— Ванька! — цыкнула на него Гроттер. — Наверняка действительно что-то серьезное. Ты же сам нюхал многоглазку, а тут это даже невооруженным глазом видно.
— Вот уж эта абсолютная истина, — сокрушенно покачал головой Сарданапал. — Поэтому мы и не изучаем цветки, подобные многоглазке, в школе — дети еще не понимают, что знание может быть не только полезным, но и вредным. Они желают знать правду — и в то же время живут в мире иллюзий, который ни в какую не желают терять. Жить надо так, как подсказывает сердце и душа, а не пыльца очередной многоглазки.
Ванька снисходительно кивнул. Он сам считал иначе и видел перед собой положительный пример влияния многоглазки, поэтому не желал соглашаться с разумными доводами. Где бы они сейчас были, если бы Валялкин тогда не нашел этот цветок? Сделала бы свой выбор Таня или до сих пор продолжала бы метаться между Ваней и Глебом, не зная, кто милее ее сердцу? Решился бы сам Валялкин отказаться от своей магией, которой он не настолько дорожил, но которая все же была частью его самого с самого рождения? Про Бейбарсова ветеринар старался ее думать: что сейчас с Глебом и где он живет, знали единицы, и сам Валялкин не входил в их число. Он успокаивал себя тем, что некромаг зажил после потери магии по-человечески: действие многоглазки на это, по видимому, не распространялось.
Таня ни о чем настолько важном не думала. Она наслаждалась каждой секундой свободного полета. Раньше девушка тоже летала, но невысоко и не так долго; когда Ваньки не было долго, она облетала окрестности и любовалась на пейзажи. Сейчас же они летели над спокойным и голубоватым морем, вечным и прекрасным, ветер свистел в ушах и все внутри звенело: «Свобода! ‘. Таня не знала, из-за чего к ним прилетел академик, что случилось с Тибидохсом и что ждет их в будущем — и не хотела знать. Она просто летела.
Эта дорога была до безобразия привычной. Примерно по этому пути маленькая Танька Гроттер впервые летела в школу и из года в год возвращалась туда после внеплановых каникул. Хотелось, как в детстве, снизится на минимальную высоту, разуться и ногами заскользить по воде, уворачиваясь от брызг и восторженно хохоча. Но сзади от нее сидел Ванька, который подобную забаву бы не одобрил, и Гроттер сдерживала себя, как могла.
— А Ванька сможет попасть через Грааль Гардарику? — уточнила вдруг она серьезно. — Ведь у него него магии — как он может использовать заклятие перехода?
— Главное, чтобы ты сама его правильно использовала. Тебе, Танюша, нужно поверить, что вы оба окажитесь на Буяне, и тогда Ваня тоже переместиться. Это сложная задача, но постарайся подготовиться к ней — мы уже подлетаем.
— Что, уже? — удивилась Таня, которая не была готова к подобной подставе. Она вскинула руку с кольцом и приготовилась кричать заклинание, но сам момент чуть не пропустила.
— Грааль Гардарика!
Сверкнуло семь радуг…
В полукилометре от мрачной громады
Тибидохса располагался большой стадион, по
краям которого находились огнеупорные ангары с драконами.
Дмитрий Емец «Таня Гроттер и магический контрабас»
…Драконбольное поле было, наверное, единственным местом в Тибидохсе, которое так и не изменилось. Не было в ангаров драконов, не суетились вокруг джинны, не посвистывал рассерженный Соловой О. Разбойник, но само поле было все то же. И от этого становилось только больнее — Гроттер казалось, что все такое же, как и раньше, но знала, что так больше не будет. Соловей не закричит на нее зычным голосом, поминая бранными словами, а за глаза рассказывая, что Гроттер — самая способная и самая лучшая… Нельзя уже будет спуститься к Гоярыну и прикоснуться у его грубоватой коже, поговорить с этим многовековым драконом. Не поднимется она уже на своем контрабасе, когда Ягун рядом будет подбираться для нее самые восторженные эпитеты.
Ничего этого уже не будет.
