— Ох, нет, моя госпожа! Нет! — торопливо зашептала взволнованная Коломба. — Мы думали, конец нам пришёл, а мессир прево даже не бранил никого, даже Амбруаза с Тибо, что вас не устерегли. Ходил весь хмурый, а как уехать, только и сказал: «Глядите за ней в оба!»
Простодушное лицо субретки светилось искренним изумлением и благоговением перед той, что возымела власть над самим Тристаном л’Эрмитом, кумом короля, над человеком, страшнее и опаснее которого не сыскать во всей Франции.
Эсмеральда взглянула в зеркало. Отражение показало ей знатную даму, ведать не ведавшую, что такое скитания по городам и весям, ночёвки в кибитках и пища, приготовленная на костре. Цыганка сама почти позабыла обо всём этом.
— Ты грезила, глупая, как тебя однажды спасёт храбрый офицер в красивом мундире. Твоя мечта исполнилась! Офицер спас тебе жизнь, он храбр, он носит мундир с королевской лилией и меч на поясе. Так почему же ты не рада? — язвительно произнесла несчастная, обращаясь к самой себе.
Чтобы отвлечься от мрачных мыслей, она взялась дрессировать козочку. Той уроки пришлись не по нраву, и в целом далеко ей было до талантов смышлёной Джали, перешедшей в собственность Пьера Гренгуара. Однако Эсмеральда не сдавалась и к вечеру козочка нехотя демонстрировала хозяйке умение ходить на задних ножках. За этим занятием их и застал Тристан Отшельник.
При виде Великого прево Эсмеральда затрепетала. Прежние страхи вернулись к ней.
— Мессир… — прошептала она, стараясь не смотреть ему в глаза. Радость, вызванная успехами козочки, угасла.
— Судя по всему, ты теперь не скучаешь, — заметил Тристан, по-хозяйски пройдя в комнату и расположившись в кресле. — И как же зовут твою новую подружку?
— Чалан, мессир Тристан, — ответила Эсмеральда и сочла нужным пояснить. — На нашем языке это означает «звезда».
Великий прево вздрогнул, поскольку цыганка впервые за всё время их знакомства назвала его по имени.
— Подойди ко мне, — позвал он.
Эсмеральда нехотя приблизилась, и тогда он усадил её к себе на колени, расплёл её волосы, распустив их по плечам. Девушка покорно терпела, пока мужчина играл с её локонами, зарываясь в них лицом, взвешивая пряди на ладони.
— Сегодня я говорил о тебе с королём, — неожиданно сказал он.
— С королём? — затрепетала девушка. Глаза её заблестели, сердце бешено заколотилось, на бледных щеках проступил румянец. — Вы рассказали ему о колдунье, которую до сих пор не повесили?
— Ха! Этакая правда стоила бы мне потери доверия, а то и расположения его величества. Я, знаешь ли, не желаю оказаться на месте Ла Балю. Он был любимцем короля, король приблизил его к себе, хоть тот и был человеком простым. Отец его не то сапожник, не то погонщик мулов. Государь наш любит простых людей, таких как я, или Оливье… — Тристан, задумчиво помолчав, продолжал. — Людовик долго терпел его выходки, но настал день, Эсмеральда, когда Ла Балю предал его и угодил в железную клетку. Ты никогда не видела львов в зверинце? А его величество так держит людей.
Эсмеральда с удивлением подняла взгляд на Тристана, почувствовав его дрожь. Королевский кум представил зрелище, виденное им столько раз наяву. Он прекрасно знал, зачем Людовик показывает своим любимцам пленников, скрюченных в клетках на четвереньках, для чего заставляет слушать их стенания. Его величество взращивал в приближённых злобу, закалял преданность, наглядно демонстрируя, что случится с тем, кто лишится его расположения.
— Неужели король ещё не забыл мою историю? Какое ему дело до ничтожной цыганки? — вопросила она, поражённая откровенностью Великого прево.
— Goddorie! * — Тристан от волнения перешёл на родной язык. — Этот великий человек ничего не забывает и те часы, которые он провёл без сна, ожидая моего отчёта, свежи в его памяти, словно всё произошло вчера.
Девушка совсем перестала понимать.
— Но что же тогда вы сказали его величеству? Вы солгали ему?
— Я не посмел бы лгать своему государю, — хмыкнул Тристан л’Эрмит. — Клянусь всеми святыми Фландрии, я был честен перед ним, испросив покровительства для девицы по имени Агнеса Шантфлери, что родом из Реймса!
