Нет, внешне не изменилось ничто.
Но именно тогда, в день рождения Ильста, Сонаэнь ощутила живую, природную, неразрывную связь, явившую себя в одночасье между ней и Ниротилем. Связь крепче, чем вожделение, крепче, чем иные кровные узы.
Река повернулась вспять, течение изменилось, побеждая неожиданные водовороты, унося осевший ил и муть. В её водах они теперь побывали вместе.
***
Если бы не ужас перед наступающей Смутой, Сонаэнь могла бы наслаждаться весенней ночью.
Внезапная северная весна ли согрела воздух или то были бьющееся сердце и накатывающий волнами страх, понять она отчаялась.
На жасминовых кустах набухали почки. Шумно грузили последние сундуки с добром на телеги во дворе. В нескольких шагах от Сонаэнь захрустела ветка на тропе, и она вжалась в стену. Камень неприятно холодил горячую спину. Лопатки сводило от напряжения.
Да, это была Снежана. Девушка кралась из сада. Сонаэнь напряглась.
Сколько бы Ниротиль ни повторял простые слова, терпеливо поясняя вновь и вновь, как правильно схватить женщину, чтобы она не вырвалась, леди Орта никогда не делала этого прежде.
К счастью, Сонаэнь удалось заткнуть рот княжне до того, как та закричала. Тут же, несмотря на перчатку, острые зубки впились ей в пальцы. Пальцы левой руки соскальзывали с толстой золотистой косы, Сонаэнь напряжённо пыталась удержать девушку — Снежана Элдар не зря родилась полукровкой. Она показывала все способности волчицы к сопротивлению. К минуте, когда леди Орте удалось доволочь пленницу к ожидающим Ясеню и Кею, суконное платье на спине промокло от пота, а предстояло ещё покидать Посад через ров.
Она усилием воли удержала себя от того, чтобы вцепиться в волосы княжне крепче напоследок.
— Держитесь, госпожа, — галантно подал руку Ясень, и Сонаэнь глянула под ноги, ступая на круглое бревно, — не спешите, осторожно…
— Голова кружится, — прошептала Сонаэнь, дрожа.
— Не спешите, — спокойно повторил Ясень, терпеливо дожидаясь, — взгляните на Ами Кея. Он уже на той стороне.
В самом деле, Кей с пленницей на плече ловко перебрался через ров, даже не замедлив шага. Сонаэнь медленно выдохнула. В конце концов, падать было не так уж и высоко…
…Правда, внизу ждали остро заточенные колья. Ноги отказывали леди, но она сделала осторожный шаг. Затем ещё один.
— Не спешите, — шептал Ясень, неощутимой тенью следуя за ней, — некуда спешить.
— Некуда? — простонала Сонаэнь, изо всех сил стараясь не смотреть вниз, в темноту.
— Некуда, — подтвердил рыцарь, — они заняты другим… мы кое-что там в Посаде подожгли. Может, и потушат…
Раздавшийся позади треск заставил Сонаэнь вздрогнуть и пошатнуться, но она восстановила равновесие. Сколько продлилась пытка, она после не могла бы сказать, но небо на восточном горизонте ощутимо прояснилось, когда наконец и она, и Ясень перевели дух на твёрдой земле. Треск теперь раздавался чаще.
— Порядок, — сообщил Кей, — мастер войны ждёт. Надеюсь, госпожа, вы готовы к отсутствию всяких удобств в пути. — Это он с лёгким оттенком превосходства и презрения обратил к Снежане.
Ясень неодобрительно поморщился, вытаскивая кляп изо рта юной пленницы. Снежана исподлобья смотрела на похитителей, по-волчьи хищно вздёрнув губу. В потемневших глазах не было ни капли страха.
— Она не отступит, — бросила она так низко, что Сонаэнь не признала бы младшую Элдар по голосу, — отец не отступит. Волки не отступят…
— Им и не придётся, — послышалось сзади, и Сонаэнь поспешила склонить голову и дать дорогу полководцу.
