Нет, решила Софи, слишком походит на бред. Но она успеет подумать об этом позже, у себя дома – если, конечно, доберется туда сегодня. Вытащив телефон, Софи не заметила не отвеченных вызовов от матери, но время неумолимо подходило к десяти. Обычно в этот момент она хотя бы отзванивалась, чтобы предупредить, что задерживается. Но сейчас даже не знала, что говорить – и стоит ли.
– Вот они!
Амон наконец-то нашел то, что искал, и водрузил на стол овсяное печенье.
Сет вскинул брови:
– Гадес любит эту дрянь?
– Ненавидит, – Амон уселся на стул, подогнув одну ногу под себя и взял печенье. – Но я обожаю, он хранит специально для меня.
Нефтида расставила на столе чашки с чем-то густо пахнущим, так что Софи посмотрела с удивлением.
– Обычный чай, – пожала плечами Неф. – Но я люблю добавить всяких травок… хотя у Гадеса тут не разбежишься.
– Ты любой кухней недовольна, – махнул рукой Сет. – Если она не твоя.
Сняв пальто, он сам оказался одет в костюм, а на Нефтиде – длинное блестящее платье. Ощущение было таким, будто они ушли с какого-то важного приема, чтобы отловить Гадеса в кафе, где он сидел с Софи. Чтобы рассказать об исчезновении Амона.
Он сам уже принялся за второе печенье, а Софи не могла не спросить:
– Почему… почему вам понадобился Гадес? Чтобы отыскать Амона.
От Софи не укрылся взгляд Нефтиды, брошенный на Сета, но отвечать она предоставила ему:
– Он самый организованный из нас. И самый сильный.
– Почему?
– Так сложилось. Он смерть. А боги смерти всегда мощные. У Гадеса целый собственный мир. А тут мы не знали, с чем столкнемся. Никто никогда не убивал богов, знаешь ли.
– Я еще жив, – с набитым ртом заявил Амон.
Сет пожал плечами:
– Но Бальдр мертв. А ты… уж извини, ты постоянно во что-то ввязываешься.
– Я был мил и тих, между прочим. Не представлю, кому мог не угодить.
– Возможно, попался под руку, – ответил Сет. – Если кто-то всерьез решил взяться за богов.
Амон запил печенье чаем и показал Сету язык, но Софи зацепилась за другую мысль. Она грела руки о чашку и, нахмурившись, спросила:
– Ты сказал никто никогда не убивал богов… но до этого, в отеле, говорил, что только бог может убить бога.
– Теоретически. Человеческое оружие в любом случае бессильно, оно может убить тело, но тогда мы просто создаем себе новое.
– Такое же?
– Мы консервативны.
Амон фыркнул, но ничего не сказал, а Софи снова спросила:
– А что за проблемы могут быть в Подземном мире?
– Вряд ли серьезные, – ответил Сет. – Скорее всего, Гадес там давно не появлялся, вот что-то и пошло не так. Но навредить его миру мертвых еще сложнее, чем богу.
– Пей чай, – посоветовала Нефтида.
Софи так и поступила. Смотря на темное небо за окном и ощущая на губах вкус ромашки и почему-то корицы. Несмотря на странность происходящего, она поняла, что верит во всё это.
Что-то ткнулось в ногу Софи, и девушка вздрогнула. Но потом увидела, это всего лишь доберман: Цербер положил морду ей на ногу, и Софи рассеянно провела рукой между ушами.
Они все одновременно повернулись к коридору, видимому с кухни. Краем глаза Софи заметила Амона: то ли так упал свет на его лицо, то ли дело было в сосредоточенном виде, но он стал казаться старше, гораздо старше, чем выглядел.
Гадес почти вывалился из сияющей двери. Упал на колени, упираясь руками в пол и тяжело дыша. Выглядел он не сильно лучше, чем когда только отправился в Подземный мир – наоборот.
Пока Гадес откашливался и переводил дух, чтобы подняться, Сет негромко выругался, Амон же сказал:
– Это очень ненормально.
А Нефтида поставила на стол еще одну чашку.
5.
– Нет!
Персефона срывается на крик, ее тонкие пальцы хватают статуэтку из полупрозрачного черного стекла и отправляют в полет до стены. Осколки брызжут во все стороны.