Эсмеральда в изумлении ахнула, соскользнула с его колен и, вытянувшись, застыла перед ним. Чёрные волосы, точно плащ, закрывали её плечи, грудь в волнении вздымалась, щёки пылали румянцем. Королевский кум залюбовался ею.
— И он поверил? — воскликнула цыганка, вся дрожа, объятая радостью. — Значит ли это, что я больше не пленница здесь? Я свободна и не должна прятаться?
— Это значит, что отныне ты для всех становишься моей… подопечной, — охладил её пыл Великий прево. — Это даёт тебе определённую свободу, но не избавляет от опасности.
Он поднялся с кресла и снова привлёк девушку к себе. Ледяной взгляд его чуть потеплел, горячая рука, скользнувшая по её телу, дрогнула. Эсмеральда, учащённо дыша, застыла в его объятиях, не делая попыток отстраниться. Тристан вздохнул и вновь заговорил:
— Признаться, его величество был крайне удивлён. Он думал, что война — единственная женщина, которая меня привлекает. Как видно, это не так… Куда ты стремишься, глупая? Башка Христова! Охота тебе месить босыми ногами дорожную грязь, ходить в тряпье и стучать зубами от холода? Ты станешь презренным существом, которым пользуется каждый желающий. По такой жизни ты тоскуешь, цыганка?
Его голос пресёкся. Эсмеральда, набравшись смелости, взглянула ему прямо в глаза, и во взоре её он прочёл непреклонность.
— Вы говорили о клетках для людей… Я заключена в такую. Я ни в чём не нуждаюсь, мессир, и благодарна вам за всё. Но есть во мне нечто, что не даёт мне забыться и привыкнуть к достатку, что зовёт меня прочь, презрев лишения и опасность. Я бродила с табором, жила в нищете во чреве Парижа и плясала перед толпой за медяки, но тогда я была счастлива! Мессир Тристан, я знаю, чего вы ждёте от меня, и я подчинюсь вашим словам, но над сердцем своим я не властна!
Она ожидала злобной брани или удара, повторения прошлой ночи, но её пленитель, её палач молчал, по-прежнему не разжимая объятий.
— Хитрая лисица, — проворчал он наконец. — Ты просишь то, чего я тебе дать не могу. Птица, выпущенная осенью, не доживёт до весны. Поэтому смирись с той волей, которой добилась. Ты поедешь со мной в Тур. Полагаю, у тебя достанет ума не выдать никому, кто ты есть.
Резким движением отстранив девушку, он вышел прочь, оставив её в одиночестве и растерянности. Эсмеральда обняла козочку.
— Ох, Чалан! Как мне понять этого странного человека?
Тристан сдержал слово и отправил Эсмеральду в Тур в сопровождении солдат, которым красноречиво пригрозил расправой, если они не уследят за девушкой или посмеют покуситься на её честь. Впрочем, и сама цыганка, умудрённая опытом, больше не помышляла о побеге, положившись на волю судьбы.
Девушка, никогда прежде не ездившая верхом, с трудом держалась в седле, судорожно сжимая поводья и жалея, что согласилась на эту затею. Новоиспечённая наездница боялась, как бы лошадь не сбросила её, хотя смирная кобыла вполне оправдывала данную ей Тристаном характеристику самой покладистой во всей Франции. И всё же сквозь неудобства и страх пробивалось сладостное, полузабытое упоение, какое испытывает всякий человек, сбросивший с плеч тяжёлое бремя. Она, пусть и ненадолго, но вырвалась на волю. Эсмеральда с удивлением и радостью смотрела, слушала, и всё не могла насытиться кипевшей вокруг неё жизнью. Каждый встречный, каждый взгляд, каждый камень на дороге занимали её воображение. Это была та самая мостовая, которую она некогда изо дня в день мерила своими изящными ножками, на неё смотрели те самые люди, что когда-то любовались её плясками. В мешке, притороченном к седлу одного из сопровождающих, ехала козочка, прозванная Чалан. Время от времени она издавала тонкое блеяние.
Цыганка боялась, как бы кто-то из прохожих или караульных не узнал её в лицо. Однако и тут волнения оказались напрасными, ибо мудрено было опознать в богато одетой даме с тщательно убранными под эннен волосами уличную плясунью в причудливом наряде.
