Подождать бы немного, расспросить его без посторонних ушей, но вдруг мы доедем до города и распрощаемся? Вилар хотел меня спрятать, вряд ли позовёт Алтына караулить. Если спрашивать, то сейчас.
– А бывает так, что одна из звёзд моргает? Светилась, светилась, пропала, а потом снова засияла?
Иносказательно, но как ещё узнать о моём прибытие в мир? Силу я получила от бывшей хозяйки вместе с телом и слабо верила, что это осталось незамеченным. Алтын усмехнулся, сверкнув яркими голубыми глазами, а потом поманил меня пальцем. Я покосилась на мрачного Вилара, потом на сонного Кауста и наклонилась вперед.
– Ты моргала, девочка, – тихо сказал Алтын. – Один раз совсем пропала, а во второй потускнела. Уважь старика, шепни, что наколдовала. Сколько лет живу, такого никогда не видел.
Голова закружилась, и сердце застучало. Про «совсем пропала» и так понятно, а вот с «потускнела» мысли вспыхивали одна безумнее другой. Я потеряла сознание, когда перемещалась в тело Анура, сына смотрителя. Видела мир его глазами, держала копьё. Как сейчас в теле Лины. А если это и есть её дар? Переносить сознание? Вдруг так захотела сбежать, что рванула из своего тела насовсем? В моё тело и в мой мир? Возможно. Двух душ тело не выдержало и вытолкало меня сюда. Звучало бредово, но путешествия между мирами в принципе по-другому назвать нельзя.
Ещё бы понять, как Лина наколдовала переход и выжила, если я чуть не истекла кровью, пробыв в теле Анура несколько секунд.
– Сама не знаю, – шепнула я старику. – Амулет в кулаке зажала и всё. Темнота. А потом я будто не я. На коне, в кольчуге и с копьём.
– Какой амулет? – встрепенулся Кауст. Чёрт, услышал! Сдавать смотрителя с его камнями не хотелось. Он – та ещё сволочь и подставил меня под надзор, глазом не моргнув, но второй амулет носил Анур. Вдруг сын не знал, что дал ему отец? И если я признаюсь, то пострадает ни за что? Не хотелось бы.
– Да камень какой-то, – пожала я плечами. – Может, и не амулет вовсе.
Кауст похорошел от искренней улыбки. Поправил волосы и тоже зашептал:
– Лина, они такими и бывают. Обломанная ветка, речная галька, подкова, ложка. Чем проще и незаметнее, тем лучше.
Логично. Когда запрещено колдовать, глупо делать вычурные амулеты с пафосными надписями.
– Ты что-нибудь почувствовала, когда в руку его взяла?
Я закатила глаза и приоткрыла рот, отчаянно соображая, что ответить, но Алтын спас меня:
– Сынок, ты когда брата Новака видел? Как здоровьеце его? Оставила хворь или в землю тянет?
Кауст сбился с мысли и нахмурился.
– Думаешь, поправился и снова амулеты делает?
– Уж больно занятный камешек, – усмехнулся Алтын. – Расспросить бы Новака.
– Рыжий лиходей давно на погосте должен быть, а всё не угомонится, – зло выцедил Вилар. – Пожалели по старости, отпустили – и что?
Местный артефактор, значит. Не его ли поделками торговали на рынке мимо глаз надзора? А что если дело не в силе, а в амулете?
– Старый конь борозды не портит, – хитро прищурился Алтын. – Уж сколько сделал – вашим внукам хватит, а руки саднят. Маются без работы. Коли силушка есть, дык чего?
– Сделал не мало, – протянул Кауст и восхищённо цокнул.
– А то. Чай сокровищница Его Величества по швам трещит от диковинок колдовских. Риваз чахнет над ними, бережёт пуще злата, а трогать не могёт. Не светится сам. И Сапоги-Быстроступы и Вострый Меч… – Алтын внимательно посмотрел на меня и закончил: – Говорят даже Сердце Душ там спрятано.
– Сердце Душ – выдумка, – поморщился Вилар. – Где это видано, чтобы душу из живого тела вынимали?
– Может и выдумка, да только Новак как на покой ушёл, всё про него вспоминает.
– Заглянуть к нему надобно, – кивнул Вилар. – Попроведовать.
Я услышала подсказку и сидела тихо, как мышь в норе под боком у кошки. Красивая версия о сильнейшем артефакте, но, кажется, она пролетала мимо. Меченая сборщица яблок стояла дальше от королевской сокровищницы, чем Земля от Солнца. Разве что брат Новак на старости лет сделал второе Сердце Душ.
