Только через несколько минут она обратила внимание на то, что Хаус ничего не сказал ей по поводу ее вмешательства в его частную жизнь. Кадди даже стало стыдно за себя. «Все-таки это его дом, — напомнила она себе, — не буду уподобляться своему Альтер-эго — злобной мегере из госпиталя».
— На кухне в банке с рисом столетней давности, — услышала она голос Грега, — где-то на донышке лежит бумажка. В бумажку завернуты четыре таблетки.
— Никаких колес, пока мы здесь, — категорично заявила Лиза, и Хаус скривился:
— Одержимая наркофобией! На этой бумажке — мой пин-код. Мне он нужен.
Когда Кадди, прокляв все на свете, вернулась в гостиную, Хаус спал. Она замерла на месте, лихорадочно пытаясь понять, что же ей делать теперь, но так и не смогла придумать ничего умнее, чем замотать его босые ноги пледом. Рейчел тоже спала в своей коляске. Кадди скептически оглядела пространство, и отправилась в спальню — раскладывать вещи.
Ей совершенно не хотелось спать, напротив, она была полна кипучей энергии, и, немного посовещавшись со своей совестью, решила не трогать личных вещей Хауса ни под каким предлогом, а вместо этого приготовить что-нибудь поесть, и тем самым отвлечь себя от скуки и любопытства. На готовку — то есть, на поиски продуктов в морозилке, их разогревание и последующее перемешивание — ушло около пятнадцати минут. Усталость навалилась на Кадди, едва она выключила плиту. Энергичность испарилась, как будто ее и не было.
— О, тут еда, — раздался заспанный и немного хриплый голос Грега, и сам он появился в дверном проеме, — что это?
— Рыбные палочки и гавайская смесь, — мстительно ответствовала Кадди, — и яичница. Больше у тебя ничего не было. Угощайся на здоровье, а я помоюсь, и лягу спать.
Кадди удалилась. Хаус, убедившись, что она ушла достаточно далеко, осторожно погладил спящую Рейчел по плечу.
— Только не выдавай меня, — шепотом сказал он, — у меня там заначка под матрасом.
— Вы же должны быть дома, с доктором Кадди, — на следующий день удивился Тауб, внимательно всматриваясь в лицо Хауса. Форман улыбался, Тринадцать — тоже. Грегори Хаус запрокинул голову назад и поморщился.
— Сегодня умрет страшной смертью один болтливый онколог, — сообщил он в пространство, — у нас пациент. Это достаточно веская причина, чтобы я был на работе?
— В девять утра, — захихикал ехидно Форман, прикрываясь журналом «Новости Стоматологии».
Грег постучал тростью по столу.
— Меня выжила нахальная стерва, — пожаловался он, и уселся в свое кресло, — она постоянно ноет, требует секса, еды и сериалов. Джон Стоун, двадцать три года, менеджер по продажам, отказала печень. Идеи есть?
Переглянувшись, его подчиненные открыли свои папки. Хаус постарался не делать слишком довольное лицо. «Ох, Джимми, — коварно строил он планы на обеденный перерыв, — попадись мне только!».
Но он забыл обо всем, едва только увидел своего нового пациента. Джон Стоун сидел перед ним на краешке койки, руки его были в наручниках, рядом спали два потрепанных жизнью детектива. Хаусу показалось, он за последние дни узнал всех и каждого во всем округе, а то и во всем штате, кто носит при себе жетон. Один из детективов немедленно вскочил — словно кто-то щелкнул тумблером, и включил полицейского.
— Я — детектив Оуен, это мое удостоверение, это мой напарник.
— Я доктор Хаус, это моя дурь, это моя трость, — в тон ответил Хаус, тряся в левой руке викодином, в правой — тростью. А это — он показал тростью на Стоуна, — мой пациент.
— Извините, сэр, — напарник поднялся со стула, — мистер Стоун под постоянным наблюдением полиции, как особо опасный рецидивист.
Форман хмыкнул.
— Менеджер по продажам? — Хаус посмотрел в историю болезни, — это он сам заполнял?
— Мне показалось, писать в графе профессия «барыга» — немного провокационно, — тут же вмешался Стоун, и протянул правую руку доктору Хаусу, — Джонни.
