Её никто не увидел. Никто не спросил, что забыла жена полководца в комнате его наложницы.
— Гедати, — прошептала Сонаэнь, опускаясь на край роскошной кровати, — Гед…
В подбородок ей уткнулся острый кончик лезвия — судя по форме, ружский стилет. Крепкая маленькая рука не дрогнула, пока другой наложница ловко обыскивала незваную гостью. Несомненно, она была готова дать отпор любому врагу.
— Это же я, — леди Орта смогла вымолвить, на что получила незнакомую хищную ухмылку:
— Вижу. И потому ищу.
— Что ищешь?
— Сталь? Яд?
— Я пришла поговорить. — Сонаэнь подняла ладони в знаке мира.
Стилет исчез так же внезапно, как появился. Гедати подпёрла щеку рукой, глаза её в полумраке блестели. Распущенные волосы щекотали шею Сонаэнь, наложница не отодвинулась.
— Мне снятся сны, — выпалила Сонаэнь, не сводя глаз с лица ружанки, — мне снится… плохое. Что было.
«Что всё ещё происходит, и ты знаешь об этом».
— Ты учёная, — повторила терпеливо Гедати с непроницаемым лицом, — составь лекарство и пей его.
— Я не хочу, — слёзы переполняли глаза Сонаэнь, и она могла слышать их в своём голосе, —я не хочу всегда терпеть…
— Скажи ему.
— Я боюсь его. — Она всхлипнула, постаралась дышать, но это получалось плохо.
— Скажи об этом тоже.
— Не защищай его! — Сонаэнь отпрянула от Гедати, но наложница больше не выглядела грозной ночной хищницей.
Она молча смотрела на рыдающую госпожу, потом откинула тонкое одеяло гостеприимным жестом.
— В мыслях нет защищать — он не станет лучше. И хорошим не станет. Но… и чудовищем тоже, — Гедати придвинулась к Сонаэнь ближе с беспощадной улыбкой, — он всего лишь мужчина. Ты не лучше. Я не лучше. Но мы женщины. Есть то, что они никогда в нас не поймут.
Сонаэнь из-за внезапной пелены слёз не увидела, как Гедати приблизилась. Она закрыла глаза, отвернулась — и тогда лишь почувствовала на груди прикосновение тёплой нежной руки.
Замерла, не дыша. Тонкий аромат духов Гедати усилился. К нему добавились тяжёлые ноты мускуса и пота. В темноте Сонаэнь могла видеть, как раздуваются края ноздрей кочевницы. Серёжка в левой поблёскивала в лучах масляного светильника.
— Если раньше ты себя не трогала, тебе нужно больше времени, — едва слышно пояснила Гедати осторожные движения, — но, как у нас говорят, если есть чему гореть, только выбей искру.
Больше она не произнесла ни слова, не издала ни звука. И Сонаэнь тоже. Она после долгое время пыталась найти хотя бы для себя самой слова, чтобы описать, что пережила, что почувствовала, — но тщетно. Только поцелую нашла название.
Лишь потому, что знала поцелуи прежде.
Только Тило никогда не целовал её так, и его руки были больше в два раза, в мозолях от меча, и… было бесполезно сравнивать. Она и не пыталась — зажмурилась, когда Гедати прикоснулась к ней между ног, и больше не открывала глаз. До утра.
Кошмарный сон не вернулся.
***
Сонаэнь Орта знала своих врагов. Умела понять, когда соперничать не стоит.
Сонаэнь знала, где заканчивается её влияние. Это она узнала в Элдойре. Будучи женой полководца, она вела светскую жизнь умеренно — воинское сословие пересекалось с дворянством. Ей стоило быть очень осторожной, чтобы не порушить репутацию семьи. Особенно когда слухи о причинах осады Флейи каким-то образом всё же просочились в общество.
Поначалу, приехав с Лукавых Земель, Сонаэнь напрягалась. Она отвыкла от Элдойра и его аскетизма. Отвыкла от холодного Предгорья. Она вздрагивала внутренне, когда какая-нибудь пышно разодетая дворянка расспрашивала о подробностях семейной жизни — под самыми благовидными предлогами, конечно.
