Даниэль, цвет лица которого за минуту изменился несколько раз, поспешно набросил сумку на плечо и, пробормотав что-то о начинающейся лекции, выбежал из столовой. Берт махнул рукой и тоже куда-то исчез, а Ирвин силился успокоить сбившееся от злости дыхание.
А дождь за окном всё продолжал шуметь.
Больше Даниэль ничего не спрашивал о Берте. Пока Ирвин готовился к финальной игре сезона, он был с головой погружен в учебу. Все горизонтальные поверхности в их комнате покрывались толстым слоем исписанных и исчёрканных бумаг. Даниэль даже спал прямо на них, убрав под матрац самые неудобные. Между тем, закладка в толще страниц его любимого фэнтези-романа перемещалась изо дня в день, из чего Ирвин сделал вывод, что Даниэль как-то находит время его читать. Виделись они мало, оба уходили рано утром и возвращались в общежитие поздно вечером. Футбольная команда старалась использовать для тренировок буквально каждый час хорошей погоды, а ботаники корпели над курсовыми работами. В просторных залах библиотеки октябрьскими вечерами становилось холодно, Даниэль уже несколько дней страдал от насморка, и в один прекрасный момент хрупкий организм не выдержал и слёг.
Даниэль проигнорировал уже третий звонок будильника, что было на него не похоже. Ирвин тоже чуть не проспал – обычно его будила возня собирающегося на занятия соседа. Но сейчас из-под одеяла виднелась только темная макушка и доносилось шумное сопение.
– Даниэль! – позвал Ирвин, одеваясь впопыхах. – Разве тебе сегодня не нужно на семинар?
Уголок одеяла медленно отодвинулся, воспаленные глаза сощурились от солнечного света и спрятались обратно. Послышался всхлип.
– Эй, ты что, заболел?
Ирвин подошел к кровати и осторожно тронул Даниэля за плечо. Исходящий от него жар ощущался даже сквозь одеяло.
– Блин… – вырвалось у Ирвина. – И это перед самым важным матчем! Если ты посмеешь заразить меня…
Даниэль откинул одеяло и резко сел, тяжело дыша. Его бил озноб, волосы были влажными и взъерошенными, а щёки пылали болезненным румянцем. Он попытался что-то сказать, но тут же закашлялся. Ирвин провел ладонями по лицу и вздохнул.
– Ладно… Что ж теперь, – он порылся в ящике стола, где хранились медикаменты, и достал оттуда пузырек. – Вот тебе сироп от кашля, должно стать легче. У меня, к сожалению, больше ничего нет. Надо бежать в аптеку.
– Не надо, – смог, наконец, прошептать Даниэль. – Там в шкафу коробка рядом с моими книгами, в ней лекарства. А это, – он указал на пузырек с сиропом, – мне нельзя. В противопоказаниях сердечная недостаточность.
– У тебя сердечная недостаточность? – переспросил Ирвин, разглядывая этикетку на бутылочке.
– Порок сердца. Врожденный стеноз аортального клапана*.
Ирвин моргнул пару раз, не отрывая взгляда от пузырька, затем поставил его на стол и, найдя в шкафу картонную коробку с медикаментами, передал ее Даниэлю. Тот начал рыться в ней, перебирая многочисленные упаковки лекарств. Названия половины из них Ирвину были не знакомы. Он опустился на стул рядом с кроватью.
– Почему ты раньше не говорил об этом?
Даниэль пожал плечами:
– Незачем было.
– Слушай, я думал, что люди, живущие в одной комнате, должны знать друг о друге такие вещи. С сердцем не шутят.
– Я знаю, – прошептал Даниэль одними губами.
– И хулиганы постоянно доставали тебя, а я спокойно смотрел.
– Ничего, я привык. Так всегда было.
Ирвин придвинулся ближе и заглянул Даниэлю в глаза.
– Но я больше никому не позволю и пальцем тебя тронуть, понял? Если ты пообещаешь ничего от меня не скрывать.
– Спасибо, – улыбнулся Даниэль, смутившись, – но не стоит так переживать…
– Что значит «не стоит»? Мы же друзья?
– Да. Друзья, – последовал ответ после небольшой паузы. – Больше никаких секретов.
– Вот и замечательно, – Ирвин встал и надел куртку. – А поскольку профессор Сименс всё равно не пускает на свои лекции опоздавших, я принесу тебе что-нибудь поесть.
