– А еще я нашел Персефону, – спокойно сказал Гадес. – И она ничего не вспомнила. Считает себя смертной.
Эта новость действительно поразила Харона. Борода ничуть не скрывала удивления на его лице.
– Как так?
Гадес пожал плечами и налил себе еще. Харон как-то беспомощно спросил:
– Но вы должны соединиться, и она вернется сюда как королева.
– Ты мне ее силой предлагаешь взять?
Гадес позволил себе немного язвительности, и это сразу сработало на Хароне. Взяв себя в руки, тот поболтал остатками жидкости, допил и посмотрел на Гадеса исподлобья:
– Думаешь, это всё дело рук Деметры?
– Потеря памяти – безусловно. Но скелет – это слишком жестоко даже для нее.
– Тебе напомнить, сколько смертных она прокляла, потому что они при встрече ей тапочки не под тем углом подали? – хмыкнув, Харон налил себе еще. – А что насчет смерти богов?
– Да зачем это Деметре?
– А зачем кому-то еще?
Гадес пожал плечами. Он и правда не представлял. Убийство бога не давало никакой силы, тот просто… исчезал.
– Меня больше беспокоит другое, – сказал он. – Персефона перерождается сотни лет. Это непреложный закон.
– Это прихоть Деметры, одобренная твоим братом, – пробормотал Харон.
Но Гадес не обратил внимания и продолжал:
– Боги – тоже непреложный закон. Как и границы Подземного царства. Все эти законы сейчас нарушаются. И я пока не знаю, к чему это может привести. Но… ты ощущаешь?
Гадес сделал широкий жест рукой, как будто призывал Харона прислушаться к миру вокруг. Ощутить его. Нахмурившись, тот замолчал, а через мгновения в глазах Харона отразилось понимание.
Подземный мир был продолжением Гадеса, его созданием, его кровью и его силой, всегда ощущавшейся за спиной. Он сразу понял, как что-то неуловимо меняется в самой ткани миров.
Пока никаких разрывов, только помехи, искажения, отдающиеся вибрацией вдоль позвоночника.
– Я не знаю, кто может сознательно нарушать законы мироздания, – глухо сказал Гадес. – Невозможно предсказать последствия. Не знаю, связано ли это всё друг с другом и… зачем.
Он поставил пустой бокал, но больше наливать не стал.
– Я должен вернуться. А ты следи за тем, что творится здесь и сообщай обо всех изменениях. Но, черт, Харон, научись уже присылать сообщения на телефон!
– Тут мобильники не работают, – хмыкнул Харон.
Взгляд Гадеса мог испепелить: он отлично знал, что силы Харона хватит отправить сообщение на простое человеческое устройство.
– Ладно, – проворчал Харон. – А где Гипнос? Он вообще живой?
– Наверное, – пожал плечами Гадес.
– Эй, он в твоей группе играет, тебе лучше знать!
– На днях концерт, поговорю с ним.
– Ладно уж, иди.
– Только сделаю еще кое-что.
Асфодели невольно тянули головки к его ногам, когда он шагал по траве. Цербер следовал за спиной Гадеса и там же оставался, когда бог смерти опустился на одно колено перед скелетом. Провел над ним рукой, и на миг кости обратились сияющими искрами, а потом пеплом осыпались на землю.
В Подземном мире не было дверей, Гадес мог перенестись из любой точки, но в этот раз он почти ощущал, как ткань мира не хочет его отпускать. И Гадес отлично знал то, что не озвучил Харон: сейчас место короля в его царстве, чтобы одним своим присутствием вернуть равновесие, утихомирить границы и вечные законы.
Но и Харон понимал, что Гадес просто не мог остаться. Только не тогда, когда Персефона одна в мире смертных, беззащитная и не помнящая себя.
Он не только смерть.
Открыв глаза, Гадес посмотрел на внимательного Сета, застывшую Нефтиду и даже ожидавшего Амона. Но потом перевел взгляд на Софи:
– Тебе пора домой.
– Что? – она едва не задохнулась от возмущения. – Сначала вы заявляете, что древние боги… да я тут за один вечер столько увидела, что половины понять не могу! А теперь ты хочешь просто отправить меня домой?
– Да.
Софи уже набрала в грудь побольше воздуха, чтобы продолжить, но тут вмешался Амон, осторожно говоря:
– Гадес, она права, ты можешь и ей всё рассказать.
