— Я не хотел, — без дополнений сказал Канда, словно смысл и так был понятен.
— Ты был с Алмой — важным для тебя человеком, — объяснил Аллен за него.
— Ты не понимаешь, — Канда провёл рукой по его лицу, убирая растрепавшиеся волосы. — Я должен был вернуть Алму его семье, но не сделал этого.
Аллен на мгновение ощутимо напрягся.
— Если этот Алма сейчас стоит где-нибудь за дверью, вот тогда я тебя точно ударю.
— Он умер.
В комнате повисла звенящая тишина.
Пусть это и было гадко, но Аллену хотелось испустить вздох облегчения. Но он сдержался, задержав дыхание.
Аллен не знал Алму лично, да и даже толком не помнил, как тот выглядел. Однако в этот момент он будто бы почувствовал ту же боль, что чувствовал сейчас Канда.
Разговаривать, как всегда, было не о чем. Аллену нравилось молча смотреть на Канду. Было в этом что-то очень интимное, ведь Канда редко смотрел в глаза кому-то дольше нескольких секунд. Сейчас же Аллен насчитал уже целых пятьдесят четыре секунды, и, кажется, это не было пределом. У них впереди оставалась целая вечность.
========== Дополнение №2. Воздушный человек ==========
Комментарий к Дополнение №2. Воздушный человек
*Luftmensch (идиш) - характеризует мечтателей, людей немножко “не от мира сего”, дословный перевод - “воздушный человек”.
Чтобы сразу было понятнее: части, где написано “Канда”, повествуют о прошлом, а где написано “Аллен” - о настоящем.
Судьба — это то, что случается с тобой вопреки всем планам.
© Нацуо Кирино “Аут”
Канда.
— Привет. Меня зовут Алма. Можно мне называть тебя по имени, Юу?
— Откуда ты узнал, как меня зовут?
— Глупый! На бейджике написано.
Тогда ещё Канда не знал, что надоедливый мальчишка из богатенькой семьи станет для него самым близким другом.
Три раза в неделю Канда Юу развозил по этому району почту. Место напоминало загородный посёлок, но только с большими красивыми домами, высокими заборами и тщательно подстриженной травой. В шесть утра Канда брал велосипед, складывал почту в корзину спереди и ехал по широким аллеям, тщательно сверяя адреса.
В первый раз он заметил Алму на второй неделе работы. Он сидел около ворот своего дома и гладил щенка, доверчиво поджавшего хвост. В тот раз он улыбнулся Юу, приветливо помахав рукой, а Канда, поспешно сбросив несколько писем в почтовый ящик, поехал дальше.
Спустя три месяца Алма заговорил с ним первым.
Привет. Меня зовут Алма. Можно мне называть тебя по имени, Юу?
Теперь каждое такое утро он встречал Канду прямо около въезда в этот богатый район с велосипедом, и они вместе ехали по аллеям. Алма помогал рассортировывать письма и параллельно рассказывал едва ли не о каждом жителе домов, к которым они подъезжали. Поначалу Канда не придавал значения увязавшемуся за ним мальчишке. Ну, подумаешь, тем, у кого есть деньги, рано или поздно становится скучно. Алму нельзя было обвинить в фальши и неискренности — это Канда понял, когда тот однажды сбежал прямо из-под носа отца.
— Гони, гони! — крикнул Алма, хватая свой велосипед. — Поехали!
Юу, только взглянув в перекошенное от злости лицо отца Алмы, нажал на педали и поехал за ним следом на полной скорости. Они ехали до тех пор, пока не оказались в тихом лесу, где шумели только деревья из-за ветра.
— Что случилось? — спросил Канда, как только Алма остановился у ручья и опустил руки в ледяную воду.
— Он придурок, — выплюнул Алма. — Говорит отвратительные вещи.
— Например? — Канда присел рядом, коснувшись пальцем воды — действительно, холодная.
— Хочет, чтобы я начал искать себе партнёра для жизни.
— Родственную душу?
— Нет, просто партнёра. Отец говорит, что родственные души равносильны добровольному рабству. Он презирает тех, кому не посчастливилось с такой судьбой.
