Справедливое замечание. Но по-прежнему не убедительное ни на грамм.
- И какую цену ты ставишь себе? – Любопытство, гложущее нутро, добирается до речевого аппарата гораздо быстрее, чем до мозга. Выходит так, что даже Айзава удивляется собственному вопросу. И искренне радуется, что слегка приподнявшиеся в изумлении брови, да нервно дёрнувшийся уголок губ не разглядеть за растрёпанной копной волос и воротником из лент.
Суо, в тот момент, не выказывает удивление ни на йоту. Словно этот и подобные этому вопросы к ней поступают ежедневно. Вместо ожидаемого недоумения и отвращения (в конце концов это действительно мерзко – когда учитель в свои ранние тридцать предлагает семнадцатилетней ученице невесть что) она нагло щурит хитрые глаза и слегка наваливается грудью на барную стойку, подпирая подбородок ладонью, с интересом рассматривая его лицо.
– А вы хотите меня купить? – Спрашивает, не скрывая насмешки.
Айзава честно не помнит, была ли она такой два года назад. Да и не мудрено это. Он вообще очень смутно вспоминает тех, кто остался там – в моментах из уже давно минувших лет.
– Подрасти ещё лет на десять, – отвечает, придвинувшись ближе и издевательски ухмыляясь ей в лицо.
Пусть Суо и звонко хохочет, словно услышала самый искромётный юмор за всю свою жизнь, по факту это даже запахом шутки не отдаёт. Но зато маячит где-то на грани безумного флирта в каком-нибудь рандеву двух заклятых врагов. Ну, и ещё прилично так светит полицейскими мигалками, да отметкой нарушения уголовного кодекса по статье «с несовершеннолетними» в личном деле.
– И тогда…
– И тогда я, возможно, не сдам тебя в правоохранительные органы за такие предложения.
Однако на самом деле – где-то глубоко-глубоко внутри – на самом нижнем уровне подсознания вскрывается жутчайшая правда.
О том, что в нём говорит отнюдь не здравомыслие.
А блядская неуверенность.
v. Of Monsters and Men – Winter Sound
«Не ситуация влияет на вашу жизнь, а ваше отношение к ситуации» – так говорит Нико, улыбаясь и смиренно, и одновременно с этим с хорошо заметным налётом насмешки.
На уме уже давно крутится мнение, что она в свои неполные восемнадцать мыслит гораздо шире и рассудительнее, чем порой делают это люди с огромным опытом в жизни за плечами. Это становится не таким уж удивительным, но лишь спустя время. Когда Айзава наконец дозревает для того, чтобы всерьёз спросить у Суо, как она умудрилась очутиться в подобной дыре.
– … Да случайно в общем-то, – девушка крайне равнодушно жмёт плечами, от чего накинутая на них куртка слегка колышется и задевает воротом тлеющую трубочку пепла, пачкая чёрную кожу серой изгарью.
Единственная её, наверное, плохая привычка, которую отмечает Шота, появляясь в Камелии уже не первый, не второй, да и вообще чёрт его знает какой раз.
Нико порой на перерывах дымит, как паровоз, на вскидку Айзавы предвещая себе скорую смерть от рака лёгких. Но даже курит она, чёрт возьми, изящно и манерно, наводя на отчётливые подозрения – стаж у Суо явно дольше, чем два года.
В противовес ей он, спиной подпирающий грязную кирпичную кладку стены напротив неё, со стаканом крепкого чёрного кофе в руке выворачивает картину мира у прохожих (если бы они были) наизнанку. Любой, кто пройдёт мимо них сейчас, должен подумать, что всё обязано быть наоборот.
– У случайностей тоже есть свои обстоятельства, – вкус идеально прожаренных, молотых кофейных зёрен бодрит, но не создаёт привычно-уютного ощущения. Потому что они, мать его за ногу, обсуждают жизнь Суо после вылета из старших классов.
– Ну… – она задумчиво закатывает глаза и выпускает тонкую струю матово-белого дыма, слегка вздрагивая от влажной прохлады. – Девочки меня подобрали, когда заканчивались их рабочие часы: я ночью на остановке сидела с чемоданом. Они меня привели сюда и показали Маме – Мадам – Мама же предложила остаться и подработать, если идти некуда.