Но прошло время, и Сонаэнь Орта освоилась в столице. Прежде всего, она узрела реальную власть своего мужа. Вдали от власти белого города легко можно было забыть, что он — один из Четверых. В Элдойре его знали все.
Просто — все. Она могла войти в любую лавочку, опуститься с попрошайкой у ворот храма на колени, подняться на отроги Белоснежной, и не нашла бы ни одной живой души старше пяти лет, что не назвала бы поимённо Четверых. Их могли не любить за какие-то проступки, осуждать, обсуждать, но их знали, им подчинялись, на них рассчитывали.
И высокомерные богачки вынуждены были уступать жёнам полководцев и мастеров войны.
На Севере это не работало. Каким-то образом Латалена Элдар завоёвывала уважение сильнейших вожаков без посредничества имени, своего или супруга. Даже меч не использовала. Ничто, кроме слов и улыбок. Вытканная из воздуха мечта о возвращении в белый город победительницей, которую леди Элдар сумела внушить доброй тысяче сильнейших волков.
И прежде всего собственному супругу, которому некогда была продана. В это верилось ещё меньше, чем в то, что когда-то красавица Элдар, Солнце Асуров, была у волка в заложниках. Любой, кто увидел бы пару теперь, не сомневался бы, что в плену — сам мужчина.
В том, что для этого леди Латалена использует Силу, Сонаэнь больше не сомневалась. Об этом говорили даже слуги, как о привычном явлении, обыденности. Фрейлины, пошептавшись, сделали разные выводы.
— Моя мачеха всегда говорила, что мужчины блудливы, легко падают к ногам умных ведьм, — сообщила Ирзари с видом заговорщицы за очередным туром игры в нарды, — что ты скажешь, леди Сонаэнь?
— Мужчины блудливы и легко падают, но так же легко поднимаются и убегают, — плачущим голосом пожаловалась Суай, — оставляя за собой испорченную репутацию и сопливых детей.
— Это хорошо, — вдруг подала голос обычно молчаливая Вината.
На неё уставились все трое.
— Ребёночек. Это же хорошо, — неуверенно повторила девушка, и остальные вздохнули.
Они уже даже не переглядывались, когда глупышка изрекала очередную неуместную сентенцию. Задумавшись, Сонаэнь едва не пропустила свой ход.
— Говорят, ведьмы Элдар очень одарены в соблазнении, — снова завела любимую мелодию Ирзари, — что-то подливают, наверное, в питьё или еду.
— Воду? — захлопала огромными глазами Вината.
— Вы видели, как молодой Вольфсон гарцевал по двору? — заливалась Ирзари. — Я думаю, и он, и другие обязательно посватаются к молодой леди Снежане. Или кто-нибудь попытается украсть её. Или сбежать с ней — так ведь у них принято.
Суай слушала подругу, раскрыв рот в восхищении.
— И за это не казнят? — недоверчиво спросила она. — За похищение или побег?
— Нет, — Ирзари сияла, — таковы обычаи.
«Несносная старая дева», — скрипнула зубами Сонаэнь. Но промолчала.
Всё говорило о том, что фрейлина права. Снежана действительно была предметом торга, и тот, кто получал её, предоставлял и армию её матери.
…Соревнования волков-гостей начались сразу на рассвете следующего дня. Для гостей с юга происходящее упорно именовали «турниром», но Сонаэнь, обходящая ристалище в нарочно выбранном наименее заметном платье, снова и снова убеждалась, что перед ними — развёрнутая демонстрация армейских навыков и вооружения. Это было не развлечение знати, а парад наёмников.
Невольно она старалась по-прежнему оставаться как можно дальше от Держана Вершинского. Скверный его нрав явил себя сразу по прибытии. Не прошло и двух дней, а князь уже скалил зубы в сторону молодого Вольфсона, других вожаков и прятал недовольство лишь в присутствии хозяев.