Отец Кармы, как и его мать, носили перчатки. Однажды Алма рассказал, что его родители не являются родственными душами и очень этим гордятся, ведь их не пожирает изнутри то ужасное чувство, от которого порой умирают люди. Они жили как чужие — предоставляли друг другу полную свободу действий. Мать не спрашивала, если отец задерживался где-то допоздна, а отец не возмущался, если она ходила на ужины с другими мужчинами. Они всё равно оставались вместе, а вечерами устраивали семейные ужины, где рассказывали различные истории и вместе смеялись.
Алма как-то сказал, что не верит ни единому слову, сказанному отцом.
— Он говорит, что мама ему дорога, но ни разу не касался её без перчаток!
— А как же… секс? — серьёзно посмотрел на него Канда.
— Секс — это секс. Если они не оказались родственными душами, то повторение ничем уже не грозит. Я имею в виду другое. Прикосновение руками — нечто большее, чем секс, тебе так не кажется?
Канда тогда не ответил на вопрос Алмы.
И вот сейчас, сидя около ручья, Канда впервые начал понимать, почему Алма увязался за ним. Говорят, что отсутствие родственной души и отказ от прикосновений — это истинная свобода. В случае Кармы эта свобода оказалась для него решёткой, а родители — кандалами. Он родился в богатой семье, где родители должны следить едва ли не за каждым шагом своего чада и, следовательно, напутствовать его по жизни. Ребёнок в такой ситуации не имеет даже права голоса, а если вдруг вздумает воспротивиться, то сразу же окажется крупнейшим разочарованием в жизни семьи.
Алма видел в Юу значение другой, истинной, свободы. Он был предоставлен сам себе, ни от кого не зависел и не выслушивал глупые советы родственников.
— Я бы хотел, чтобы моей родственной душой оказался ты, — задумчиво произнёс Алма, глядя на кристально чистую воду. — Хочешь… хочешь попробовать прикоснуться?
Взгляд Алмы выражал мольбу и надежду. Канда не был приверженцем прикосновений. Он никак не относился к тому, что люди избегали родственных душ как огня — у него просто не было времени на раздумья. Однако отказать Алме он почему-то не смог. Сердце учащённо билось в тот момент, когда холодные от воды пальцы Алмы дотронулись до его ладони, и поначалу контраст температуры был принят за тот самый электрический разряд. Канда даже отдёрнул руку, уставившись на свою ладонь и ожидая увидеть там проступившие контуры ожога. Однако даже спустя минуту ничего не произошло.
Алма Карма не был его родственной душой.
***
Аллен.
Человек по имени Бак Чан уже добрых несколько минут постукивал пальцами по столу, внимательно вчитываясь в написанный от руки текст. Аллена страшно раздражал этот монотонный звук, и он то и дело ёрзал на стуле, за что получал очередной подозрительный взгляд исподлобья.
— Слушайте, — начал Аллен, — если я вам не подхожу, то так и скажите. Сидеть здесь целый день…
— А ты, я смотрю, острый на язык, — заметил Бак, задумчиво поглаживая подбородок.
Если бы он только знал, чего стоило Аллену вернуться к прежнему поведению. Мало того, что долгое время не удавалось привыкнуть к связи родственных душ, так ещё пришлось и целый год провести словно в тумане. Впрочем, Аллен старался просто забыть его, вычеркнуть из жизни и продолжать идти вперёд.
— А вам это и нужно, — он вскинул бровь. — Кто захочет изливать душу мямлям? В разговорщике важно не только умение слушать, но и отвечать.
Бак поражённо замер и, удовлетворённо хмыкнув, вернулся к чтению сочинения, которое он заставил написать Аллена. Тот не был специалистом в ясном выражении своих мыслей на бумаге, но спустя достаточное время вдохновение всё же пришло, и Аллен исписал аж три листа. Почерк то и дело скакал — успеть записать всё, что приходило в голову, и сохранить красивое написание было сложно.
— Ты так… яростно описываешь отношение к сложившейся ситуации, — Бак склонил голову.
— Это и важно в данной работе.
— Я всего лишь попросил представить, что к тебе пришёл клиент, потерявший родственную душу, с которой он прожил несколько лет. Мне было нужно узнать, что ты будешь говорить этому человеку. Читая этот текст, у меня складывается впечатление, что ты пережил это сам.
Аллен возвёл глаза к потолку, задумавшись.
— Пережил, — кивнул он. — Мой отец когда-то потерял родственную душу, а потом спрыгнул с крыши и разбился насмерть.