Таня закрыла глаза и опустилась на холодный пол башни, не замечая не ветра, переключившегося на ее волосы, ни горьких слез. Ей не нужно было видеть поле, чтобы вспоминать все то, что произошло там: начиная от первого матча, где счастливая Танюха забрасывала мячи, и заканчивая самым ужасным известием, которое она только могла услышать в своей жизни…
Время меняет людей
Цитата из школьного изложения
…Что такое время? Как можно ответить на весь вопрос, по своей глубине превосходящий даже популярные философские фразы: «Зачем мы живем?», ответить правдиво и так, чтобы на все времена? Что это: мчащаяся вперед вселенная, зародившаяся когда-то задолго до нашего рождения и будущая жить и после нашей смерти, или просто коротенький отрезок времени, который мы гордо называем настоящим? Кто повелевает эти временем, кому оно подвластно? Маги? Не, конечно же нет, Сарданапал и все те, кто преподаёт в Тибидохсе уже несколько веков, несомненно, талантливы, но и они не могут остановить само время.
Время меняет все, до чего добирается. В первую очередь, конечно, ее влияние касается живых существ — самых недолговечных обитателей нашей Вселенной. Секунды и даже целые годы пролетают для них стремительно, словно череда неясных фотографий, и, оглядываясь на это размытое недокино, человек понимает, как изменило его время. Оно — всемогущие. Меняет и стирает с лица земли целые народы, разрушает твердый камень и творить со всеми все то, что пожелает.
Тибидохс не пощадило время. За столетия и тысячелетия замок изменился и заметно состарился, но не это, конечно же, заметила Гроттер, только прибыв туда. Он изменился за те несколько лет, что она провела в избушке рядом с Иртышом. Он все так же возвышался мрачной громадой над островом и представлял собой прилепленные друг к другу башни и башенки, но атмосфера школы изменилась. Изменились люди и нежить. Таня не видела никого, кроме циклопа Пельменника, бессменного сторожа Тибидохса, но мрачный дух замка тут же надавил ей на плечи, заставляя сутулиться и прогибаться под этой тяжестью. Сарданапал рядом тоже преобразился, перестав напоминать бодренького старичка, а Ванька удивленно завертел головой, не понимая, что произошло.
— Как там Тарарах? — поинтересовался он в первую очередь.
— Я думаю, он будет рад видеть своего лучшего ученика, — улыбнулся уголками губ Сарданапал через силу. — Тарарах часто о тебе вспоминал. Так мы устроены — все учителя, можем ругать учеников, но за глаза любит и непременно хвалим, гордимся вашими успехами и живем вами. Стоит тебе провести свой первый урок, как ты ощущаешь это единение, которое просто не передать словами.
Ванька рвался в берлогу к своему самому любимому учителю, но уйти просто так не мог: тогда бы пришлось оставить Таню.
— Ну… пойдешь со мной? — неуверенно спросил он.
Таня на это лишь качнула головой.
— Ты иди, тебе это надо. А я потом Тарараха навещу.
Ванька быстро улыбнулся и бодрым шагом двинулся прочь, иногда даже переходя на бег: так ему не терпелось повидаться с питекантропом. Таня некоторое время глядела ему вслед, но Валялкин быстро скрылся за очередным поворотом, и Гроттер отвернулась. Они стояли в одном из коридорчиков, которые обычно наполнены учениками, но — что было очень странно, в Тибидохсе никого не было, замок казался вымершим. И это настораживало больше всего.
Таня прислушалась, но кроме ветра, завывающего наверху, ничего не услышала. Ей не терпелось увидеть хоть кого-нибудь из тех, кого она знала, даже Недолеченную Даму, но, как назло, никого не было.
— Я давно хотел поговорить с тобой наедине, — нарушил практически идеальную тишину Сарданапал, и Таня повернулась к нему, всем видом показывая, что внимательно слушает директора. — Уж прости меня, Танюша, но сказать это при Ване я не мог.
Он вздохнул, собираясь с силами, и Гроттер замерла, напряженно и цепко глядя на действия академика. Все происходящее ей ужасно не нравилось. Это могло значить только одно: миру вновь угрожало какое-то зло, которое должна была уничтожить уже состоявшаяся и доучившаяся, но невезучая Татьяна Леопольдовна Гроттер. И девушку это катастрофически не устраивало: она только-только свыклась со своей нормальной жизнью.