– Нет, – отрезал он, вспоминая скелет среди светящихся асфоделей и темной земли Подземного мира. Если Персефона ничего не помнит, значит, не стоит сразу ей рассказывать, кто она такая – а остальным Гадес хотел поведать полную историю. – К тому же нам ведь не нужны проблемы с ее матерью? Только не сейчас.
Амон закатил глаза и понимающе кивнул. Чем дольше Деметра не будет знать, что Персефона уже встретилась с Гадесом, тем лучше.
– Я никуда не поеду, – заявила Софи.
Гадес не был намерен спорить. Он просто приспустил свою силу, давая ей проникнуть сквозь Софи, на миг сбивая ее дыхание.
– Ты. Поедешь. Домой.
В глубине души Гадес надеялся, что сила, возможно, заставит Софи хоть чуть-чуть вспомнить, но в ее глазах отразилось только удивление, но ни капли понимания – она не помнила.
И это каждый раз больно ударяло по Гадесу.
Но он ничуть не изменился в лице и спокойнее добавил:
– Скоро у «Стикса» концерт, приходи, там и поговорим. Но сейчас уже поздно. Я вызову тебе такси.
Софи промолчала – и не произнесла ни слова до тех пор, пока не приехала машина, и Гадес сам не открыл дверцу, чтобы она забралась внутрь. Софи помедлила и хмуро посмотрела на Гадеса. Тот ровно сказал:
– Приходи на концерт. Там поговорим.
– Обещаешь?
– Да.
Ее это удовлетворило, и Софи нырнула в машину, а Гадес вернулся в квартиру. И в коридоре, стряхивая с волос и одежды уличную морось, услышал голос Амона:
– Черт, ну вы же понимаете. Он и она. Сила их притяжения будет работать в любом случае. Он хочет ее, а она хочет его. И когда они овладеют друг другом Подземный мир обретет свою королеву.
Усмехнувшись, Гадес вошел на кухню:
– Вижу, Амон ввел вас в курс дела.
Нефтида кивнула и начала заваривать еще чай. А Сет усмехнулся:
– Если это твоя жена, мог быть и повежливее.
– Я бог смерти, – отрезал Гадес, – а не милоты.
6.
Я пойду за тобою во тьму.
Я паду за тобою во тьму.
Я и есть та тьма, что отражается в глубине твоих глаз.
Персефона говорила ему это. Шептала, не отрывая взгляда от его лица. Сжимая в руке плод граната так крепко, что по белой коже тек алый, будто кровь, сок. Она смотрела в глаза бога смерти и бесстрашно отправляла в рот зернышки, зная, что они привяжут ее к нему, к Подземному царству. К той жизни, которую она выбрала сама, и с которой ничего не сможет поделать даже мать.
Они повенчаны гранатовым соком.
Терпким вкусом, что смешивался на их губах. Алыми каплями, что срывались в бархатную тьму, которая окутывала короля мира мертвых – а теперь и его королеву.
И в ее приоткрытые губы уже он шептал те же слова.
Я пойду за тобою во тьму.
Я паду за тобою во тьму.
Я и есть та тьма, что отражается в глубине твоих глаз.
Гадес сидел на корточках перед клубом и почесывал Цербера между ушей. Сейчас тот оставался в облике добермана, хотя Гадес ощущал под его кожей и шерстью не только мощные мускулы, но и силу теней и боли.
Группа уже собралась, и остальные проверяли и настраивали оборудование на сцене. Сначала Гадес помогал им, но потом вышел покурить на улицу, и пока ему не хотелось возвращаться. Он сидел в сумерках и ощущал на подушечках пальцев щекочущие души мертвецов.
– Ты что, решил простыть, заболеть и бросить нас на произвол судьбы? Учти, я с твоими фанатками разбираться не буду. Отдам бездыханный труп, пусть растаскивают на сувениры.
– Главное, сохрани самые ценные части, – улыбнулся Гадес.
Появившаяся из дверей клуба Роуз чуть не задохнулась от возмущения, а потом рассмеялась и легонько стукнула поднявшегося Гадеса по плечу:
– Я сохраню твое не дрогнувшее перед красотками сердце!
Гадес сунул руки в карманы, а Роуз, нахмурившись, огляделась:
– Здесь же была собака?
– Убежала, наверное. Где-то тут наверняка хозяин.