Лицо Бака не дрогнуло.
— Соболезную, — однако в его голосе не было и капли жалости.
— Вам бы, как хозяину, хотя бы чуточку сострадания добавить в интонацию.
— У тебя есть опыт работы разговорщиком? — спустя несколько минут чтения спросил Бак.
— Я работал в «Лотосе». Есть.
— Почему же ушёл?
— Захотелось путешествовать. Теперь кончаются деньги.
— Значит, пташка свободного полёта?
— Вы намекаете на родственную душу? — Аллен непроизвольно поправил перчатки на руках под столом. — Нет. Я свободен.
Бак улыбнулся — впервые с момента встречи.
— Что ж, хорошо. Можешь остаться у нас.
***
Аллен.
Выйдя из «Камелии», Аллен первым делом хорошо потянулся и оглянулся в поисках лавок со съестным. «Камелия» располагалась рядом с шумным кварталом торговцев, где вечно царил непрекращающийся гомон. Вывеска дома для бесед тоже была яркой — в ней перемешались все цвета радуги. Впрочем, несмотря на столь оживлённую улицу, здесь было достаточно уютно. Аллен вспомнил «Падшего» и желание каждый раз как можно скорее свернуть за угол — здесь такого не было. Прямо напротив располагалась лавка со свежей выпечкой — до него доносился приятный запах. Нашарив в кармане мелочь, он ещё раз бросил взгляд на противоположную сторону улицы, но первым делом обошёл «Камелию», привалился плечом к стене дома и долго смотрел на стоявшего там Канду. На нём было длинное пальто; он спрятал руки в глубокие карманы, откинув голову назад и закрыв глаза. Поблизости не было людей — все они толпились около лавок, поэтому ожог на щеке не был прикрыт.
Сняв перчатку, Аллен протянул руку и коснулся шрама кончиками пальцев. Канда не вздрогнул. Конечно, он знал, что больше здесь не один, вот только не спешил реагировать. Не встретив сопротивления, Аллен подошёл ближе, кладя ладонь на его щёку и вынуждая наклонить голову вниз. Канда приоткрыл глаза — спокойные и глубокие, те, которые так любил Аллен. Не так давно именно этот взгляд вернул его с того света.
— Удалось?
— Конечно, — улыбнулся Аллен ему в губы, осторожно целуя.
Теперь он не боялся первым прикасаться к Канде — так было правильнее. Аллену пришлось понять и принять, что его родственная душа — человек со сложным характером. Если Аллен с детства учился располагать людей к себе, то Канде нужно было отталкивать их от себя, ломая до хруста костей. Тот, кому легче было идти на сближение, был Аллен. И после того, как Канда исчез на целый год, но всё же вернулся, он решил, что больше не будет бояться и ждать инициативы. Он сделает всё сам.
И оказался прав.
Канда хоть и не прикасался к нему первым, но никогда не отталкивал рук Аллена.
Раньше ты был настоящим. Когда ты сопротивлялся всему, что не нравилось, ты был настоящим, чёрт возьми.
Аллену нравилось, когда он чувствовал сомкнувшиеся за спиной руки. Тогда Канда подтягивал его ближе к себе, вжимался пахом и перехватывал первенство в поцелуе. Аллен с радостью уступал — он испытывал лёгкую дрожь и слабость от того, что его порыв взаимен. Иногда хотелось сказать об этом вслух, вот только как бы отреагировал Канда? Аллен не хотел оттолкнуть его тем, что ждал инициативы от него самого. Но разве это важно? Канда оставался рядом и отвечал взаимностью.
— Как думаешь, насколько скоро они решат проверить, действительно ли я работал в «Лотосе»? — прошептал Аллен на ухо Канде, касаясь мочки губами.
— Если хорошо себя покажешь, может, и вовсе не будут проверять, — он в ответ уткнулся носом Аллену в висок.
— Но рано или поздно…
— Если узнают, то тебя просто уволят — в крайнем случае. Ничего страшного не случится.
— Да, вот только… — Аллен крепче обнял его за шею. — Было очень неприятно врать, что у меня нет родственной души.
Канда тихо усмехнулся, пощекотав кожу своим дыханием.
