— Ты собираешь армии… для чего? — замедлил напор Ниротиль тем временем. Латалена пожала плечами, глянула коротко на супруга: Верен исподлобья скалился на приезжего.
— Собрание добрых друзей семьи, брат-полководец, по случаю вероятной помолвки моей дочери.
Ниротиль чуть наклонился вперед, и Верен, словно подорванный, рванулся ему навстречу. Сонаэнь сдержала торжествующую, нелогичную улыбку.
«Я тоже заразилась лихорадкой, — отчитала она себя тут же, — хладнокровие необходимо в любых переговорах».
— Муж мой! — повысила голос Латалена, и — словно натянула поводок обращением — оборотень застыл на месте, не шевелясь.
Сила окатила Сонаэнь, ударила под колени, заставила комнату вокруг плыть и таять, присутствующие волки хором издали жалобный звук, но —
Ниротиль стоял недвижим, как скала.
— Мы встретимся на вашем «сватовстве», леди Элдар, — отчеканил он мрачно, — а после посмотрим, на каких условиях будет возможно твоё паломничество и возвращение в Элдойр. Я — один из Четверых. И я могу решить против Правителя.
— Со всем смирением подчиняюсь, — только и ответила с холодной улыбкой Латалена.
***
Только покинув ворота — привратники во все глаза пялились на полководца — Сонаэнь выдохнула, поняв, насколько была напряжена. Тёплое чувство согрело напряжённый затылок щекоткой: прямо перед воротами Посада около сотни воинов — летучий отряд Ниротиля — разбивали лагерь.
Мрачный Ясень встречал их за воротами. При виде леди Орты лицо его прояснилось и он исполнил тихую короткую молитву. Однако когда он заговорил, то не приветствовал госпожу никак, сразу перейдя к вопросам обороны.
— Дело скверно, командир, — отчитался рыцарь, — есть следы, сворачивающие с тракта до ворот. В самом городе полторы тысячи их воинов. Триста из них — Свора Вольфсона.
— Чтоб этому ублюдку гореть, — ругнулся Ниротиль, не отпуская руку жены, — и ты говоришь, есть ещё следы?
— Думаю, они разместили примерно стольких же по деревням и хуторам. И, командир… Вершинский действительно здесь.
Сонаэнь могла поклясться, что, будь её муж оборотнем, он вздыбил бы шерсть от затылка и до кончика хвоста.
— Я писала тебе, что он здесь, — робко подала она голос, и Ниротиль ожидаемо взорвался:
— Мало ли, что ты писала, но теперь я знаю, что он здесь! Шлюха Элдар призвала Держана Вершинского!
Ясень неодобрительно нахмурился.
— Она высокородная госпожа…
— Она не зря раздвигала ноги пятнадцать лет, высокородная или нет, — посмотри только… иди, пиши в столицу, — Тило распрямился, глядя вдаль, — готовь парней, чтобы доставили письмо. Две дюжины, не меньше…
Когда Ясень ушёл, неиссякший гнев полководца ожидаемо обратился к супруге.
— Ты должна была оставаться дома! Что бы ни затевалось, тебе здесь не место.
— Просил сам полководец Ревиар…
— Идёт он на хуй, речь о моей жене, матери моих детей!
— Это дело касается Правителя, — прошептала Сонаэнь.
Несколько мгновений Ниротиль, сдвинув брови, смотрел на неё сверху вниз, затем вздохнул:
— Мне его туда же послать?
Ей следовало знать. Это был Ниротиль.
***
Пять лет назад
Бывали женщины, желающие присутствия мужей при рождении детей; Сонаэнь точно знала, что не относится к таковым, задолго до замужества. Большая часть прежних убеждений о жизни развеялась в пыль, и всё же оставались не тронутые печальным опытом реальности уголки. В мечтах и предположениях о правильности поступков, как бы то ни было, дети никогда не появлялись внезапно. Она представляла картины обоюдного удивления супругов от открытия грядущего пополнения в семье.