Подробности «работы» слушать не хочется так сильно, что губы кисло кривятся в отвращении. Представить только, что его ученица обслуживает старых одиноких мужиков – или сплюнуть охота, или вообще блевануть. Наверное, воображение у Шоты слишком живо играет красками, да и общее расслабленное состояние тоже, потому что все негативные мысли против воли находят отражение на лице.
– Ничего не вышло, – Нико коротко улыбается и тушит бычок об подошву туфель, выкидывая его в ближайшее мусорное ведро. – Я даже раздеться полностью не успела – Мама сказала, что качество не того уровня, поэтому для индустрии я подхожу разве что в качестве подсобного рабочего.
У Суо нет предрассудков на этот счёт. Да и комплексов, похоже, тоже не имеется. Даже если – как выясняется теперь – в проституцию она вовлечена лишь поверхностно (на уровне работы бок о бок, но не непосредственно в самой сфере). Иначе Айзава попросту бессилен в попытках понять, что движет её внезапными действиями.
– Не зря же у нас элитное заведение, – Нико отряхивает куртку от пепла, упавшего с сигареты, как будто готовится что-то сделать, да с таким лицом, что мужчина инстинктивно напрягается, ожидая не то сюрприза, не то подставы. – Кожные болезни, шрамы, железы, из которых в самый неподходящий момент может что-то выделяться и всё в таком духе – неприемлемы.
Суо задирает грёбаную рубашку прямо перед ним.
И являет истинную причину, по которой обеспечивает лишь алкогольный угар, но не страстные утехи в ближайшем клубном сортире, как это делают другие.
У неё наискось живота, от тазобедренной кости с левой стороны и вплоть до выпуклых очертаний рёбер под грудью с правой, красуется яркая – на фоне бледной кожи – неширокая и слегка объёмная полоска шрама.
И опять эта её улыбка. Долбанутая на всю голову. Ну, невозможно, будучи в здравом уме, так вести себя, если оказался в подобном беспросветном днище.
Нико молчит в ожидании.
Шота предполагает, что чуда.
Потому что даже по его лицу можно заметить, что Айзава понятия не имеет, что сказать – шрамов он за всю свою жизнь повидал немало, в том числе и тех, что сам приобрёл – однако Суо и тут умудряется удивить. И вместе с тем помогает понять себя настоящую. Самую малость, но всё же.
Снаружи отвесного козырька дождь хлещет так сильно, что громоздкие холодные капли, разбивающиеся ещё на сотни мелких брызг, попадают на одежду и обувь. Сраные синоптики предупреждали, что будет мелкая морось, а не херов тропический ливень. И такое наебалово происходит в их век: когда технологии двинулись гораздо дальше и в более успешное русло.
Ещё одно подтверждение тому, что человечество не меняется ни на йоту – технологии развили, а правильно пользоваться ими не научились.
По правде говоря, мужчина сейчас готов думать о чём угодно, только бы не возвращаться к моменту созерцания косого шрама на животе Нико, ибо воображение рисует совсем не те картины, которые – возможно – должны появиться.
А гораздо ярче, глубже и волнительнее.
– Учитель, – эта её почти паранормальная способность – заставлять его чувствовать себя неуютно, всего лишь назвав так, как ежедневно называют все остальные студенты – действительно вымораживает Шоту настолько, что появляется желание навсегда запретить обращаться к нему таки образом. – Вы же и сами понимаете: спрос рождает предложение. Наших девочек вовсе не подкладывают под каждого, кто может заплатить пятьсот йен. Одинокие люди бывают несчастны и отчаянны настолько, что не гнушаются платить – просто ради того, чтобы почувствовать тепло другого человека. И это можно передать через более невинные вещи, нежели секс. Так что плохого в том, чтобы сделать одиноких или уставших людей чуточку счастливее?
Она едва успевает закончить, и Айзаву наконец-то осеняет:
Это не её суждение неправильное.
Это и есть та самая разница моральных ценностей и совершенно иная расстановка приоритетов. Не то, чтобы он раньше этого не понимал и не сталкивался. Просто конкретно в этом случае их различие заметно, как никогда прежде.