Колеса повозки загромыхали по камням, нас затрясло сильнее. Мы свернули с проселочной дороги и теперь катились мимо бревенчатых домов, почерневших от непогоды.
– Спасибо, брат Алтын, за помощь. И тебе, Кауст, – вежливо сказал Вилар, а я слюну тяжело сглотнула.
Уже прощался с надзорными, а так и не сказал, что со мной решил делать. Братья приняли благодарность и сидели молча, пока повозка не остановилась от громкого «тпрууу» кучера. Вилар крепко взял меня за руку.
– Домой тебя приведу, невестой назову, а ты молчи. Поняла?
Я кивнула, чувствуя, что теряю ощущение реальности. А замуж тоже возьмёт? Или «невеста» – для отвода глаз? Господи, зачем?
С подножки повозки я спрыгнула на землю, как во сне. Мундиры надзорных маячили перед глазами мутными зелёными пятнами. Братья ушли, уехал кучер, а я безвольной куклой стояла на дороге, пока Вилар не потянул за руку. Так сильно к себе прижал, что воздуха не осталось.
– Моровка, погибель моя.
Гладил по спине, водил пальцами по вышивке на сауле. Сначала нежно, а потом нервно и будто бы с отчаянием.
– Душу вымотала. Думал, забуду, но ты жжёшь огнём в груди. Две седмицы подыхал в тоске, как собака.
Хватка стала железной, пальцы впились под ребра. Вилар знал свою силу и намеренно причинял боль.
– Ещё раз захочешь уйти – придушу.
Зажал в тисках объятий. Такому не нужны кандалы, сам, как металл, твёрдый и безжалостный. Хоть плачь, хоть умоляй – не отступится. Бедная Лина, я бы тоже сбежала, не оглядываясь. Но теперь я – узница этой клетки. На моей шее смыкаются его пальцы. Одержимый монстр, чудовище. Жених.
– Не уйду, – соврала я и губу прикусила.
Исчезну. Найду амулет, научусь пользоваться силой и вернусь домой.
Глава 4. Невеста барича
Вилар повёл меня в город, крепко держа за локоть. Мокрый снизу саул тяжело хлопал подолом, лапти набрали воды, и я надеялась только на крепкое здоровье Лины, выросшей здесь. Авось пронесёт меня от воспаления лёгких. Хромота, кстати, почти прошла и спина уже не так горела.
За высокой крепостной стеной начинался город, хотя я уверенно назвала бы его деревней. Маленькие избы из почерневших брёвен стояли прямо на земле, в оградах бегали куры и лаяли собаки. Толпа на улице была не больше, чем у нас в рабочий день. Грязь, едва размоченная дождём, успела снова утрамбоваться до узких тропинок. Я с трудом успевала за Виларом, но умудрялась разглядывать женщин в таких же саулах и цветастых платках, как у меня. Стариков, присевших погреться на солнце, чумазых детей, шумными стайками перелетающих от одной избы к другой. Беднота в красках чужого мира с его моровками, надзором и метками. Всё бесконечно чужое и одновременно какое-то родное. Деревянные петухи на крышах, мужские рубахи, подпоясанные кушаками и длинных косы девушек. Будто в древности миры откололись от одной основы и стали расти каждый в свою сторону.
За кварталами бедняков поднималась ещё одна стена, а за ней тянулись к небу богатые дома. Вилар проходил все ворота, ни разу не оглянувшись на хмурых стражников. Кажется, его зелёный мундир был здесь пропуском, куда угодно. Как машина с правительственными номерами и мигалкой. Дети шушукались, поглядывая на дядю надзорного. А женщины опускали взгляд и старались пройти мимо как можно быстрее.
Последняя стена охраняла центр города с огромным трёхэтажным теремом и жмущимися к нему пристройками. Казалось, что к самому первому дому добавляли всё новые и новые комнаты, громоздя их без плана и симметрии. Наобум, как дети строят башни из кубиков. Нижние этажи сложили из камня, прорезали узкие окна, а потом взялись за брёвна. Получилось что-то невообразимое. Узорчатое великолепие с куполами и кокошниками, балконами, крытыми галереями я могла назвать только теремом. Одного было жаль. Промышленные краски ещё не изобрели, а потому терем почернел, как избы бедняков.