— Джонни Зеленая Долина, — тут же встрял детектив Оуен, — третья ходка за хранение и сбыт в особо крупных размерах…
— Плантация, двадцать сортов, полтора гектара в условиях города, — с гордостью вставил Джонни, — и, сэр, новый сорт! Сейчас… — он покосился на детективов, — в разработке.
Хаус молча вышел из палаты, и Тауб рванул за ним. Хромая, Грег увеличивал скорость.
— Вы не можете просто взять и уйти, — Тауб перегородил Хаусу дорогу, — и, кстати, я не замечал в вас особой неприязни к ботаникам-травоведам.
— Ты еще здесь? — Грегори Хаус вытаращил на Тауба глаза, и открыл рот, изображая крайнее изумление, — а кто же тогда делает тест на токсины, наркотики и ВИЧ, пока Большой Босс идет грабить пролетариат на предмет пожрать?
Тауб страдальчески вздохнул, возвращаясь к Джонни и его незадачливому конвою.
— Как будто тебя дома не кормят, — пробурчал Уилсон, доставая свой «запасной» сэндвич.
— А с чего ты взял, что эта женщина будет для меня готовить? — поинтересовался Хаус с набитым ртом, — в этом доме только микро-Кадди питается нормально, потому что ей много не надо.
— Попроси ее, — пожал плечами Уилсон, — просто скажи, что был бы рад отведать что-нибудь, приготовленное ее руками. Возьми инициативу на себя — хоть раз в жизни не в чем-то противоправном.
— Угу. Кстати, о противоправном: у меня там пациент, — как бы невзначай добавил Грег, — если у тебя есть лишняя пара тысяч, я мог бы договориться по оптовым ценам скупить травы для больницы… на пробу, ладно? Готов быть дегустатором.
«Период запоя сменился травокурением», прокомментировал Джеймс про себя. С другой стороны, Грегори Хаус перестал принимать Викодин горстями, а ради такого можно было бы терпеть даже всегда обкуренного Хауса.
— Эй, ты здесь? — нетерпеливо окликнул вдруг Хаус, — я тебе про пациента. Не посмотришь свежим взглядом — у него часом нет рака печени?
— А ты? — Уилсон не успел и глазом моргнуть, а Хаус уже покидал кабинет, — Хаус!
— Иду проявлять инициативу, — сообщил громко тот, — в своем законном желании пообедать, наконец.
Уилсон не мог не признать: самые его страшные опасения сбывались. Поселив «этих двоих» под одну крышу, он словно вскрыл огромный гнойный нарыв, и теперь должен был терпеть последствия. Можно было не сомневаться с самого начала — мелочная бытовая неприязнь брала свое.
— Помой посуду! — крикнул Хаус с порога, — постирай мои вещи! Приготовь пожрать!
— Принеси мне цветы, подари кольцо с бриллиантом и сделай массаж стопы, — незамедлительно донеслось со Святого Дивана, — и я подумаю.
— Это мое логово! — нахмурился Хаус, раздеваясь и разуваясь. Кадди пожала плечами, ехидно посмеиваясь: «А там моя больница, а ты мой пациент». Грег уставился на нее злобным взглядом. «Неизбежный паразит, — припомнилось ему, — сосет кровь из мужика». Не удостоив ее ответом, он похромал на кухню, и открыл холодильник. Сияющая белизной пустота — выскобленная до скрипа! — надежд не внушала. На сковороде все так же сиротливо лежала засохшая утренняя сосиска с давно истекшим сроком годности. Грегори Хаус на мгновение зажмурился, потом снова открыл глаза. Сосиска никуда не исчезла.
Он смотрел на Кадди и ужасался тому, что видел. Придя на его территорию, она повела себя так, словно… словно… вот. Правильные слова. Хаус криво улыбнулся.
«Ненадолго». Завтра вечером она уйдет. Уйдут ее мерзкие флакончики из ванной, уйдут ее (и ее дочери) баночки с детским питанием, духи, туфли и журналы. Несмотря на то, что их было объективно мало, вещи этой женщины заполоняли все свободное пространство, и умудрялись делать его тесным. А в тесном пространстве, где все напоминало об этой женщине, с ней было сложно разминуться, и ее хотелось гораздо острее. Грегори Хаус начинал понимать, как бытовое отвращение легко может перерасти во влечение. В очень сильное влечение.
Он умылся холодной водой из-под крана, и порадовался своему бронхиту, передозировкам и инвалидности. Как победить тягу? Рецепт от доктора Хауса: плохо себя чувствовать. Желательно всегда.