– Успокойся.
Голос Аида отрезвляет, холодит, проходит по коже струйками ледяной воды. Персефона останавливается, тяжело дышит, едва не запутывается в юбке длинного черного платья. Размазывает по лицу слезы.
– Я не хочу, – спокойнее говорит она и всхлипывает.
– Успокойся.
Персефона садится на пол, прислонившись спиной к красивой двери с вырезанными цветами и псами. Закрывает на миг лицо, не столько слыша, сколько ощущая, как рядом садится Гадес. Его плечо в рубашке касается ее обнаженного. Его сила холодит ее собственную.
– Я не хочу, – шепчет Персефона, в ее голосе скребутся шипы от роз. – Не хочу этого цикла. Каждый раз. Я просто хочу остаться здесь.
Кончики его пальцев проходят по ее волосам. Почти неощутимо, как ночной ветер. И он роняет слово, будто каплю тьмы:
– Однажды.
– Обещаешь? – Персефона вскидывает голову, хотя знает, что цикл шел сотни лет до этого и будет идти еще столько же. Ее смертей и возрождений.
– Да.
Они все смотрели на него, ожидая объяснений. Сет нетерпеливо постукивал пальцами по столешнице, но даже он молчал. Глотнув еще чая, Гадес подумал, что наконец-то полностью ощущает себя здесь. И сказал:
– Возникли некоторые проблемы.
– Некоторые проблемы?! – взорвался Амон. Он даже вскочил с места и начал нетерпеливо ходить по кухне, что было не так-то просто с ее небольшими размерами. – Кто-то убивает богов, а ты вываливаешься из собственного царства, как будто тебя пережевали и выплюнули! Некоторые проблемы, да?
– Помолчи.
Прервал его Сет. И даже бывалый Амон вздрогнул от интонаций: безжизненность пустыни, шелест иллюзий и ветров. Пепла на выжженном пространстве.
Сет был древним божеством. Древнее Амона. Гадес никогда не интересовался, древнее ли его самого, да это и не имело значения. Но сейчас он почти ощущал невидимую бурю за спиной Сета. Не яростный огонь, который всех испепелит, а вихрь песка, застилающий солнце, забивающийся в легкие, царапающий глаза.
Иногда зрачки Сета отливали красным, выдавая его нездешнюю сущность. Как и сейчас, когда он внимательно смотрел на Гадеса.
– Ты еще не совсем здесь, – сказал Сет. – Пей чай.
Это было почти приказом, но Гадес подчинился. Сделал еще глоток и прикрыл глаза, ощущая на языке горечь трав, сладость меда и терпкость простой воды, не имеющей отношения к Стиксу.
Обычно переход между мирами не занимал много времени и был почти незаметен. Но иногда становилось сложнее: Гадес не знал, зависело это от происходящего в Подземном мире или от него самого, от настроения или выпущенных сил. Но порой, возвращаясь, он по-прежнему ощущал себя больше там, видел только богов сквозь тонкую человеческую кожу, чувствовал их силы, а вместо стен полупрозрачно клубилось Подземное царство.
Гадес знал, что у египетских богов есть своя земля мертвых, которой управляет Осирис, брат Сета. И у родственников всегда были напряженные отношения – настолько, что они не разговаривали столетиями. Но Гадесу казалось, что и без всяких других миров Сет иногда ощущает себя немного не здесь. Поэтому он понимал.
Когда Гадес открыл глаза, то первым увидел взгляд широко распахнутых глаз Софи. В них было что-то тревожное, печальное и где-то в глубине яростное. Но Гадес постарался не думать сейчас о Персефоне – если она до сих пор ничего не вспомнила, значит, всё сложнее.
– А теперь говори, – сказал Сет, откидываясь на спинку стула. – И только попробуй что утаить.
Проходя сквозь дверь, Гадес мог оказываться в любом месте своего царства, но знал, что ждать его будут у Стигийских болот, недалеко от любимой Персефоной беседки. И действительно, стоило появиться, он услышал недовольное:
– Мог и побыстрее.
Харон стоял, скрестив руки на груди, курил дешевые людские сигареты и фыркал в бороду. Он казался мужчиной средних лет и носил джинсы и футболку с диким кислотным принтом.
– Не мог, – отрезал Гадес.