Всё завершилось их поединком на булавах. Ради этого зрелища на балконе внутреннего двора появилась даже Снежана — она стояла перед толпой и сражавшимися, с одной стороны улыбалась Латалена, с другой строго взирал вниз Верен, и всё, что увидела Сонаэнь, кроме полоски румянца на шее девушки, — это безумный, совершенно заворожённый взгляд синих глаз молодого Вольфсона.
Он не переставал смотреть на неё. Он буравил её спину взглядом, когда княжна удалилась. У Сонаэнь родилось дурное предчувствие, когда она тревожно оглянулась через плечо, — и вот, всё ещё, Вольфсон смотрел вслед юной наследнице.
Латалена улыбалась.
***
Сонаэнь с трудом улучила минуту, когда хозяин дома был менее занят гостями. Завидев фрейлину супруги, он скривился.
— Вы одолели меня сегодня, птички, — ворчливо произнёс он, — говори, что надо тебе.
— Кто-то ещё приходил? — обеспокоилась Сонаэнь. Верен закатил глаза:
— Одна из твоих подружек. Не такая умная. Но и не та, у которой в голове одиноко будет даже ветру. Что ты хотела?
Сонаэнь помедлила, опустила глаза. Она вела переговоры раньше. Но тогда шла речь о закупке важных лекарственных трав, поставках провизии, организации лагерей госпитальеров. И те переговоры она вела с мужчинами своего народа. Оборотни отличались разительно. Даже воины. Особенно воины. Иногда ей казалось, что капля волчьей крови есть в муже. Он тоже ценил прямоту и вспыхивал гневом от попыток напрасной вежливости.
— Я вижу, вы собираете воинов под стяги, — произнесла Сонаэнь и остановилась. Верен вздёрнул брови в сдержанной гримасе удивления.
— Девочка, ты, очевидно, что-то видела во сне. У меня нет стягов. И я никого не собираю.
— Князья, вожаки вокруг вашего дома. Со своими дружинами. С оружием.
— Я надеюсь сосватать дочь, — злые волчьи глаза опасно блеснули, — но я понимаю, почему такая суета тебе удивительна; у вас на юге это происходит иначе.
Сонаэнь застыла. Насмешливая ухмылка мужчины не скрывала его истинных мыслей и чувств. Он знал, что она знает. Больше того, он рассчитывал на её обвинительное заключение. На то, что она поспешит поведать об увиденном и услышанном своему господину, полководцу Ревиару.
Леди Орта не могла отделаться от мысли, что её ведут в чужой игре по заранее огороженным коридорам огромного лабиринта, где большая часть поворотов остаётся невидима для неё. На этом пути появляются заранее избранные актеры, разыгрывают сцены — была ли она в этом лабиринте одна, или все вокруг тоже блуждали в нём?
— Это большие армии, — медленно произнесла Сонаэнь, — и всё же недостаточно большие, чтобы одолеть белый город. Это безумие, затевать Смуту.
— Ты же не думаешь, что сказала что-то новое, девочка? — Но он вздыбил шерсть ниже затылка — она могла видеть, как поднимается рубаха там, где густо кучерявился вдоль хребта волчий гребень.
Лабиринт был тщательно расчерчен и построен. И она знала, кому принадлежала задумка.
— Вы подчиняетесь ей, — Сонаэнь не верила собственным глазам, — вы, Верен из Заснеженья, названый брат последнего великого князя, вожака всего Севера!
Зелёные огоньки в жёлтых волчьих глазах вспыхнули и погасли. Волк скрестил руки на груди и прислонился к арке.
— А почему бы и нет, девушка? — откровенно посмеиваясь, спросил он. — Скажи мне. Вы, остроухий народ с жидкой холодной кровью, выбираете мужей и жён иначе. Вы договариваетесь, торгуетесь. Взяли эту манеру и наши дураки. А я нашёл женщину, которую не стыдно слушать. Потому что и думать, и говорить она умеет.