— Я поехал, — не раздумывая, бросил он, — вернусь поздно, пьяный и в помаде…
— Ты никуда не поедешь! — как он и предполагал, нужная кнопка отыскалась легко, и в голосе Кадди была угроза, — ты будешь сидеть дома.
— Тут голодно, грязно и скучно, а в баре стриптиз, бильярд и телки, — заныл Грег. Кадди запрокинула голову к потолку, и зарычала, как самая настоящая львица.
Она не хотела готовить ему, ходить для этого в магазин — по сырости и под дождем. Она не хотела стирать его носки, и уж тем более доктор Кадди не собиралась его развлекать. Но выбирая между вероятностью созерцать довольного, сытого и более-менее спокойного Хауса и шансом его же — помятого и не в себе — забирать из участка, Лиза выбрала первое. Ничего не говоря, она надела туфли, и принялась искать куртку. Хаус устроился поудобнее на диване, и постарался нашарить рукой бутылку виски под столиком.
— Резиновые сапоги не забудь! — крикнул он вслед, — и пивка!
Ему, наверное, показалось, но в отражении зеркала он разглядел ее вытянутый средний палец правой руки.
Было только восемь вечера, когда Хаус уже был сыт, как никогда прежде, и недовольство диагноста жизнью чуть-чуть притупилось. Этим ощущением нужно было срочно с кем-то поделиться. Хаус достал мобильник.
— Уилсон, старина, — заухмылялся он в трубку, — она приготовила мне поесть!
Онколог дышал в трубку чуть чаще, чем обычно, и Грег цокнул языком, совершенно уверенный, что его друг тоже слинял с работы чуть раньше, чем обычно, чтобы побыть наедине с новой зазнобой.
— Мои поздравления. А что сейчас делает?
Хаус вытянул шею. С непроницаемым лицом Лиза Кадди драила кухонную раковину.
— Моет посуду, кажется. Как называется такой кусок мяса, на котором лежит петрушка и соус красный? Бифштекс или ромштекс?
— Наслаждайся, Хаус! — повеселевшим голосом добавил Уилсон, и отключился. Хаус услышал в трубке женский смех, и в раздражении бросил телефон на диван. «Обосную теорию так, — решил Грегори Хаус, — мужчина, который умеет готовить, сам отбирает у себя простые радости бытия». Кадди уже метнулась едва заметной тенью в ванную, и теперь шуршала пакетами.
— Что ты там делаешь? — позвал он ее. Лиза высунулась в проем.
— Пустые упаковки от крема, зубной пасты, ватные палочки… — начала она перечислять, — кстати, у тебя на кухне ничего строго не для моих глаз нету? Можно, я там немного… приберусь?
Грегори Хаус мог поклясться, что любой холостяк, услышав эти слова, крикнул бы «Бинго! Вот она, женщина года!».
— Можно, — великодушно взмахнул он рукой, — Святой шкафчик, где всякое важное барахло… — он задумался, и махнул рукой еще раз, — просто разложи примерно так, как там все лежало.
Кадди определилась, как она хочет провести оставшиеся сутки. Надо было просто чем-нибудь себя занять. Чем-нибудь, для чего нужны руки, но совсем не нужна голова. «Наверное, скоро полнолуние, — усмехалась Кадди, — с чего я вспоминаю тот раз? И вспоминаю ли? Может, я все это придумала? Может быть, ничего и не было?». Очень хотелось узнать правду — если она сейчас — вот так, просто, — займется с ним сексом, будет ли ей так же хорошо, как тогда?
Хаус вытянул ноги на диване, сделал телевизор тише, включил музыкальный центр, и приготовился к завершению прекрасного вечера. Он неспешно потягивал виски с колой, заедая это удовольствие своим свежим бифштексом — или все-таки ромштексом, что было не важно. По кабельному показывали Тарантино. Сальма Хайек вот-вот должна была начать танцевать со змеей на плечах.
Кадди была здесь. Она чем-то гремела на кухне, что-то перекладывала, включала и выключала воду, вытирала руки полотенцем, шла в спальню, возвращалась назад… Грегори Хаус чувствовал ее передвижения спиной, затылком и всем телом. «Это тебе надо? — спрашивала она иногда, — я выкину?». И чем больше она спрашивала, тем лучше становилось Хаусу. Вероятно, причиной этого было также был «Джек Дэниэлс», но Грег не анализировал.