Вилар молчал, и я не знала, о чём с ним говорить. Локоть он давно отпустил, убедившись, что никуда не сбегу. Через два поворота тропинки к нам от ступеней терема бросился мужик.
– Доброго здравьица, барич, матушка заждалась.
– Скажи, не один я, – холодно ответил Вилар. – Пусть на стол собирает.
Мужик закивал, восторженно открыв рот, и ветром понёсся по ступеням вверх. Вилар степенно пошёл следом. Барич. Он все-таки благородный? Или просто очень богатый, раз в таких хоромах живёт? Мечта, а не жених. Но если Лина не понимала своего счастья от замужества, то что говорить обо мне? Смотрела в широкую спину и ничего, кроме страха, не чувствовала. А ещё вспоминала слова смотрителя про мёд, который у барича рекой льётся, и на перине с ним сладко спится. «Попользуется и прикончит, а потом в лагерь за новой моровкой придёт».
Вилару пришлось пригнуться, чтобы не стукнуться лбом о низкую притолоку. Внутрь он меня завёл, снова взяв за руку.
– Матушка, встречай мою невесту. Лина её зовут.
Я ждала, что свекровь рассвирепеет, увидев грязную оборванку с растрепавшейся косой и меткой на шее. Старший брат надзора показывал матери моровку так, будто привёл дочь короля. Но высокая женщина с царственной осанкой всего лишь губы поджала. За спиной у свекрови молодые девушки таскали посуду на стол. Из чугунков пахло наваристым супом и домашними соленьями. Я и в своём мире ни за что бы не пошла знакомиться с родителями жениха, а здесь язык проглотила, уставившись в коврики на полу.
– Что ж, проходите. Так скоро не ждала, потчевать буду скромно.
А тоном голоса не то прокляла, не то ко всем чертям послала. Милая женщина.
– Прикажи баню затопить, – сказал Вилар. – Устал с дороги.
– Затопим, сынок, и невесте твоей платье подберём. Но ты уж не обессудь, спать вас в разных покоях уложу.
Я аж выдохнула. Захотелось обнять эту мегеру и расцеловать в обе щёки. Спасибо всем блюстителям морали во всех мирах! «Заполучите, господин старший брат надзора! До свадьбы ни-ни». Я мельком глянула на посеревшее от гнева лицо Вилара. Он не рычал, но кулаки сжимал до хруста в пальцах. Ничего, милый, потерпишь. От воздержания ещё никто не умер.
Одна из девушек по знаку матери Вилара подала мне войлочные тапочки, украшенные тесьмой. Чистые, сухие, тёплые. Телепатией, что ли, владела свекровь? Метки на шее не видно. Я сказала «спасибо» и шустро переобулась, пока Вилар устраивался за столом. Меня подвели к жениху, и я впервые за наше знакомство не испугалась сесть рядом. Голодный желудок требовательно заурчал. Я бы с удовольствием полезла ложкой в чугунок, но застеснялась. Да и ложку не знала, как брать. Произведение искусства, а не столовый прибор. Ручка резная, красивая. Росписи только нет. Ни гжели, ни хохломы.
Девушки-служанки хлопотали возле господ тихо и организованно. Одна разливала суп деревянным половником, другая выкладывал хлеб на блюдо, третья несла кувшин. Никакой суеты и лишних движений. Всё на взглядах и знаках. Попади я не в тело Лины, а в такую служанку, то засыпалась бы на первом же задании. Обозвали бы косорукой и выпороли. Эх, легко содержать хозяйство в современном мире. Кухонные комбайны, посудомоечные машины, холодильники. А десять веков назад это был тот ещё адский труд.
– Когда жениться надумал, сынок? – светским тоном поинтересовалась свекровь.
– Не знаю пока. Нужно разрешение у Верховного получить.
Вилар задумчиво вылавливал из супа рыжие кубики моркови, а я радовалась, что даже всесильному надзорному не достаточно просто захотеть чего-нибудь. Если Верховный – тот же человек, что приговорил меня к отъёму силы, то ждать быстрого замужества не стоило. Жизнь начинала налаживаться. Я тайком улыбнулась и набросилась на суп. Картофель Пётр Первый ещё не завез, поэтому, кроме моркови и лука, в мясном бульоне плавало разваренное пшено. Соль на кухне у барича водилась, руки у поварихи росли из правильного места. Очень вкусно.