Роуз продолжала хмуриться, но ее куда больше интересовал предстоящий концерт. Она оглядела толпу, которая начинала собираться, и невольно присвистнула:
– А что будет твориться позже!
– Иди внутрь. Я дождусь друзей и присоединюсь к вам.
– О! – Роуз посмотрела на него с любопытством. – У тебя все-таки есть друзья? Я думала, они не любят музыку.
– Правда не любят, но сегодня особый случай.
– А Сэм не смог прийти, – Роуз вздохнула.
– Твой муж работает.
– Да знаю! Зато он выбрал мой новый цвет волос. Тебе нравится?
Роуз подергала кислотно-фиолетовую прядку: свои неровно остриженные по плечи волосы она называла креативной прической и расстраивалась, что теперь, кажется, заканчиваются варианты цветов, которые она еще не пробовала.
– Очень красиво, – кивнул Гадес.
– Называется «Пепельный единорог».
– Не уверен, что здесь много пепла, но единорог уж точно.
Роуз только фыркнула и исчезла внутри клуба. Гадес снова закурил и продолжил ожидать, рассматривая скапливающийся народ. Многие тоже кого-то ждали или курили, его самого не узнавали. На улице холодало, и мерзнуть начинал даже Гадес, хотя был одним из немногих южных богов, не особенно чувствительных к температуре – возможно, потому что не принадлежал целиком этому миру.
Сет, Нефтида и Амон появились втроем. Первые двое кутались в пальто и шарфы, а звонкий голос Амона можно было услышать издалека. Затушив сигарету и выкинув ее, Гадес ждал, пока те подойдут ближе.
Амон с восторгом рассматривал вывеску, начинавшую гореть в подступающих сумерках.
– Куб! О, Гадес, это отличное место. Тут все выступают. Вам повезло.
Тот кивнул:
– Может, внутрь? Там теплее. Замерз, пока вас ждал.
Нахохлившийся и явно замерзший не меньше, Сет проворчал:
– Это потому что кто-то «почти собрался», а потом еще полчаса красился заново.
Нефтида задрала голову, отчего звякнули ее тяжелые серьги. Макияжа на ней действительно было много, но он ей удивительно шел, а подведенные золотом глаза гармонировали со смуглой кожей. Ни слова не говоря, Нефтида фыркнула и пошла в клуб. Гадес проводил ее взглядом:
– Они подружатся с Роуз.
В самом клубе народу пока было немного. Еще заканчивали технические дела, несколько человек пробовали стоящие на сцене факелы.
– Из них что, реальный огонь будет? – спросил Амон и дождался кивка Гадеса. – Офигеть!
– Меня всегда поражало, как ты приспосабливаешься к эпохе, ее словам и реалиям, – сухо сказал Сет.
Амон в ответ рассмеялся:
– И это ты мне говоришь? Да ты всегда успевал делать бизнес на том, что актуально! Что сказал бы твой братец, узнай он, что ты даже с бутлегерством успел подсуетиться?
Сет пожал плечами:
– Осирис старомоден. Будь его воля, он бы отправил меня сидеть в пустыню на веки вечные.
– И водить караваны туарегов с грузом соли, – хихикнул Амон. – Ну а что? Тоже бизнес.
– Я тебя сейчас стукну, – ровно сказал Сет.
Нефтида закатила глаза и обратилась к Гадесу:
– Иди, готовься уже к выступлению, поговорим после. А я послежу за этими умниками. И не волнуйся, встречу Сеф, когда она придет.
Гадес кивнул. Он был благодарен, что Нефтида сказала «когда», а не «если». Ему не хотелось думать, что будет, если Софи решит, что они все ненормальные, и лучше держаться подальше.
Но он медлил.
– Еще кое-что.
Нефтида и Сет посмотрели вопросительно, Амон даже закончил комментировать происходящее не слушавшему Сету и тоже замолчал.
– Не говорите Персефоне о ее истинной сущности.
– Почему? – спросил Амон. – Тебе не кажется, она имеет право знать? И так, может, вспомнит. Или хотя бы будет предупреждена о том, что творится.
– Никто не знает, кто она, кроме вас и меня. И Деметры. И пусть так и остается. Чем меньше народу в курсе, тем лучше она защищена.