Ниротиль, невзирая на хромоту, умел до сих пор появляться в рядах своих воинов бесшумно. И даже если стоянка в этот раз и была маловата, а воинов было не больше сотни, это ничуть не сделало его менее уверенным и стремительным. Снежана нахмурилась, вздёрнула подбородок.
— Дайте ей дорогу, — произнесла она с едва уловимым акцентом, обращаясь к полководцу, — вы их не остановите.
— Приготовь лучших лошадей, Ясень, — вполголоса бросил полководец, обращаясь к первому рыцарю, — ни на час, ни на полчаса ты не должен будешь остановиться, пока не пересечёшь приграничные угодья.
— Принято.
— Если в угодьях вас не будут ждать, вы отпустите лошадей или обменяете их…
— Вы не остановите её! — повысила голос Снежана, и впервые на её юном лице мелькнула тень сомнения и страха. Ниротиль наклонился, прищурился. Сонаэнь, памятуя о воздействии Силы, сделала два шага назад, то же невольно повторили и двое воинов…
Только не Тило. Усмехнувшись, он выпрямился. Спокойный и решительный, как и обычно. Разве что зубы сжимал чуть крепче.
— Это верно, юная госпожа. Мы бы не смогли. Нам и не нужно, — мягко произнёс он, — пусть идёт в любом направлении — но только пока тебя у неё нет.
Сонаэнь не сдержала возгласа, когда почти с отеческой нежностью Тило вернул на прежнее место кляп и старательно проверил узлы на руках заложницы. Ясень уже подводил лошадей. Происходило нечто непредусмотренное, о чём она ещё не думала, чего не понимала и не предвидела.
«Как он собрался убежать? Часа не минет, за нами отправят погоню…».
— Сделано, капитан, — тихо сказал Ясень. Ниротиль повернулся к нему. Дурное предчувствие окутало Сонаэнь плотной пеленой и никак не желало отпускать, и оно только усилилось, когда супруг и его первый рыцарь обнялись.
Она видела это прежде.
— Спасибо, брат Ясень.
— Остаться бы. С вами. Лиса не простит мне. И не она одна…
— Мне-то точно не простит, — хохотнул Ниротиль горько и разжал объятия, хлопнул друга по плечу, — не теряй дороги. Оседлай ветер, если придётся… и прощай.
Так уже было, кричал сам воздух вокруг Сонаэнь, и она победила оцепенение, бросилась к полководцу, ухватилась за него вслепую, стряхивая вуаль, стряхивая всё прошлое:
— Куда ты отсылаешь меня?
Нет, больше она не будет молчать и понижать тон. Больше она не станет ждать удобного случая.
— Что с нами будет?
Удобного случая никогда не настанет.
— Тило! А ты? Когда… как…
У прекрасного рыцаря, гарцевавшего на рыжем жеребце в далёком — незабываемом — прошлом не было растерянных глаз. Прежде всего, некому было задать ему страшный вопрос: что будет завтра, потому что завтра для него никогда не существовало.
От опушки послышался свист, затем другой. Ниротиль встрепенулся, нетерпеливо оглянулся. Сонаэнь сжала его руку крепче.
— Капитан, я их вижу! Они покидают Посад!
— Тило, ты видишь? — Она вцепилась в его рукав, словно поднявшийся ветер мог унести её прочь.
Возможно, это было бы предпочтительнее.
Они молча смотрели на северо-восточный склон холма. Сонаэнь видела подобное прежде, и не раз; и даже теперь зрелище пугало куда больше занимающегося в Посаде пожара — кажется, его даже не пытались тушить, разве что несчастные соседи-горожане.
Докуда хватало глаз, виднелись мужчины с оружием, и она могла сказать, что они двигались в три раза быстрее привычных её глазам степных всадников. Тило задержал дыхание лишь на мгновение, но Сонаэнь знала, о чём он думает, так же ясно, как если бы он кричал на ухо.