Или, в крайнем случае, мудрые советы повитухи и следующие за этими советами мучительно-приятные дни, когда трепетная юная супруга искала способы обрадовать будущего отца доброй вестью. Ничто из воображаемой реальности не стало правдой.
Но она знала. С обречённостью и болезненным напряжением приговорённой к казни она внимала всем крошечным признакам, даже когда разум шептал: «Рано», интуиция подсказывала: «Вот оно; это свершилось. Ты носишь его ребёнка». Повитухи были не нужны — Сонаэнь служила в Ордене Госпитальеров. Доброй вестью беременность она назвать не могла.
Стоило ей отойти от Ниротиля на расстояние, и положение вновь виделось печальным. Будущее нависало мрачной тенью над терпимым настоящим. Муж-полководец с прескверным нравом и одинокое существование — то ли взаперти дома, то ли взаперти в библиотеке Ордена.
Благочестивые женщины пришли бы в ужас от того, какие пути решения рассматривала леди Сонаэнь Орта в первые четыре месяца беременности. И после — тоже; даже после того, как она всё-таки решилась на официальное письмо Ниротилю, на которое вскоре получила столь же бесчувственный, формальный ответ. Месяц спустя переписка возобновилась. И продолжалась до самого дня рождения Нарта — точнее, было раннее утро, когда он родился, и уже в обед гонец отправился от лагеря госпитальеров на восток, исчезая в красной пыли наступающих сезонных бурь.
Сонаэнь плохо помнила последующие несколько дней. К счастью, родильная лихорадка не угрожала жизни, но всё же оказалась достаточно серьёзным, хотя и единственным, осложнением после родов.
Когда Сонаэнь наконец открыла глаза в полном ясном сознании, Тило был там; тихий ветер снаружи шатра говорил о том, что буря миновала.
— Ты приехал, — попыталась сказать она, но сухое горло не дало издать никакого звука, кроме нескольких хрипов. Ниротиль кивнул служанке, которая немедленно подбежала к госпоже.
За минувшие дни Сонаэнь не видела собственного сына дольше, чем несколько минут. Судя по ловкости, с которой Ниротиль принимает его из рук кормилицы, для него новорождённые дети не внове.
— Тебе идёт, — вымолвила Сонаэнь, разглядывая Ниротиля с удивлением. Муж не сразу поднял счастливые, смеющиеся глаза.
— А? Я не расслышал.
— Ты видел много новорождённых?
— Я рос здесь, — пояснил Тило, возвращаясь взглядом к сыну и чуть покачивая его, — в твоём народе детей не показывают посторонним. Кочевники уединения себе позволить не могут.
— И у Хезы есть дочь от тебя. — Почему-то этот простой факт стал вдруг обидным почти до слёз; глупость, но задевающая.
— Её мать мне подарили, госпожа.
— Ты принял подарок.
— Боюсь, в той ситуации мне пришлось бы принять любой, — он хмыкнул, морщинка над левым глазом вдруг мелко и часто задрожала, — много лет прошло. Больше детей не было.
— Теперь у тебя есть сын. — Сонаэнь откинулась на подушки, уже чувствуя себя усталой и обессиленной.
Ветер за пологом нёс песок, влажную пыль и запах близкой грозы.
— Сонаэнь, — послышалось прямо над ней, и она открыла глаза, встречая прямой взгляд Тило, — посмотри на меня.
— Что? — Горло снова пересыхает, говорить трудно. Вопреки обыкновению, Ниротиль не выглядит ни рассерженным, ни задумчивым. Стоя там, в розовом сумраке над ней, с тихим младенцем в руках, он не выглядит и торжествующим.
Только очень уставшим.
— Сыновьями принято гордиться среди братьев-воинов. Но я и дочерям буду рад однажды.
Он сел на кровать рядом, осторожно опустил сына в руки жены.