На небе не было ни единого облачка, легкий ветерок шуршал пожелтевшей листвой, аллеи кампуса были пустынны в разгаре учебного дня. Однако внезапная новость о болезни Даниэля, словно кислота, смыла краски с окружающего мира и беспощадно жгла Ирвина изнутри. Вдобавок к этому, на выходе из столовой он нос к носу столкнулся с Бертом.
– Хардвей, почему на звонки не отвечаешь? Сегодня тренируемся, пока солнце не сядет, так что ноги в руки – и бегом на стадион!
– Хорошо, только мне нужно зайти в общагу за формой. И телефон я, кстати, в комнате забыл.
Берт заглянул в бумажные пакеты с едой, которые Ирвин держал в руках, и хохотнул.
– Ты ему уже завтрак в постель носишь? Быстро же вы… прикипели друг к другу.
– Это не твое дело, что и кому я ношу, – процедил Ирвин сквозь зубы. – Заканчивай уже свою клоунаду, и, пожалуйста, не смей приближаться к Даниэлю даже на десяток ярдов, и дружкам своим то же самое передай.
– А не то что? – Берт рассмеялся во весь голос. – Боже, Хардвей, если бы я не знал тебя много лет, то подумал бы, что ты примкнул к радужному братству.
– Можешь думать, что угодно, – с этими словами Ирвин обошел загородившего проход Берта, толкнув его локтем, и скрылся за дверью.
Через неделю Даниэль почти выздоровел. Всё время, проведенное в постели, он не расставался с ноутбуком и с энтузиазмом тарахтел клавишами. На все расспросы Ирвина, чем он занимается, он отвечал, что готовит материал для научной конференции, но назвать тему исследования напрочь отказывался. Он даже запаролил ноутбук. Правда, пароль состоял всего из трёх символов, и Ирвин даже вычислил, каких именно, но не спешил проверять свои дедуктивные способности из уважения к личному пространству соседа. Тем более, однажды вечером тайна раскрылась сама собой.
Вернувшись с поздней тренировки, Ирвин застал занятную картину: по всей комнате были разложены листы бумаги с распечатанным текстом и иллюстрациями. Подойдя ближе, он разглядел изображенные на картинках орудия пыток, причем некоторые – в процессе использования. Посреди всего этого стоял Даниэль, победно уперев руки в бока.
– Так это и есть тема вашей конференции? – Ирвин поднял с пола один листок и прищурился, внимательно его рассматривая. – Это что, дыба?
– Тема конференции – «Схожесть мировых культур», а я решил раскрыть ее именно в таком аспекте, – Даниэль вытащил из его пальцев листок и положил на прежнее место. – Забавно, что у цивилизаций, никак не контактировавших между собой ни в пространстве, ни во времени, наблюдаются похожие приемы пыток и казней. К примеру, вот средневековая Европа, а вот Древний Китай. Некоторые нюансы, конечно, различаются, как и форма приспособлений, но суть, а также последствия для человеческого здоровья примерно одинаковы.
– Интересно. Но лучше убери всю эту расчленёнку с глаз долой.
Перешагнув через кровавые картинки, Ирвин подошел к окну. Он смотрел на разгорающиеся в сумерках фонари, пока Даниэль собирал в папку свои научные труды.
– Я вообще не хотел тебе всё это показывать. Заметил за тобой брезгливость. Когда мы смотрим фильмы, ты отводишь взгляд во время особо жестоких сцен.
Ирвин улыбнулся на это замечание. Удивительно, что Даниэль вообще заметил его мимолетные движения глазами.
– А еще я ненавижу смотреть, как кто-то смачно целуется. Но такие сцены не считаются шок-контентом.
– Наверное, ты не романтик, – вздохнул Даниэль.
В его голосе проскользнуло… сожаление? Ирвин повернулся.
– Не романтик, говоришь… – хмыкнул он и после небольшой паузы спросил: – Хочешь проветриться?
– Не против.
– Только надень куртку.
Даниэль шел следом за Ирвином вверх по лестнице. Они миновали третий этаж, четвертый, а дальше узкие темные ступеньки вели на чердак.
– Куда мы идем?
Ирвин ничего не ответил. Ступив во мрак чердака, он достал телефон и подсветил его экраном путь среди сваленной кое-как старой мебели к двери, ведущей на крышу. В теплое время года сюда как магнитом тянуло влюбленные парочки, а сейчас, в конце октября, здесь не было ни души. Выйдя на огороженную перилами площадку, Даниэль, видимо, хотел что-то сказать, но так и замер с приоткрытым ртом. Отсюда ни деревья, ни здания не закрывали вид на раскинувшийся до самого горизонта Фриланд, сверкающий множеством разноцветных огней. А над городом, озаряя его нежным голубоватым светом, вставала полная луна.