Волки шли молча; не было боевых кличей, знамён или обоза; не было никаких признаков, кто и за каким князем или вожаком следует. Нет, это было не войско, это действительно была Свора, разнородная, пока ещё не сплотившаяся в одну стаю, но уже готовая рвать и терзать всё, что встретится на пути.
— Не успели, — прошептал Ниротиль. Сонаэнь наконец отпустила скомканную вуаль — ветер понёс её прочь.
«Элдойр не успел, но мы можем успеть, — подумалось ей отчаянно, — если сейчас помчаться быстрее ветра, на восток, да, на восток, а оттуда отправить письма; что мы можем? Мы не справимся и с десятой частью Своры…»
Ноги её слабели, паника кружила голову, воздуха переставало хватать, но Тило — Тило был как скала, ни на мгновение не дрогнувший, не засомневавшийся. Только медленно, очень медленно он выдохнул и разжал зубы. И отпустил её руку.
— Ясень! — Ниротиль развернулся к рыцарю; тот был бледен, но стоял твёрдо. — Отходи. Мастер Ами Кей здесь?
— Здесь, мастер. По левую руку в трёхстах шагах.
— Хорошо. Пусть прикроет отправление. Бросайте всё. Госпожу и заложницу поручаю тебе. С Богом, отправляйся немедленно. Коня! Строиться всадникам! Вторую десятку — в строй!
— Тило! — Сонаэнь бросилась вслед, схватилась за него вслепую вновь. — Ты не видишь? Их вдесятеро больше, ты не можешь сражаться с ними… вас всех перебьют, Тило!
Знакомые серые глаза блеснули из-под отросшей чёлки весело и ласково. Его лицо оказалось близко, тёплые, крепкие руки — вокруг: она никогда не забывала, каким он был — крепким, как скала, рядом с которой ничто не может быть страшно.
— Я знаю, сердце моё, — тихо сказал Ниротиль, прижимая жену к груди; под щекой оказалась знакомая холодная тяжесть кольчуги, — я знаю.
Его губы были солоны, и кололись отросшие усы. Звякнули щегольские шпоры на сапогах. Зашуршала сухая пыль под копытами скакуна.
Полководец обернулся дважды. Дважды улыбнулся — той улыбкой, за которую она слишком много и слишком долго прощала. Но после её Тило — каким бы он ни был — принадлежал войне и только.
Сонаэнь не могла двинуться; этого не могло происходить с ней, это было слишком даже для кошмарного сна, но, если бы это мог быть сон, она отдала бы годы жизни, чтобы проснуться, только бы проснуться…
Стоило серому жеребцу полководца перейти на рысь — и она закричала.
========== Пепел ==========
Как говорили магистры госпитальеров в Ордене, память — услужливая шлюха, если её обладатель нуждается; с охотой она будет подменять дурные воспоминания добрыми, уродливое делать красивым, забытое и поблёкшее — возрождать живым и красочным.
Так рождались песни и баллады. Самые унылые и скучные зимы в гарнизонах становились эпохами куртуазных приключений. Победы, кровавые и ничтожные, воспевались как величайший триумф света. Поражения — как героический подвиг во имя добра.
Но Сонаэнь Орта не могла представить, что побег из Посада когда-нибудь сможет вдохновить на песню, балладу или хотя бы поэму. Помнила, что стискивала зубы все часы — вечность, которую тряслась на лошади. Помнила, что Ясень молчал, не говоря ни слова. Впервые за годы, что она знала присягнувшего оруженосца полководца, он проигнорировал все положенные любезности, погружённый в мысли, настороженный и враждебный.
Трижды они делили пути, и трижды трое всадников отправлялись путать следы на лесных перекрёстках, но основная дорога была лишь одна. Сонаэнь радовалась этому обстоятельству — она не была уверена, что справилась бы со сложными поворотами на узких, едва заметных тропах.