На самом деле, у него всегда оставалась возможность нырнуть в Подземный мир из любой точки пространства, но это не очень хорошо сказывалось на физическом человеческом теле, да и рисковать сейчас, когда творится непонятно что, Гадес не хотел.
– Что здесь? – спросил он. – Ты звал так, будто всё рухнуло.
– Может, по тебе соскучился?
Харон с равнодушием выдержал ледяной взгляд Гадеса – одно из немногих живых существ, кто может спокойно реагировать. И вздохнул:
– Иди, сам посмотри. Вон там.
И неопределенно махнул рукой в сторону. Гадес с трудом сдержался, чтобы не высказать всё, что думает о подобной неопределенности. Но напомнить Харону о его месте он еще успеет, сейчас Гадеса больше интересовало, что стряслось.
Подземный мир не был на самом деле упрятан в недрах земли. Он существовал в ином пространстве и даже пещеру мало напоминал. Скорее, болотистую местность, расчерченную водами рек. Здесь всегда царил полумрак: низкое небо не искрилось звездами, зато вокруг ярких точек хватало. Светились кончики травы у земли, края листьев на деревьях, искры иногда появлялись в самом воздухе от резких движений. Мягко мерцали темные воды рек, откуда-то из глубины, призрачно и спокойно.
Мир черного, фиолетового и призрачно-молочного.
Мир, не изменяющийся тысячелетиями и все-таки постоянно в движении: травы, листвы, воды, перетекающих друг в друга оттенков бархатной тьмы.
Это был мир Гадеса – и Персефоны, пусть пока она об этом не помнила.
Это мир полнился шепотами и скользящими силуэтами. Древние верили, что души здесь страдают, но Гадес лучше многих знал, что они без проблем могут принять более осязаемый облик, если захотят.
Никого из приближенных видно не было, только Харон продолжал шагать за спиной – Гадес ощущал запах его дешевых сигарет.
– Хоть здесь не кури эту фигню? – Гадес не пытался скрыть раздражения. – Или хотя бы купи что получше.
– Мне нравится.
– Я мог бы и приказать.
– О, ты не посмеешь! Тогда я обижусь, и с кем ты будешь пить, когда этот засранец Амон в следующий раз куда-то запропастится?
По правую руку появился неизменный Цербер. Как и Харон, он был существом этого мира, созданный здесь, родившийся здесь, принадлежащий этой земле и этим листьям. Но в отличие от Харона, Цербер никогда особо не стремился в мир людей и предпочитал проводить время здесь, надежно охраняя границы.
В Подземном мире ничто не сдерживало силу Цербера, и он представал в истинном обличье: размером с жеребенка, с широкой грудью и крепкими лапами. Покрытый короткой черной шерстью. Все три его головы действительно напоминали доберманьи: изящные, вытянутые, смертоносные.
Его тело представляло собой нечто среднее между плотью и постоянно колышущимися тенями. Гадес положил ладонь на холку Церберу, ощущая, что шерсть того топорщится, а в глубине плоти и теней зарождается рычание.
Асфодели рассыпались под тяжелыми ботинками Гадеса, но когда он остановился перед тем, что и стало причиной вызова, то молчал некоторое время. Потом сказал:
– Дай мне закурить.
Харон только хмыкнул и протянул Гадесу свои сигареты.
– Не спрашивай, кто это, – сказал Харон. – Потому что если это не любовник Сеф, которого она тут похоронила, то понятия не имею.
Гадес молча курил и стряхивал пепел на чьи-то выбеленные кости – определенно человеческие. Сквозь сдвинутые в кучу ребра пробивалось несколько белесых асфоделей.
Утробно рыча, Цербер обошел скелет, обнюхивая. Посмотрел на Гадеса, передавая информацию: да, человек.
– И его забросили сюда после смерти, – сказал Гадес. – Давно мертвого человека. Откопали, смахнули грязь с черепа и зашвырнули в Подземный мир.
Харон хихикнул:
– Людям на порог дохлых котиков подкладывают, а тебе вот – скелетик.
– Котик тут вскочит и побежит, – отрезал Гадес. – Это мир мертвых. Но не… таких. У нас нет останков и плоти. Это разрушает баланс.