Они приехали сюда позавчера вечером. В гостинице пахло сыростью, а кровати скрипели, вот только идти посреди ночи и искать новый ночлег совершенно не хотелось. На следующий день пришлось обойти чуть ли не весь городок — благо он был небольшим, практически таким же, как и Эн. Здесь было три дома для бесед. «Камелия» оказалась самой проходной, да и местечко около рынка показалось Аллену самым привлекательным. Раздумывать над историей жизни долго не пришлось. Аллен решил ни о чём не врать, кроме того, что у него на самом деле есть родственная душа.
Он прижался крепче. Канда принадлежит ему. Полностью. Целиком.
— Давай попробуем ещё раз, — точно так же шёпотом попросил он.
Канда слегка отстранился, заглядывая в лицо Аллену.
— Я о сексе, — пришлось пояснить ему. — Лави как-то сказал, что Алма был для тебя тем человеком, с которым не обязательно спать, — и добавил уже серьёзнее: — Я не хочу быть таким же, как Алма.
— Ты и так не такой.
— Да, но… — Аллен вздохнул. — Я хочу чувствовать тебя. Всего. Везде. Это странно?
Канда уверенно покачал головой.
***
Канда.
— Юу, давай переспим?
Этот вопрос Алма задал совершенно внезапно, когда после их первого прикосновения у ручья в лесу прошло несколько месяцев. Тогда Канда уже окончательно привык к тому, что у него есть лучший друг, с которым можно поговорить и провести время. Вернее, чаще всего говорил один лишь Алма, а Канда только поддакивал или задавал односложные вопросы.
Алма больше не возвращался к теме друг друга. Они не соприкасались даже руками, хотя постоянно шли бок о бок — и так близко, что приходилось прижимать руку к бедру, чтобы ненароком не ударить рядом идущего. Алма порой рассказывал, что отец знакомит его с девочками-одногодками и обязательно заставляет при встрече касаться их кожи, а потом, получив желаемый результат, удаляется, чтобы дать им пообщаться. Однако сам Алма воспринимал такое сводничество как попытку свести двух породистых собак для спаривания.
Чуть позже Алма стал приглашать Канду в дом. Он частенько таскал сладости с кухни, водил его в большую отцовскую библиотеку и показывал цветы из любимого маминого сада. В саду был небольшой пруд, в котором водились мелкие рыбёшки, а на его поверхности цвели, наверное, самые красивые цветы, которые Канде приходилось видеть.
— Что это? — спросил он, увидев их в первый раз.
— Лотосы, — ответил Алма с улыбкой.
С тех пор Канда, как только выдавалась возможность пройтись по саду, постоянно подходил к пруду, чтобы ещё раз полюбоваться на столь красивое творение природы.
В день, когда Алма задал один из самых пугающих вопросов, Канда впервые оказался в его комнате. Раньше попросту не было времени, чтобы побывать ещё и здесь. Тогда Алма снова крупно поругался с отцом и находился в таком паршивом настроении, что Юу показалось, будто бы воздух вокруг наполнен частичками электричества. Злобно взглянув на отца, Алма демонстративно взял Канду за руку и повёл по лестнице вверх, на второй этаж.
В комнате стояла большая кровать, а громоздкая мебель казалась гигантской. Алма сразу плюхнулся в мягкое кресло, принявшись мять подушку и дуть губы, а Канда стоял около порога, оглядываясь вокруг.
— Ненавижу его, — прошипел сквозь зубы тот. — Вечно ему нужно, чтобы все жили по его указке!
Канда красноречиво молчал.
— Я бы поменялся своей жизнью с тобой.
— У тебя есть всё, Алма, не глупи.
— Шутишь? У меня нет свободы! Люди вокруг ведь помешаны на свободе, так? И я понимаю, почему! Все избегают этих родственных душ и крепких связей, а мой отец, наоборот, только и делает, что тычет носом в каждого встречного и ждёт, когда я одобрю ту или иную кандидатуру! Ненавижу!
Пока Алма продолжал бесноваться, Юу подошёл ближе и, поколебавшись, положил ладонь ему на голову. Волосы у Алмы были жестковатыми, но приятными на ощупь. Сам не понимая до конца, зачем это делает, он продолжал гладить его по голове, пока Алма мягко не прижался щекой к его животу, крепко обнимая руками. От такого внезапного порыва Канда на мгновение растерялся.