Но Сарданапал договорить не успел. Внизу что-то еле звякнуло — Таня так не поняла, что это было, — и академик, подобрав полы своего длинного одеяния, припустил вниз по тому же маршруту, по которому пару минут назад прошел Ванька. Он забыл обо всем: и о Тане, и о своем разговоре к ней, забыл даже сказать ей хоть пару слов. Гроттер попыталась было его окликнуть, но это оказалось бесполезно, и вскоре затихли даже его шаги, оставляя бывшую ученицу стоять в коридоре с тяжеленным контрабасом в руках и недоуменно крутить головой.
Что делать, Таня не знала. В свою бывшую комнату она возвращаться не решилась — скорее всего, ее заняли какие-нибудь две студентки, похожие на них с Гробыней, лучшие подруги или злейшие враги — тут уж как повезет. Гроттер представила, как бы она сама повела себя, если бы пару лет назад к ней в комнату заявилась выпускница и, заявив, что когда-то жила здесь, потребовала освободить кровать. Скорее всего, сама драконболистка и особенно Склепова послали бы ту далеко и надолго, причем не поскупились бы на слова, и были бы совершенно правы. Так что идти по привычному маршруту было нельзя.
А куда еще могла идти одна из самых ярких и непоседливых выпускниц магической школы? Таня даже не предполагала. Она с грустью выглянула в небольшое окошко-бойницу, которое выходила на драконбольное поле. То, что не удивительно, не пустовало: новое поколение спортсменов летало по полю в окружении сразу пяти драконов, и их инструменты, как и всегда, поражали воображение. Банальным на их фоне выглядел разве что бессменный играющий комментатор Ягун, который летал на своем верном пылесосе тут же. Правда, сколько Гроттер не приглядывалась, привычного серебряного рупора она не обнаружила.
Улыбнувшись, девушка тоже кинулась вниз, стараясь не влететь в какой-нибудь ковер-самолет или особо кровожадный доспех, но через пару секунд уже была внизу и мчалась к драконольному полю, стараясь разглядеть маленькую фигурку Соловья на трибунах. На бегу это не удалось, а влетев на стадион, Таня обнаружила что тренера нет, а всеми командует летающий туда сюда Ягун, действительно лишенный своего рупора. Гроттер полет не впечатлил, тем более что старая сборная не только такие кренделя выписывала в воздухе, поэтому она не стала любоваться немного кривоватым полетом. Она даже не стала считать игроков, а если бы сделала это, была бы приятно удивлена.
— Ягун! — заорала она что есть мочи.
Внук Ягге от неожиданности дернулся и, не удержавшись на пылесосе, полетел вниз скорее не ласточкой, а бомбочкой, на лету стараясь выкрикнуть подстраховочное заклинание. Оказавшись вниз, лопоухий комментатор разразился такой бранью, которая обещала жестоко убить и расчленить того, кто виноват в его бедах. Приступить к немедленной расправе Ягуну помешало облако пыли, поднятое им самим, а потом Гроттер оперативно начала спасать свою жизнь.
— Не спеши меня убивать, — вновь закричала она довольно громко, позабыв, что Ягун совсем рядом. — Я пришла с миром. И вообще, Ягун, нехорошо так плохо встречать старых друзей.
Фигурки к небе замерли — по крайней мере, те кто мог, а кто обладал инструментом, похожим на Танин контрабас, постарался замереть. Все ждали, что же произойдет дальше. Они явно знали, что Ягун в гневе может учудить многое, и старались понять, кто же на этот раз станет его жертвой.
Между тем, пыль постепенно улеглась, и Таня смогла разглядеть старого друга.
— Танька! — заорал Ягун и помчался к ней навстречу, но Гроттер ловко увернулась.
Когда внук Ягге с трудом остановился, чуть не пропахав носом землю, и развернулся к ней, бывшая драконболистка смогла его рассмотреть. Вечно неунывающий Ягуний изменился сильно: побледнел и осунулся, словно разом постарел лет на двадцать, на лице застыло несвойственное ему серьезное выражение, в глаза и вовсе посерели. Это был не тот Ягун, которого она когда-то знала, не тот Ягун, который остался в Тибидохсе после ее отлета. Это была его блеклая фотография, пожелтевшая от времени, потерявшая часть важных деталей.