— Я не могу сейчас думать о других детях, — призналась Сонаэнь, — это…
— Слишком? — И Тило рассмеялся негромко, впервые не осудивший её откровенность, наклонился, разглядывая сына вместе с ней. — О, я знаю, моя госпожа. Я знаю, поверь. Всё равно что, окунаясь после битвы в реку и глядя на то, какими кровавыми становятся её воды, мечтать повторить.
Он вздохнул.
— Но если ты воин, то знаешь, что повторить придётся.
Нет, Ниротиль Лиоттиэль не стал внезапно провидцем. Но всё-таки оказался бесконечно прав и мудр — и долго Сонаэнь удивлялась этому после.
***
Если Сонаэнь сомневалась в таланте оборотней устраивать роскошные торжества, праздник сватовства в Посаде разубедил её навсегда. Её разбудила на рассвете дудка, к ней присоединились волынка и гармонь, и Сонаэнь не сразу смогла вспомнить события предыдущего дня.
Ниротиль выплеснул на неё всё раздражение, копившееся в нём по дороге и в гарнизонах, — как всегда, и, как и обычно в тревожных и угрожающих ситуациях, спал у сторожевого костра, завернувшись в плащ, невзирая на сырую прохладную погоду и заморозки. Переучить его не могли годы мирной жизни.
Сонаэнь провела час с щёткой, пытаясь привести облик Ниротиля в подобающий положению вид, но смирилась с тем, что удачи не последует. С другой стороны, про воинов часто говаривали, что лучшее их одеяние — боевая слава, а этого украшения у Ниротиля было в избытке.
Как и у большинства гостей праздника в Посаде.
Золотой Зал и часть двора под навесами были забиты толпой. Столы ломились от яств, гостей неустанно обносили угощением и выпивкой. Скоморохи, чтецы, певцы, плясуны — было не протолкнуться. Сонаэнь на миг оробела — внизу, за столами, были одни мужчины, но вскоре она разглядела и девиц с дамами, восседавших ближе к хозяйке празднования.
— Гости и друзья, — расплылась в улыбке леди Элдар, когда Ниротиль исполнил широкий поклон по-волчьи, — зрите, домочадцы: Косль* отправил к нам одного из Четверых. Почтили нас честью. Будьте благословенны! — И она, по обычаю приветствия особо почётных гостей, опрокинула на пол чарку, что держала в руках.
Улыбка леди Элдар воплощала издевательское дружелюбие. Непривычно и удивительно было видеть леди в народном горском костюме — с пышной чёрной юбкой, вышитой рубашкой и узорчатым платком поверх двух чёрных кос. Сонаэнь не могла не согласиться, что столь яркой красавицы Поднебесье не увидит больше никогда.
Разве что… взор леди Орты, как и всех гостей, обратился к Снежане Полукровке, когда её вывел к гостям сияющий, красный и взволнованный Верен. Отец и дочь были встречены громогласными криками, лаем, воем и пожеланиями долголетия и здоровья.
Снежана была одета по-волчьи и по-горски одновременно. Золотые косы бились друг о друга, завиваясь у колен девушки. Перехваченные красной лентой с подвесками, они не пушились, волосок лежал к волоску, тяжёлые, толстые — такие бывали только у горянок. Платья на княжне Сонаэнь даже не запомнила — что-то голубое, что-то розовое, — но общее ощущение оставалось как от ясного зимнего рассвета, далёкого и холодного и, однако, завораживающе красочного.
Но всё же не сафьяновые туфли, не меха и не тонкие ткани украшали Снежану. Прежде, всякий раз, когда леди Орта видела её, она удивлялась, как могла черноволосая, черноглазая леди Элдар произвести на свет её, румяную, голубоглазую, словно сошедшую с лубочных картинок северян?
Когда мать и дочь встали рядом, Сонаэнь поразилась их схожести. «Лишь в разной цветовой гамме, — не веря своим глазам, усмехнулась леди Орта, — белое и чёрное».
Сватовство северян не было ничуть похоже на чинные камерные беседы Элдойра. Каждый желал показать себя во всей красе. Краснеющие юноши и задиристые мужчины пели, шутили, подвергались всеобщему обсуждению, но, казалось, не слишком были заинтересованы в итоге своего представления. Как поняла Сонаэнь, это было больше проявление уважения к отцу невесты на выданье.
