сжала зубы. Бабуля Гун не уставала внушать ей, что произвести как можно больше потомства — основная ее обязанность. Бабуля поила ее беспрерывно всевозможными горькими отварами и настойками. Ба Саргун не говорил о намерениях бабушки ничего. Казалось, ему все равно. Может, ему и все равно. Раньше Э-Ви удовлетворялась этим вполне.
Но сейчас сулка как никогда захотела любой ценой остаться в этом доме. И никогда не делить его с Фоской Муи, с кем бы то ни было. Быть единственной хозяйкой во дворе с синим камнем и чистым ручьем.
…
Ба Саргун, обойдя ближайших соседей, возвращался к себе мрачнее тучи. Все оказалось хуже, чем он предполагал.
Воевода-женщина, об опасности которой предупреждала его Э-Ви, остановилась в предместьях Тарпы, забрала себе все оливки и финики, и совершила три набега на урочища Кемет. В Кемет традиционно жили самые бедные Афсар, но следопыты Синегорья, побывав там на днях, сообщили, что от жителей не осталось ни следа, а костры и очаги их целы. Видимо, сделали печальный вывод лазутчики, западные остроухие угнали их в плен. В рабство.
На урочищах остались только мертвые тела слишком старых афсов, младенцев, которые в дороге были бы обузой, да головы сопротивлявшихся на высоких кольях. Тела уже растаскивали шакалы, кострища и следы крови заметали ветра. Пройдет всего несколько недель, и Пустоши поглотят земли Кемет, как многие другие прежде. Исчезли навсегда и жители Кемет.
Взять с них было нечего, и враг взял их самих как добычу.
Уже три недели Саргун и его семейство обустраивались в Таше. С утра до вечера он, Э-Ви и бабуля только и занимались, что обустраивали старый родительский дом для жизни. Накопленные с трудом средства разлетались, а богатства не прибавлялось. И все же дом оживал. Саргун сколотил две добротные лавки, расчистил очаг и дымоход, озаботился колодцем — на всякий случай, если ручей вдруг пересохнет, что бывало в засушливые годы. Э-Ви за день обжила скотный двор. Бабуля Гун налаживала отношения с соседями и ездила на базар, значительно более бедный, чем в Тарпе, но с более высокими ценами на все привозное. Книг здесь купить точно было невозможно. Саргун несколько приуныл, но заставил себя думать о насущных проблемах.
Земля предков словно наполняла его силой заново. Странно, но он почти не уставал, хоть и трудился с утра до ночи. Иногда за день он забывал о еде и питье. И пару раз уже, принимая из чьих-то рук кувшин с родниковой водой, он не смотрел на того, кто подает ему эту воду. А это была Фоска.
Ее он встречал теперь повсюду. Она обнаруживалась у его забора, у его сада, по дороге на базар. Семейство Муи разбило лагерь достаточно далеко, на склоне, не занятом под пастбища. Семейство Ду затерялось где-то в предместьях. Наверняка, они займутся и здесь своей традиционной работой старьевщиков, будут перекупать никому не нужное барахло и перепродавать тем, кто на него позарится.