— Ягун, — выдохнула изумленная Таня.
— Изменился, да? — Ягун ухмыльнулся так, как никогда раньше не ухмылялся. Да и не умел он этого. Играющий комментатор всегда растягивал губы в такой заразительной улыбке, что уголки губ Тани разъезжались сами собой. Сейчас же она только отшатнулась. — Сама понимаешь, мамочка моя бабуся, такие настали времена: или ты меняешься сам, или меняют тебя. — Он задрал голову вверх и грозно закричал на своих подопечных. — А ну работаем, чешуя русалочья. Пока вы прохлаждались и отдыхали, вас не только съели — вас уже прожевать успели.
Таня удивленно наблюдала за разворачивающимся действием: фигурки замельтешили, но не собирались кидаться за мечами, которых здесь и вовсе не оказалось. Вместо этого часть игроков выстроила драконов в ровную линию, которая пыталась разрушаться, а оставшиеся, зависнув за драконами на безопасном расстоянии, делали непонятные пассы руками, вот-вот грозя свалиться на песочек. С их колец порой отрывались красные и зеленые искорки и, то ли они были высоко, то ли это было действительно так, те получались слишком маленькими. Гроттер несколько минут наблюдала за странной тренировкой и догадалась посчитать количество игроков: удивительно, но по полю летало пятнадцать человек.
— В драконболе изменили правила? — поинтересовалась Таня. — И где Соловей?
Ягун с трудом оторвался от созерцания неба.
— Соловей отошел, я же теперь его первый помощник, — пояснил он. — И при чем тут, мамочка моя бабуся, драконбол?
Таня на это только приоткрыла рот.
— А это… что… не тренировка?
— Танька, мамочка моя бабуся, ты не знаешь?
Гроттер поставила тяжелый контрабас, который до сих пор таскала с собой, на землю. Она не понимала уже ровным счетом ничего.
— Чего я не знаю?
— Но как… Сарданапал ведь сказал… Мамочка моя бабуся, он за тобой полетел… Я думал, он все рассказал, — не слышал подругу Ягун.
Тане все это надоело. Тишина Тибидохса, его мрачная атмосфера, дерганный академик, и вот теперь — странные тренировки.
— Что случилось? — раздраженно поинтересовалась она.
Ягун выглядел растерянным и больше походил на мальчишку, у которого отобрали конфету. Он не ожидал подобной подставы от директора.
— Мамочка моя бабуся… Чума воскресла. Она объявила нам войну.
Прошлое нужно помнить, но им нельзя жить.
Неизвестный автор
…Таня горько усмехнулась, а после и вовсе захохотала, утирая выступившие слезы мантией, грозившей улететь далеко и от нее самой, и от острова под этими сильными и отчаянными порывами ветра. Наверное, это была истерика — сильно припозднившаяся, ибо война кончилась год назад, и время, согласно все пословицам, должно было вылечить и заживить раны. Оно и правда заживило, но только качалось это ран телесных, а душа продолжала болеть до сих пор, раз за разом вспоминая произошедшее. Кошмары до сих пор преследовали малютку Гроттер, и она не знала, куда от них деться.
Зачем она сюда прилетела? Чтобы вновь почувствовать всю боль, чтобы сердце вновь разрывалось, раскалывалось на кусочки, ощущая всю глубину своей потери? Она уже давно не спала по ночам, словно этот сумрак мог принести ей только плохое, всегда зажигала свет, а дремала лишь днем, закрыв глаза на несколько часов. Здесь, в Тибидохсе, было еще хуже. Тогда зачем, зачем она прилетела?
Гроттер не могла ответить на этот вопрос. Наверное, все же для того, чтобы помнить случившееся. Рубцы никогда не заживут, да и не нужно это — нужно помнить о друзьях, о событиях годовой давности, нужно, чтобы все остальные помнили.
Воспоминания вновь закружились вокруг нее…
…Вдоль стен в кадках из красного дерева,
украшенных мелкими бриллиантиками, росли
диковинные пальмы. В прозрачных стеклянных
колоннах плавали яркие тропические рыбы. Возле
стола Сарданапала, представлявшего сильно
уменьшенную копию футбольного поля, стояла
клетка, полная волшебных книг…