Гадес вспомнил, как однажды Персефона решила, что в мире слишком много несчастных кошек. Она стала собирать их и держать в Подземном замке. Как ни странно, на баланс это не повлияло, просто животные жили, а потом здесь же и умирали… чтобы на следующий день стать похожими на Цербера, созданиями темной плоти, мрака и фиолетовых искр.
– В замке спокойно? – Гадес повернулся к Харону. – В городе?
– Конечно. Но я специально еще раз проверил перед твоим приходом. Никого постороннего. Только здесь, на болотах, на самой границе, смогли пробраться и подложить… вот это.
Гадес нахмурился.
Никто не проникает в Подземный мир без его ведома и разрешения.
Никто не смеет… и никто не может. Но скелет под его ногами насмехался почти беззубым ртом, и самим фактом своего существования говорил о том, что на этот раз кто-то проник. Кто-то смог.
Как и сумел убить одного бога и едва не уничтожить другого.
Сигарета закончилась, и Гадес сделал едва уловимое движение большим и указательным пальцем, будто растирая – окурок превратился в пепел и осел в траву сияющими искрами.
Что-то еще не давало покоя с этим скелетом. Что-то неуловимое. Гадес приглядывался к цветам, склоняющимся на кости, к фиолетовым искрам, таящимся на бедрах. Определенно человеческий скелет, выбеленный самой землей, но… было какое-то «но». Едва ощутимое. Почти неуловимое. Зуд на кончиках пальцев.
Цербер почуял настроение и желание владыки и начал снова крутиться вокруг скелета, обнюхивая его каждой из трех голов. Сгустки теней с шерсти порой опадали на ребра, а в примятой траве, где только что стояла лапа, копились искры.
Внезапно остановившись, Цербер заскулил и вскинулся, всеми тремя головами уставившись на Гадеса.
Он отшатнулся, едва не налетев на Харона. Здесь, в собственном мире, когда рядом не было даже приближенных, кроме верного Харона и Цербера, Гадес мог себе позволить не держать маску всемогущего бога.
Он – воплощенная тьма. Он – смерть, безжалостная и настигающая каждого.
Но не только.
Опустившись на колени, Гадес протянул руку и несмело коснулся костей. Кончиками пальцев. Трепетно, почти нежно провел по ключице. На миг ему почудилось, он ощущает запах сладковатых лилий.
– Персефона, – понял Харон, – это скелет последнего тела Персефоны.
Все боги обладали телами, но они немного отличались от человеческих, были способны вместить силу. И если старое по какой-то причине приходило в негодность, могли создать новое.
Все, кроме Персефоны, чей дух перерождался после смерти тела – и ее останки, в отличие от других богов, не исчезали, а разлагались, как любые человеческие.
Гадес поднялся, но ощущал, как его бьет дрожь. Цербер ткнулся одной из голов в его бок, поскуливая – Персефону пес всегда любил.
– Тебе надо выпить, – заявил Харон. – Пошли.
Беседка стояла неподалеку. Черная, кованая, с изящными стальными цветами, такими же опасными, какой иногда бывала сама Персефона.
На столе уже стоял графин с темно-гранатовой жидкостью: человеческая выпивка на богов действовала слабо, но только не настойка на водах рек Подземного мира. Харон налил два бокала, но пить не торопился – Гадес осушил свой залпом.
На порог Подземного мира подкинули вовсе не дохлого зверька. А скелет последнего смертного тела королевы этого места. И вместе с алкоголем по венам Гадеса начинала разливаться ярость. Вторя хозяину, заворчал и Цербер: в беседку он не пролезал, так что улегся снаружи.
Харон ухмыльнулся:
– Вот это выражение лица мне нравится больше. Оно обещает смерть и муки тем, кто посмел нарушить границы.
– Я сам стану их мукой.
– Что случилось? – Харон уселся на один из кованых стульев, болтая в бокале жидкостью. – Я слишком давно тебя знаю. Не только в костях дело.
– Кто-то убил Бальдра. И чуть не убил Амона.
– О.
На лице Харона не проступило особого удивления. Он хоть и мог появляться среди людей, но всегда предпочитал это место. Он был жителем царства мертвых, его созданием и продолжением. Смерть богов вряд ли могла его взволновать – нарушение границ собственного мира для Харона было куда большим потрясением.