На третий день медленно двигавшаяся процессия достигла Тура и остановилась перед трёхэтажным особняком из красного кирпича. Эсмеральда обратила внимание на лепные украшения в виде крюков и верёвок на фронтоне, произведших на неё мрачное впечатление. Во всех остальных отношениях этот дом превосходил её прежнее убежище в Париже. Здесь тоже был двор с колодцем, но отсутствовала стена, винтовая лестница вела на лоджию, с которой открывался прекрасный вид на город и дальше на холмистый берег Луары.
В отсутствие Тристана Эсмеральда чувствовала себя превосходно. Она любовалась городской панорамой, играла с Чалан, знакомилась со слугами. Она постепенно оживала и даже начала напевать вполголоса. Цыганка пробуждавшимся в ней женским чутьём понимала, что на сей раз не Тристан победил её — это она взяла верх над ним.
* Goddorie! — Чёрт побери! (флам.)
========== Глава 10. Разговор по душам ==========
— Клянусь Пасхой, эта дорога отобрала у нас все силы. Никогда больше не покину Плесси, сколько бы дней ни отмерил нам Господь! — горячо говорил Людовик Одиннадцатый, меряя шагами стеклянную галерею в своей любимой резиденции, подволакивая скрученную подагрой ногу. Облачён он был в малиновый кафтан, отороченный куньим мехом, на голову водрузил засаленную шляпу из дешёвого сукна, украшенную оловянной бляхой с изображением Богородицы, делающую его похожим на ростовщика. Лишь орден Святого Михаила на шее, да почтительность, с которой к нему относились сопровождающие, выдавали в нём важную особу. Спутниками Людовика были три стража, которым король доверял свои тайны, своё горло и своё здоровье. Именно им удавалось сохранять постоянное положение подле монарха, тасующего придворных, как колоду карт, говоря, что природа любит перемены. Брадобрей и советник Оливье ле Дэн заботливо поддерживал государя под руку, всесильный лекарь Жак Куактье держался в паре шагов позади. Замыкал процессию Тристан л’Эрмит, зорко осматривающийся по сторонам. Впереди всех шествовал красивый пёс из породы борзых, щеголяющий в нарядном камзоле. Он назывался Мистоден и пользовался особым расположением Людовика Одиннадцатого.
Все три королевских фаворита питали друг к другу схожие чувства, а именно зависть и неприязнь, граничащую с неприкрытой ненавистью. Лишь иногда Куактье и ле Дэн объединяли усилия, если требовалось устранить человека, чьё влияние на государя начинало их беспокоить, ибо расширять круг ближайших подручных или, того хуже, лишиться своего в нём места никто из них не хотел. И оба побаивались Тристана, прекрасно зная, что Людовик, внезапно переменившись в симпатиях, может отдать приказ верному сторожу:
— Возьми его, куманёк! Он твой!
Великий прево, в свою очередь, презирал и Куактье, и Оливье, чья алчность переходила всяческие границы. Сам он предпочитал держаться в стороне, ожидая распоряжений, и никогда ничего не просил. Казалось, ценнейшей наградой за службу он почитал саму службу. Что касается короля, то его вполне устраивала вечная грызня приближённых и он сам подогревал её с мастерством опытного интригана, нарочно стравливая своих любимцев.
Решение Людовика осесть в Плесси-ле-Тур Оливье и Тристан одобрили, только медик затаил досаду: стройка на улице Сент-Андре-Дезарк грозила остаться без его присмотра. Король остановился, заложил руки за спину, всмотрелся вдаль. С галереи его обзору открывался весь внутренний двор замка, охраняемый шотландской гвардией, крепостная стена и подъёмный мост. Далее простиралась ещё одна стена с железными остриями и четырьмя вышками, прозванными «воробьями» за их крыши, схожие с птичьими хохолками, а затем открытое пространство под прицелом арбалетчиков. На этом пустыре произрастал вековой дуб, оставленный при выкорчёвывании деревьев ради практических функций: могучие ветви его иногда заменяли виселицу, где встречал свой конец какой-нибудь разбойник или нарушитель границ. То, что находилось за пределами внутреннего двора, Людовик видел нечасто. Он хотел было выйти, чтобы проверить свои владения, но раздумал.
— Огонь, — страдальчески проговорил он, положив ладонь на грудь. — Горячие зубья раздирают мне нутро. Мэтр Жак, ты уверял меня, мошенник, в чудотворной силе твоей микстуры, но ни от неё, ни от твоей мази из армянского болюса я не вижу облегчения.