— Ваша дочь теперь такой же предмет торга, — холодно возразила леди Орта. Верен помрачнел, оторвал спину от стены, заклокотал глухой рык в его груди.
— Не была и не будет.
— Торги уже сейчас идут!
— Слушай, девочка! — гневно навис волк над леди Ортой. — Знаю вашу породу; знаю ваши лживые языки! Я взял эту женщину, потому что отдавалась за бесценок, и, раз взяв, расстаться с ней не пожелал. И что сделали с ней за то, что она привела армии к стенам Косля? За то, что спасла вас, попрошаек под белыми знамёнами? Что сделала семья? Народ собирал деньги на улице в первые три года, когда мы строились! Как нищенка, пришла она со мной сюда, изгнанная, и лучше не знать тебе, как мы поначалу жили.
Он отошёл, встал в стороне, неприязненно глядя на Сонаэнь. Усмехнулся горько.
— Вот и ты пахнешь страхом, девушка. И она меня боялась когда-то. А дочь моя никого бояться не будет, помяни слово моё.
…На соревнования на мечах Сонаэнь смотреть не стала. Её бесили до тошноты притворные восторги Ирзари. Она не могла слышать мрачное причитание бабки Арисы. А что было ещё невыносимее, так это снисходительные взгляды леди Латалены на происходящее.
Сонаэнь по-прежнему не могла поверить, что Латалена искренне может планировать атаковать Элдойр. Но она не могла придумать причину, по которой внезапно именно перед своим возвращением в белый город ссыльная принцесса будет собирать армии, да ещё и демонстрировать их, со всех окраин Заснеженья.
Определённо план был тоньше. Сонаэнь не могла его разгадать. Не в одиночестве. Памятуя о близких отношениях полководца Ревиара и леди Элдар, она не могла рисковать и просить у него помощи. Выбор сужался. Леди Орта опустила глаза на письменный стол.
Ниротиль говорил — и писал тоже, в те годы, когда они больше общались перепиской, — что нет ничего столь разрушительного для репутации воина, как бессмысленная внезапная паника. Сонаэнь не была воительницей, но хорошо знала, рождённая в военном сословии, как относились в Военном Совете Элдойра к паникёрам. Она не могла просто написать воззвание к воинам белого города и напугать королевство до бунтов и погромов, когда всё, что на самом деле сделал какой-то северянин, — это организовал пышное сватовство для дочери.
Хотя, глядя на мужчин с оружием, окруживших Посад, больше всего она хотела сделать именно это. Задумчиво Сонаэнь прикусила кончик пера. Письмо к Ниротилю уже было готово, длинное, неряшливое — она перестала заботиться о красивом почерке в переписке с ним ещё много лет назад. Особая супружеская близость, так или иначе, родилась спустя много лет их странного союза. Взаимопонимание, своего рода.
Они легко позволяли себе пропускать целые отрывки в письмах, отчего абзацы выглядели бессмысленным набором символов порой. Они могли говорить друг с другом на расстоянии — и ссориться тоже. И Сонаэнь, как и всегда, прекрасно знала, что из письма, в котором много было подробностей домашней жизни, Ниротиль поймёт, в какой непростой ситуации его жена оказалась. Скорее даже, почует.
А значит, можно было ему больше ничего не писать. Стоило озаботиться тем, кого из чиновников или воителей Элдойра оповестить о предполагаемых планах опальной принцессы Латалены, которая вот-вот могла развязать новую Смуту.
Вздохнув, леди Орта окунула перо в чернильницу.
«Полководцу Элдойра, брату Гвенедору Элдар…».
========== Половодье ==========
Распечатывать письма Сонаэнь давно разонравилось. Она привыкла прочитывать их наискось, быстро пробегая, чтобы вычленить главное, отделить важное от неважного.
С приходом в военное сословие орды канцелярских чиновников письма стали, несмотря на большую длину, и более понятными. Во всяком случае, всё чаще грамотными. Сонаэнь усмехнулась, вспоминая записки Первоцвета, всегда кривые, полные пятен и зачёркиваний.