Гадес слишком хорошо помнил выбеленные кости в темно-фиолетовой траве, расцвеченной асфоделями. Персефона всегда была уязвимее остальных богов. Ее не нужно убивать как бога, можно просто как человека, чтобы запустить новый цикл, чтобы ее дух вновь переродился.
Хотя Гадес не знал, что будет, если ее убьет другой бог. И не хотел узнавать.
Амон пожал плечами, соглашаясь. Нефтида и Сет переглянулись и кивнули. Но Сет не мог промолчать:
– Извини, я должен сказать это вслух… но откуда ты знаешь, что это именно твоя Персефона? Мало ли девочек так называют.
– Дело не в имени, – ответил Гадес. – Я не узнал ее сразу, но обычно одного разговора хватает, потом в какой-то момент как щелчок, и мы узнаем друг друга. В этот раз так случилось, когда я услышал ее имя… или чуть раньше. А у нее не произошло. Но я уверен, это она. Вижу ее истинную за оболочкой нового, похожего на предыдущие, тела. Это она.
Больше Гадес не мог задерживаться и отправился в маленькую комнату за сценой, сейчас заваленную вещами. К его удивлению, никого из группы еще не было, поэтому он успел переодеться. Почти сразу после этого ввалился Майки, рассказывающий непристойный анекдот, и Эллиот, на ходу снимающий очки и протирающий их футболкой. Почти сразу за ними появилась и Роуз вместе с меланхоличным Стивом.
– Ты видел, сколько народу перед клубом? – с горящими глазами спросил Майки. – Если ты сегодня не выложишься на полную, я тебя убью.
Гадес усмехнулся:
– Чтобы факелы сами зажигались от нашей энергетики?
– Пофиг на факелы, пусть девки рвут на себе футболки и просят расписаться на груди!
– Майки расстался с очередной пассией, – сообщил Эллиот, почти утыкаясь носом в зеркало, чтобы вставить чернильную линзу. – Теперь он в активном поиске.
Роуз застонала: когда Майки искал девушку, лучше было не стоять на пути. А еще это означало, что если не найдет, то напьется в баре.
– Ну вас! – заявил Майки.
А молчавший большую часть времени Стив заметил:
– Главное, выбирай не по размеру груди, как ты обычно делаешь.
– Вы ничего не понимаете в женщинах.
– Особенно я, – вставила Роуз. – Вы, кстати, помните, что к факелам близко не подходить? Опалите свои прекрасные тушки.
– Зато какое будет шоу! – мечтательно сказал Майки, за что тут же получил от Роуз полетевшими в его сторону чьими-то штанами из общей кучи вещей. Судя по протесту Стива – его.
Они еще долго обсуждали концерт, клуб и девушек Майки – до самого момента выхода на сцену, так что Гадес с досадой тряхнул головой: он рассчитывал хотя бы поговорить с Гипносом до выступления. Просто на всякий случай. Но тот вместе с остальными уже вышел на сцену под оглушительный рев толпы.
Они были рады им.
И огонь из факелов взметнулся, приветствуя «Стикс течет вспять», а Майки и Эллиот вступили с первыми гитарными риффами.
Понадобилось ровно две песни, чтобы раскачать собравшуюся в зале толпу.
А на третьей Гадес заметил Софи. Прожекторы осветили зал, и Гадес выхватил взглядом ее маленькую фигурку и распущенные рыжие волосы. Она стояла вместе с Сетом, Нефтидой и Амоном у дальней стены. Это немного успокоило: в окружении стольких богов Персефоне ничего не угрожало.
А еще Гадес знал, что ее взгляд прикован к нему. Возможно, она этого даже не понимала. Но видела только его.
Сам Гадес, смотря на Софи, не мог знать, как она полчаса выбирала корсет, разложив на кровати все, что у нее имелись. Как три раза переделывала прическу, остановившись в итоге на распущенных волосах. Но Гадес смотрел на Софи и видел ее истинную, которая многие сотни лет назад съела гранатовые зерна, чтобы навсегда остаться рядом с ним в окружении фиолетовых искр и асфоделей.
И ни разу не пожалела.
Этим вечером Гадес пел только для нее. Он не говорил этого вслух, но каждая песня была посвящена только ей. Текстом каждой он говорил только с Софи. И его бархатистый голос, обращенный ко всем, на самом деле предназначался только ей. Прикасался к ее волосам, проходил, будто прикосновение, по щеке и обнаженным рукам, проникал сквозь кожу. Лаская и обещая.