— Я не раз говорил вам, государь, что вам следует придерживаться умеренности в питании. Только тогда, когда вы последуете моей рекомендации, снадобья возымеют действие, — сварливо ответствовал лекарь, взяв короля за запястье, чтобы подсчитать пульс. — Гм! Учащён. Употребляйте в пищу меньше мяса. Я сам буду проверять подаваемые к столу блюда.
— Отказаться ещё и от этого удовольствия! — капризно проворчал король. — Умеренность во всём!
— Гм, гм! — пробормотал себе под нос Оливье, многозначительно переглянувшись с Тристаном. — Метит в хозяева на государевой кухне! Не хочет ли он инкрустировать потолки в своём доме драгоценными камнями? Приют на берегу!
— Судя по его аппетитам, он хочет выстроить дом из драгоценных камней! — так же тихо ответил Тристан по-фламандски.
Мистоден, оглянувшись на хозяина, выжидательно насторожил безукоризненно затянутые уши. Король, казалось, остался глух к перешёптыванию фаворитов. Он цокнул языком и кивнул псу.
— Мэтр Жак, Оливье, оставьте нас! — приказал Людовик усталым голосом, затем, когда те удалились, знаком повелел Тристану приблизиться.
— Не выразить, как я рад, куманёчек, что вернулся сюда! — доверительно проговорил король, оставшись наедине с прево. — Только в Плесси-ле-Тур я могу чувствовать себя спокойно, здесь боль на время отпускает меня.
— Вам нездоровится, сир. Не вернуться ли во внутренние покои? — предложил Тристан.
Король сделал отрицательный жест рукой. Мыслями он пребывал далеко от замка, уносясь в чащу, где безраздельно хозяйничала рыжая осень.
— Погоди, останемся ещё. Здесь сподручней смотреть и мечтать. Что ещё остаётся дряхлому старику, запертому в крепости, как в тюрьме? — вздохнул Людовик. — Ты счастлив, друг мой Тристан, ты можешь рыскать по лесу сколько угодно. Ведь ты и сегодня пойдёшь с дозором, а, куманёк?
— Непременно, сир, — вытянулся Тристан Отшельник. — Я должен лично удостовериться, что ничего не случилось за время моего отсутствия. Признаться, государь, это занятие сколь увлекательно, столь и опасно. В чаще встречаются разные звери, но мои ребята натасканы ловить их, в чём дадут фору даже шотландцам.
— Шотландцы! Славные малые! — усмехнулся король, тонким слухом уловив в голосе любимца ревнивые нотки. — Знаю, тебе не нравится, что они меня охраняют. Полноте! Уж для тебя, кум, у меня всегда найдётся дело.
— Вам стоит только приказать, государь.
— Проверь караулы, Тристан, особенно на мосту и на вышках, сам обойди замок дозором, осмотри лес. Пусть арбалетчики не смыкают глаз всю ночь. Мне неспокойно.
— Слушаюсь, государь! — поклонился Тристан, чувствуя, что король оставил его совсем не за этим.
Они ещё некоторое время смотрели во двор, наблюдая за передвижением людей, прислушиваясь к их говору и доносящемуся на галерею рычанию зверей в вольерах. Людовик, стремясь показать всему миру, что он ещё здоров и полон сил, скупал в разных странах всевозможных животных, не стесняясь в расходах. Но, как только зверя доставляли в Плесси-ле-Тур, он терял к покупке всяческий интерес. Только собаки и лошади удостаивались постоянного внимания хозяина, и псам одним из всех животных разрешалось свободно ходить по всему Плесси. С присущим ему поистине дьявольским остроумием Людовик давал им клички в честь врагов и фаворитов. Звери и птицы жили в замке, удивляя придворных, оглашая воздух рёвом, чириканьем, рычанием, клёкотом и лаем. Король морщился, слушая их.
Пожевав губами, Людовик свистнул, подозвав борзую, и повернул обратно. Тристан шёл рядом, ожидая, когда государь снова заговорит с ним.
— У меня из головы не идёт та девушка, о которой ты говорил мне, — нарушил молчание король. — Агнеса Шантфлери? Признаться, ты безмерно удивил меня, куманёк! Я, скорее, подозревал бы Оливье в делах подобного рода. Но ты! Должно быть, она красавица, коль скоро пленила твоё стальное сердце?