– Ох, сынок, куда же ты торопишься? – вздохнула свекровь. – Нешто девок других нет? У Богдана старшая на выданье. Уж какая красавица, любо-дорого посмотреть. У Милована дочки вот-вот поспеют.
– Лина краше всех будет, – упрямо ответил Вилар, и я смутилась под ядовитым взглядом свекрови.
– Не ровня она тебе…
– Матушка, – перебил надзорный, – ты думаешь, я привёл в дом чёрную кость? Не смотри на саул и рубашку, на руки взгляни. Какие белые и чистые. Ни ссадин, ни мозолей. Разве такими руками твои чернавки полы метут?
Свекровь вытянула шею, чтобы разглядеть через стол мои руки. Я тоже уставилась на них, будто впервые увидела. А ведь, правда. Пальцы длинные, тонкие, кожа холёная, ногти обрезаны ровно. Словно у принцессы или офисной работницы, раз в неделю тратившей час на маникюр. Почему я решила, что Лина – крестьянка? Сарафан убедил? Вряд ли проклятие моровок выбирает хозяйку по сословию. Богатых, например, жалеет и приходит только к бедным. Не-а. У любой девушки может проявиться, как генетическая болезнь. Может, проклятие и являлось странным генетическим отклонением, но изучать его с научной точки зрения начнут очень не скоро. Пока только метки, надзор и «моровы отродья».
– Вижу, – поморщилась свекровь. – Она у тебя знатница или сразу бария?
– А этого, матушка, я даже тебе сказать не могу. Поэтому и жду разрешения от Верховного.
Кажется, родственников надзор не трогал. Если у Виры-крестьянки семья после ареста дочери спокойно жила дальше, то и у Лины-знатницы должна была. По традиции отца и мать обязательно пригласят на нашу с Виларом свадьбу. Увы, там они сразу заподозрят в невесте подменыша. Проклятье, ещё одна проблема!
– Значит, быть по тому, – ответила свекровь, и Вилар расслабился.
Ужинать мы заканчивали под рассказ о домашних делах. Мать жаловалась, что пришлось взять новую чернавку в услужение. «Сразу две кухонные захворали, рук не хватает. Одна сверзилась со ступеней и подвернула ногу, а вторая обожглась паром. Погода нынче урожайная, амбары будут ломиться от зерна». И так далее, и тому подобное. Вилар кивал, заедая суп хлебом, а потом ушёл, оставив меня с матерью и её служанками.
– Откушала? – холодно поинтересовалась свекровь. – Пойдём в горницу. Негоже невесте моего сына в сауле ходить.
«Да без проблем! Делайте, что хотите, я не возражаю», – так надо было ответить, да? Ладно, я действительно не против.
Переодеваться меня повели толпой. Свекровь коротко отдавала приказы по дороге, и видно было, что огромная махина терема держится на её плечах. В нашем мире она стала бы успешной бизнес-леди, а здесь руководила крупным хозяйством. Стоп, а где отец Вилара? Я ни разу о нём не слышала. Убыл по делам государственной важности? Или его уже не было в живых? Если так, то главой семьи являлся Вилар. «Последнее слово за ним» и всё такое.
Богато они жили. Углы в комнатах были заставлены тяжёлыми коваными сундуками, где хранили не только одежду, но и посуду, ткани, пряжу. В горнице служанки мгновенно вывернули из закромов всё добро, и комната превратилась в примерочную бутика модной одежды. Ох, ну и фасоны! Сколько метров ткани ушло на юбку? О минимализме никто не слышал?
Свекровь оценивающе оглядела меня с ног до головы и сразу велела убрать в сторону два широченных платья. Ага, велики будут. Мы с Линой обе тощие. Не знаю, как одевались знатницы, но мать барича носила шитое золотом красное платье до носков туфель. На её груди лежал полукругом широкий воротник, расшитый жемчугом и драгоценными камнями. Волосы свекровь прятала под платок. Точно такое же голубое платье достали для меня, но платком обделили. Незамужняя ведь, косу можно не прятать. Потом хозяйка щёлкнула пальцами, и девушка-чернавка ловко схватилась за подол сарафана.
– Кхм, это зачем? – удивилась я, но потом в голос запротестовала: – Ой, не надо! Я сама переоденусь!
Служанка испуганно скукожилась и посмотрела на мою будущую свекровь.
– Ой, ли? – хитро прищурилась она. – Саул с рубашкой, может, ещё и стянешь, а с платьем ни в жизнь сама не управишься. Отвыкла от одевания или не привыкала никогда?