Что ж.
Принцесса по вызову, как способ избавиться от одиночества и на время забыть о проблемах?
Почему бы и да.
Шота допивает остатки остывшего кофе, швыряет стакан в мусорный бак и, еле переваливая своё склонное ко сну тело, шаркает следом за Нико обратно в Камелию.
Сейчас, спустя столько времени, он наконец начинает признаваться, что не так уж и плохо это – изредка заглядывать сюда.
vi. Blue Stahli – Rebel Yell
К слову о том, почему прошло столько времени, а он до сих пор ходит сюда, как минимум, раз в две недели. Разумеется, речь идёт о побочной причине – не касающейся этого тупого и до остроты отчаянного интереса к Нико.
Ответ прост. И кроется в хозяйке Камелии – Мадам, которую здесь любовно кличут «Мамой». Если говорить точнее, то разгадка тайны в том, что конкретно ей, прожжённому сутенёру со стажем, надобно от героя, который (для общественности) и в мыслях не должен держать таких заведений, не говоря уже о том, чтобы посещать их.
– Примите мои глубочайшие сожаления, что назначила вам встречу и тут же уехала, Айзава-сан.
Деревянная резная трубка мундштука с незнакомыми инициалами на ней, зажатая между сухими, слегка костлявыми женскими пальцами, наводит мысли о других – совершенно иных ментоловых сигаретах и белых руках, орошенных мелкими царапинами. А ещё огромным булыжником бултыхается куда-то в самую глубину сердца задумка о том, что Нико курит гораздо красивее. И руки у неё куда лучше.
Но разве сейчас время для воспоминаний о ней?
– Лучше извинитесь за потраченное впустую время и за то, сколько раз мне пришлось побывать здесь, прежде чем застать вас… – Шота нарочно делает заминку, прежде чем уважительно-иронично добавить: – Мадам.
Хотя он мог просто ничего не предпринимать и просто ждать, пока его позовут во второй раз (если нужда действительно есть). Догадаться об этом проще, чем сложить между собой два и два, и помножить их на два. Что, впрочем, многоуважаемая госпожа демонстрирует во всей красе, скрывая игривую усмешку за аляпистым китайским веером. Уж кому, как не ей знать, по какой причине мужчины приходят в Камелию. И вряд ли Айзаву можно назвать исключением, если захаживает он в основном ради их милейшего бармена.
– Как вам будет угодно, – мелодично-глубоким голосом почти поёт женщина и выдыхает клубящийся дым куда-то в сторону. – Поверьте, мне действительно жаль.
Мужчина угрюмо молчит, искренне сомневаясь в том, что этой особе когда-либо доводилось сожалеть о чём-то.
– Выкладывайте уже, – он украдкой бросает взгляд на дверь – единственный путь, который ведёт от бара до личной комнаты хозяйки и обратно – и машинально подсчитывает в уме, сколько поворотов по коридору нужно сделать, чтобы вернуться назад и увидеть довольную улыбку бармена, который именно сегодня (как назло) умудряется беспрерывно заниматься алкогольным забытьем других мужчин.
В отличие от всех остальных помещений, именно в этой комнате оказывается слишком светло, чтобы воспринимать её, как часть всего остального бара. Это раздражает не только чувствительные глаза, но и нервную систему в общем и целом.
– Ох, простите, я забыла, что вы занятой человек, – снисходительно тянет уголки губ Мадам, аккуратно перекладывая левую ногу поверх правой и обнажая стройное бедро через разрез откровенного во всех смыслах платья. – … На самом деле наша сфера редко обращается к героям – клиентов среди вас крайне мало, а те, что есть, не совсем компетентны. Вот и приходится идти на крайние меры.
Признавать это кажется довольно унизительным, однако Шота не может отрицать для самого себя, что и среди его знакомых есть те, кому вполне комфортно вызывать к себе таких вот «принцесс», чтобы снимать напряжение и не заморачиваться по поводу всяких свадеб/отношений/симпатий (нужное подчеркнуть, ненужное замазать корректором).
И что ему, как человеку, который завален работой и заботами о других настолько, что едва ли хватает выделять время даже на сон и еду, настоятельно рекомендуют снять пробу с чудодейственного средства. Хотя бы на час (а там уж как пойдёт).