Был рассвет, когда они покидали Посад, и был полдень, когда погоня настигла их почти у пограничных угодий.
На лице Ясеня впервые с момента побега Сонаэнь смогла разглядеть чувство, и ей показалось — это облегчение.
— Вы можете добраться, — пробормотал он, обнажая меч и лихо разворачивая коня — пена сыпалась мелкими хлопьями на потрепанную сбрую, глаза жеребца были налиты кровью, он запрокидывал голову, — я прикрою путь…
— Застава видна, — перебила его Сонаэнь, переводя дыхание, — а её нужно вывезти с земель северян. Мы не должны разделяться теперь.
Оба взглянули на Снежану: в дороге девушку укачало, и она безвольно обмякла в седле перед рыцарем. Ясень дёрнул углом рта, но согласно кивнул.
Сонаэнь приготовилась свалиться с лошади замертво, едва лишь минует ворота заставы, но им не довелось попасть внутрь; всего лишь в сотне-другой шагов от того места, где, задыхаясь, они готовы были встретить смерть от рук преследователей, они едва не влетели со всей скоростью в подготовленные, как к атаке, колья, раздались крики, предупреждающий скрип натягиваемой тетивы — и знакомый сигнал тревоги.
Сонаэнь успела разглядеть, что за ними из леса вылетели не менее двадцати всадников: впереди вился на вороном жеребце Вольфсон; пот струился по его лицу, стекал по шее, плечам и нагой груди; он был обнажён по пояс, а синий взор пылал ненавистью.
— Она наша! — крикнул кто-то из его спутников, обращаясь к воинам пограничной заставы. — Верните по-хорошему ту, что взяли против воли!
— Стреляйте, — выдохнула Сонаэнь, обеими руками цепляясь за луку седла, — стреляйте метко…
Но стрелы не полетели в цели; на леди Орту смотрели с полсотни лучников, когда их командир сказал, словно извиняясь:
— Мы не можем, госпожа. Они стоят не на нашей земле и на нас не нападают.
— Они наши враги! — внезапно встал Ясень на сторону Сонаэнь, яростно бросаясь на командира. — Ты не понимаешь? Один из Четверых… — Он осёкся, мотнул головой.
Сонаэнь сжала зубы крепче — два уже болели. Она знала, что не договорил первый рыцарь полководца. Один из Четверых, её муж, скорее всего, пал, и его убийцы стояли у ворот. Но заставник лишь опустил голову:
— Нет. Мы не пустим их, защитим вас. Но и нарушать порядок я не посмею. Ни одного из Четверых здесь я не вижу.
— Посад горел! — хрипло крикнул Ясень, сползая с седла и стаскивая безвольную Снежану Элдар. — Мы должны подать сигналы всем штурмовикам…
— Мы подали, — строго возразил командир заставы, — после того, как получили сами, — ещё два часа назад. Уймись, брат-воин. Всё, что мы можем сделать, мы сделаем. Но не больше.
И добавил, прижимая руку к груди:
— Упокой добром Господь души павших в бою и помилуй нас от их участи.
***
Полгода назад
В шатрах Ниротиль спал чутко. Сонаэнь знала его черту — дремать, не погружаясь в отдых, постоянно держать себя готовым к внезапной атаке, набегу или налетевшему урагану.
Но в стенах Элдойра полководец отсыпался на жизнь вперед, и Сонаэнь находила, что ей это нравится. Внезапно глубокий сон и хороший отдых, безопасность и покой обнаруживали черты Ниротиля, прежде ей незнакомые.
Например, он никогда не просыпался сразу, нет — даже открыв глаза, Тило вздыхал, ворочался, взбивал подушку и засыпал снова; если Нарт, визжа и смеясь, прибегал к отцу, Ниротиль никогда не останавливал его и не ругал. Нет, он хватал сына, затаскивал к себе под одеяла, и, как будто её супруг владел тайным знанием заклинателей детей, через несколько минут спали оба.