— Что они делают? — прошептала она, потянувшись к Ниротилю, напряжённо наблюдающему за происходившим у стола Держана Вершинского.
— У волков принято свататься в шутку, из уважения к каждой новой волчице в стае, — прокомментировал Ниротиль, не отводя глаз от врага, — Держан, хоть и вдовец, новую жену брать не собирался. Но не показать интерес не может.
— Но раз всё это не настоящее сватовство…
— Правды мы не знаем. Или…?
Сонаэнь одними глазами показала мужу на насупившегося в углу зала Вольфсона.
Вожак разбойничьей Своры глядел исподлобья на веселье и шутки. На лице его не было и тени улыбки. Очевидно, он не участвовал в сватовстве, даже в шутку. Сонаэнь удивилась: пожалуй, впервые она видела молодого оборотня без улыбки и столь одиноким. Взгляд его пристальных волчьих глаз не покидал сияющую, улыбчивую Снежану. Ниротиль снисходительно фыркнул, покачал головой:
— О нет. Вольфсон, хоть и отважен, земель не имеет, если не считать доли в Заснеженье; но там Латалену никогда не примут. Нет. Отдать дочь разбойнику, когда есть князья? Снежана сейчас — лучший из товаров Латалены Элдар. Что ещё у неё есть?
— Сила, — Сонаэнь прильнула к его руке; пальцы Тило сжал в кулак, невольно противясь столь явному проявлению супружеской близости, — хотя я своими глазами видела, как ты стоишь перед ней и не поддаёшься. Как у тебя получается, Тило?
Выражение его лица не изменилось, но в глазах мелькнула тень довольства. Столь редкое выражение для полководца.
— Спроси меня о чём-нибудь, что я знаю. Одна из соплеменниц Гедати как-то пыталась устроить какой-то приворот или что-то — не знаю, что-то эдакое, колдовское. Это плохо закончилось, но не подействовало точно.
— Плохо закончилось для кого? — полюбопытствовала леди Орта. Тило хмыкнул, кивая:
— Я велел её выпороть — в моём доме никакого колдовства и любой другой ереси.
Они улыбнулись друг другу. Молча продолжили созерцать шутки и скоморошьи пляски в центре зала. Волки разошлись до того, что вступали в бои — прямо сейчас немолодой вожак Хват с Щучьего Острова (Сонаэнь не представляла, где это может находиться) выплясывал в колпаке с бубенцами, останавливаясь, лишь чтобы отдышаться и лихо пропеть похабную частушку. Снежана краснела. Латалена улыбалась.
— Я не жалею, что у нас этого не было, — через некоторое время снова высказался Ниротиль, кивая подбородком на происходящее: к Хвату присоединился и сам Верен; теперь волки визжали, как щенки, и дрались свёрнутыми половиками, над чем ухохатывались другие гости. Сонаэнь прыснула.
— Ты имеешь в виду такой праздник? Господин мой, в твоём лагере и без праздников каждый день таков.
— Перестань, — вопреки строгости тона, он улыбался открыто и ясно, — я о сватовстве. О свадьбе.
Улыбка Сонаэнь померкла, она кивнула, отворачиваясь и жалея, что не носит вуаль.
— Ты бы хотела? — Ниротиля было не обмануть молчанием. — Или ты думаешь, что если оно начинается так весело, то потом становится стократ лучше? Просто потому, что кто-то буянил и пил, а другие пели, а третьи одевались так, как никогда в обычной жизни… и всё? Поэтому они живут счастливо? Скажи мне, госпожа моя.
К счастью, в эту минуту перед ними появился Яре. Поклонившись весьма изящно для мужчины своего сложения, он почтительно сделал приглашающий жест перед Сонаэнь. Она знала — так страж княжны обычно звал её к леди Элдар. Ниротиль, однако, недружелюбно воззрился на подошедшего.