– Так красиво, – прошептал Даниэль, завороженно глядя на небесное светило. – Никогда еще не видел такой огромной луны.
– Нравится? – спросил Ирвин, любуясь его улыбкой.
– Я с детства любил смотреть на небо. Иногда в больнице больше нечем было заняться.
Легкая тень грусти промелькнула на его лице. Он подошел к краю крыши, не отрывая взгляда от горизонта. Ирвин проследовал за ним. В лунном свете лицо Даниэля казалось еще бледнее. Несколько минут он стоял неподвижно, лишь ветер слегка шевелил его чёлку, и, глядя со стороны, можно было подумать, что он сделан из тонкого фарфора, если бы Ирвин не знал наверняка, что внутри этой фигурки уже восемнадцать лет бьется многострадальное сердце.
– Ты часто бывал в больнице? – спросил он.
Даниэль кивнул.
– Врачи говорили, что нужна операция, но решили подождать до совершеннолетия, да и у родителей не было денег. Адвокатская контора отца тогда чуть не обанкротилась, и мы могли вообще оказаться на улице. К старшей школе мой организм немного окреп. Сейчас мне гораздо лучше. Нужно только избегать нагрузок, стрессов, некоторых продуктов, лекарств…
– Да, непросто тебе пришлось.
Какое-то время они молча смотрели на луну. Тишину нарушал только шелест не успевших осыпаться листьев, вдалеке иногда раздавался шум двигателя проезжающей по шоссе машины, и совсем на границе слышимости ненадолго взвыла полицейская сирена. Затем Даниэль снова заговорил:
– Родители не хотели отпускать меня одного в колледж. Боялись, что из-за насыщенной студенческой жизни болезнь усугубится, что здесь некому будет обо мне заботиться. Но мне не страшно. С тобой мне почему-то не страшно, – он повернул голову и взглянул на Ирвина. – Может быть, ты и не рад такому странному соседу, но…
– Нет, – перебил его Ирвин, – я счастлив, что ты здесь. И, если нужно, я позабочусь о тебе и твоем сердце.
Секунду поколебавшись, он взял Даниэля за руку, и тот в ответ сжал его ладонь.
– Ирвин… – Даниэль глубоко вдохнул, опустив глаза на их переплетенные пальцы. – Знаешь, ты – лучшее, что случилось в моей жизни. У меня никогда не было никого… такого, как ты.
Они смотрели друг другу в глаза, не в силах отвести взгляд. Ирвин почувствовал, что дышать стало тяжелее. Несмотря на прохладный ветер, его бросило в жар, хотелось закричать, убежать, но темные зрачки затягивали в себя всё глубже и глубже.
Спасение вскоре пришло. Из открытого окна на четвертом этаже раздался девичий визг, а затем грянул хохот в несколько голосов. Что бы там ни происходило – оно было не чем иным, как подарком свыше. Даниэль вздрогнул, а Ирвин, словно опомнившись, высвободил его руку.
– Пойдем в комнату, ты еще простужен, – с этими словами он первым направился к лестнице.
Ирвин долго стоял под холодным душем, пытаясь переварить произошедшее. Когда он в последний раз держал кого-то за руку? Он никогда раньше не задумывался, как много значит этот жест. Вот поцеловаться можно с кем угодно, в принципе, как и заняться сексом, но Ирвин не мог вспомнить ни одного человека, ладонь которого хотелось бы держать в своей. Кого-то по-настоящему близкого, с кем он мог бы пойти хоть в жерло вулкана, не размыкая рук. Два месяца понадобилось для того, чтобы таким человеком стал мальчишка из Уилберга, который любит историю, индастриал-метал и иногда красит ногти. Сердце которого Ирвин пообещал беречь.
Два месяца – и жизнь больше не будет прежней, если он исчезнет из нее.
Горло запершило, в груди разлилась сладкая горечь, а с губ чуть слышно слетело его имя, теряясь в шуме воды.
– Даниэль…
Комментарий к Глава 2
Галстук на двери в американских общежитиях – аналог таблички «Не беспокоить».
Стеноз аортального клапана – сужение отверстия аорты за счет сращивания створок ее клапана, препятствующее нормальному току крови из левого желудочка в аорту.