Прекратив, наконец, кашлять, он мгновенно уснул.
Форман не выспался. Он часто не высыпался. Иногда ему казалось, что Тринадцать создана для того, чтобы разрушать всякий сон. Вот и этой ночью они почти до рассвета сидели в гостиной, и занимались какой-то ерундой: играли в карты, смотрели фотографии, читали по очереди статьи из «Новостей Стоматологии».
У входа в госпиталь он увидел доктора Кадди. Она выглядела измотанной и нервной.
— Семинар по этике, — тут же сообщила она Форману, и отряхнула свой зонт, — через неделю у нас в клинике. От диагностического отделения нужен один доклад.
Форман не смог сдержать улыбки. Если учесть, что главой отделения был Грегори Хаус, мысль о докладе начинала казаться весьма и весьма забавной. Но Кадди была серьезна.
— Поскольку твой непосредственный начальник — безжалостный врач-убийца вне морали и принципов, — с сарказмом добавила она, — возлагаю эту почетную обязанность на тебя.
Форман готов был возмутиться «Почему я?», но, вспомнив, где сейчас живет Кадди, заставил себя промолчать. Несомненно, она уже все утро убила на скандалы с Хаусом, и была не в настроении миловать своих сотрудников.
— Ну что, передовик, тебя уже обрадовали? — Хаус был бодр, свеж и почти не кашлял, — теперь — марш в Скорую.
— Не понял, — Форман кивнул входящему в кабинет Таубу, — это что, ссылка?
— Это стратегическая рокировка, — откинулся назад Хаус, играя с тростью и принимая загадочный вид. — Ты немного поработаешь в Скорой, и украдешь для меня кое-что из записей. Кэмерон напишет нам доклад. Таубу скидка за спасение главного достояния больницы.
— Главное достояние? — усмехнулся Форман, выходя из кабинета. Хаус кивнул.
— Косметические швы на заднице нашего главврача — его рук дело. А теперь иди, пока я не передумал.
«Я гений, — хвалил себя Грегори Хаус, провожая взглядом фигуру Эрика, — гений перестановок. Черт возьми, это было красиво».
— Джонни Зеленая Долина, — задумчиво произнесла Тринадцать, и постучала по стеклянной столешнице, — это не рак печени, это не отравление, это не гепатит.
— Не энцефалопатия, — добавил Форман, и пустил бумажный самолетик в урну.
— Он вряд ли вообще употреблял что-то круче травки, — Тауб открыл маркер и вычеркнул последний из предложенных диагнозов, — абсолютно здоров, если не считать плоскостопия.
В кабинет вошла Кэмерон. В руках она держала розовую папку. «Где Хаус?» — спросила она удивленно. Троица взглядом показала ей в сторону кабинета Кадди. Кэмерон вздохнула, положила папку на край стола, и удалилась. Форман последовал за ней: решив не лишать диагностическое отделение своей персоны, он выторговал у Кэмерон соглашение: за каждые пять листов доклада два часа работы в Скорой. Очередные пять листов в розовой папке лежали на столе. Жизнь в Принстон Плейсборо текла своим чередом.
Чего нельзя было сказать о состоянии Джонни Стоуна. Его бодрые попытки развернуть дискуссию о выращивании конопли в антисанитарных условиях подвалов Принстонских трущоб пресекались строгими детективами, выпившими почти весь кофе в автомате. Сам Джонни Стоун пил горячий шоколад, и, судя по количеству бумажных стаканчиков, также не отставал от полицейских. Несмотря на то, что показания давления часто менялись, Джонни не падал духом, пытался острить, травил смешные байки, рассказывал анекдоты, и уже завел знакомство с тремя симпатичными медсестрами.
Именно одна из них заметила то, чего не заметили остальные.
— Джонни, у тебя диабет? — спросила она, трогая его руку, и Джонни Зеленая Долина замотал головой из стороны в сторону.
В истории болезни появился еще один симптом: от Джонни шел запах ацетона, и он покрылся холодным потом.
Тринадцать сидела за столом Хауса и ела пончик в сахарной глазури. Она опасалась, что в столовой почувствует себя неловко, если ей вдруг захочется облизать пальцы. Реми могла поклясться: ничего вкуснее пончика этого в жизни она не ела.