Ну, или – на худой конец – ответить согласием Мисс Шутке, а не отказывать каждый раз фразами в духе: «Пошути в другом месте и с кем-нибудь другим, может замуж наконец выйдешь».
– Проблемы настолько большие, что вам не страшно оставлять заявку тому, кто может весь ваш бизнес медным тазом накрыть? – Вроде оценивая по заслугам смелость Мадам, а вроде и поражаясь её тупой, рискованной затее, по-деловому интересуется Шота.
Он невольно перенимает абсолютно раскрепощённый, расслабленный настрой женщины, и сам вальяжно приваливается к спинке дивана, засунув руки в карманы и вытянув ноги вперёд себя. Прямо как хулиган на допросе учителей.
Да и похер, в общем-то – он не на официальной встрече, чтобы тратить энергию на формальности. Даже в таких мелочах.
– Вы же этого не сделаете, – эта баба даже не чешется. – Ведь тогда наша Нико останется совсем без крова. Но в этот раз по вашей стопроцентной вине.
У Шоты так и просится вопрос – а вам не кажется, что срать я на это хотел? – и тут же толкается бессвязным комом обратно в горло, липким, мерзким куском плюхаясь на дно желудка с пометкой «враньё». Потому что пиздёж настолько очевидный, что если бы он это сказал вслух, то получил бы безумный шквал презрения и надменный плевок в лицо. В первую очередь от самого себя.
– Переходите уже к сути, – нетерпеливо настаивает он, желая как можно дальше уйти от щекотливой темы, которая, судя по ощущениям, грозит ржавой заточкой вскрыть не только душу, но и всё остальное заодно.
Но Мадам, как назло, спешить не желает, растягивая моменты драгоценного времени, как мерзкую жвачку. Она грациозно стряхивает пепел с сигареты, откладывает в сторону мундштук, опирая его на стеклянный край пепельницы, поправляет меховой воротник на своих оголённых плечах и медленно обмахивает густо накрашенное лицо веером.
– Видите ли, не так давно услугами нашего заведения воспользовался некий аноним, - женщина поджимает ярко накрашенные губы, будто вспоминает нечто ужасное. – После его посещения одна из моих девочек сперва бесследно исчезла, а затем, спустя неделю, вернулась… – она вдумчиво перебирает мысли так, чтобы не затронуть болезненную, пронизывающую страхом и гневом картину в памяти. – Вернулась в таком состоянии – физическом и моральном – что не выдержала и буквально на вторые сутки после возвращения повесилась у себя в комнате. Всё бы ничего, но ещё через две недели одну из моих работниц похитили уже без заказа. И вернули в таком же состоянии – доведённую до ручки.
– Мне казалось, что ваши связи позволяют выяснить и решить всё без вмешательства героев, – незаинтересованно комментирует Айзава, еле умудряясь сдерживать зевок. Убийство человека, пусть и проститутки, пусть и косвенное, разумеется, не оставляет его равнодушным, однако он смутно может представить, в чём заключается его «помощь».
– Выяснить – да, – согласно кивает Мадам, слегка качнув головой, будто отгоняя некое наваждение или же дурные мысли. – Но в этот раз информация довольно смутная, а информаторы настоятельно не рекомендуют соваться в это дело без хорошей поддержки.
Эка всё круто выворачивается.
– Девочки напуганы, Айзава-сан, – неожиданно честно раскрывается госпожа-хозяйка. – Мы вынуждены не брать новых клиентов, поскольку не можем выяснить – правдива ли информация о них. Из-за этого страдает наш бюджет. А пару недель назад… – не поднимаясь с места, женщина аккуратно подцепляет с небольшой тумбочки у кресла распечатанный конверт. – … Нам начали присылать угрозы. И трое суток назад среди них оказалось требование: выдать определённых девочек.
Шота сомневается, тщательно обдумывая полученную информацию и взвешивая все «за» и «против». С одним-единственным героем в арсенале каши не сваришь. Особенно, если в деле якудза какие-нибудь или ещё кто похуже. Гораздо практичнее нашуметь, но разобраться с проблемой, будучи уверенным на сто процентов в положительном исходе.