========== Глава 3 ==========
В день финального матча в Гринстоуне было столько народа, что кампус напоминал не то муравейник, не то пчелиный улей: тысячи голосов сливались в сплошной монотонный гул. Мало того, что сюда съехался весь Фриланд, так еще и команда колледжа Лонг Ривер, которую Гринстоун принимал на своем поле, привезла с собой пять автобусов болельщиков. Студентов навещали их семьи, чьи-то младшие братья и сестры носились по аллеям, лавируя в толпе, вопя и то и дело в кого-нибудь врезаясь. Несколько компаний в ожидании матча от безделья устроили импровизированный пикник прямо на пожухлом газоне. Стояла не по-осеннему теплая погода.
Темно-синий «Форд» втиснулся на последнее свободное место на парковке. Маргарет Хардвей вышла из машины и аккуратно захлопнула дверцу. Порыв ветра тут же растрепал прическу, русые волосы выбились из тонкой заколки и полезли в лицо. Женщина заправила за ухо непослушную прядь и, плотнее кутаясь в пальто, поспешила к общежитию.
Ирвин ждал на крыльце, переминаясь с ноги на ногу и разглядывая облака, когда Маргарет, наконец, вынырнула из-за угла и взбежала по лестнице.
– Здравствуй, дорогой, – сказала она, обнимая сына.
– Привет, мам.
Она отстранилась и прищурилась, внимательно изучая его лицо.
– Ты будто похудел. И круги под глазами. Чем ты здесь питаешься?
– Тем же, чем и все остальные, – ответил Ирвин раздраженно. – Я надеялся, что ты приедешь раньше. У меня, между прочим, игра сегодня.
– О, Ирвин, ты же уделишь матери хотя бы полчаса? – Маргарет картинно закатила глаза. – Кстати, не знаю, как ты, а я еще не завтракала.
– Что ж, – Ирвин пожал плечами, – тогда я предлагаю пойти в кафе.
Он развернулся и уже собирался сделать шаг в направлении кафетерия, но мать придержала его за рукав.
– Постой. Сперва я бы хотела посмотреть, как вы здесь живете. Ты ведь говорил, что у тебя появился сосед?
Жалюзи в комнате были закрыты. На столе хаотично громоздились не менее десятка книг и ноутбук. Даниэль только недавно проснулся и теперь сидел на кровати, растирая сонные глаза. Растянутая белая футболка с огромным черепом, в которой он спал, всё еще была на нём. В целом помятый внешний вид после ночи, проведенной за чтением, довершали его любимые старые джинсы, драности которых могли позавидовать даже матёрые панки восьмидесятых. Даниэль порвал их еще в пятнадцать лет, но так ни разу и не решился выйти в этих штанах на улицу и носил их только дома.
Ирвин пропустил мать вперед и вошел следом.
– В общем… это Даниэль, мой сосед, – он указал рукой на слегка растерянного парня. – Даниэль, это моя мама, Маргарет.
– Доброе утро, миссис Хардвей, – Даниэль вскочил с кровати и протянул ей руку. Спросонья его голос был немного хриплым.
– Приятно познакомиться, – Маргарет пожала его ладонь в ответ. Она оглядела юношу с ног до головы, отчего тот смущенно кашлянул.
– А это – наше скромное жилище, – Ирвин обвел рукой комнату, чтобы отвлечь внимание матери от Даниэля, который, пользуясь моментом, отступил к столу и начал собирать разбросанные по нему книги.
– Мне нужно отнести всё это напарнику по научному клубу на третий этаж, – сказал он, пытаясь взять внушительную стопку книг в руки. Ирвин тут же подскочил к нему и выхватил больше половины.
– Я помогу. Подожди пару минут, мам.
Оба парня исчезли в коридоре. Сложив руки на груди, Маргарет не спеша прохаживалась по комнате. Паркет поскрипывал под ее ногами, с улицы доносились приглушенные оконным стеклом голоса. Она раскрыла жалюзи, и солнечные лучи осветили кружащиеся в воздухе пылинки. Поморщившись, Маргарет двинулась в обратную сторону. Ее заинтересовала папка, лежащая на столе. «Пытки и казни как глобально-культурное явление», – гласила ее обложка. Маргарет открыла страницу наугад и округлила глаза при виде первой же иллюстрации. Вернув папку в изначальное положение, она вновь начала бродить кругами. Стёрла пальцем какую-то грязь с приоткрытой дверцы шкафа и заглянула внутрь. Первым, на что упал ее взор, был коробок с медикаментами – таблетки в оранжевых пластиковых баночках с неразборчивыми надписями, пузырьки с жидкостями, пластыри, электронный термометр и шприцы. Довольно много шприцов.