Ирвин, конечно же, не отказал. Общаться с миссис Марлоу было легко и приятно. Как внешностью, так и характером она напоминала девочку-подростка и с первого взгляда располагала к себе людей своей добротой и непосредственностью. На миг Ирвин представил, что бы было, если бы матерью Даниэля была Маргарет Хардвей. Смог бы такой ранимый ребенок выжить под ее моральным давлением?
Однако как только они вышли на улицу, лицо Сьюзи приобрело серьезное выражение.
– Ирвин, мне нужно сказать тебе кое-что… – произнесла она. – Ты ведь знаешь о диагнозе Даниэля?
– Да, он всё рассказал мне еще осенью.
– В последнее время он стал хуже себя чувствовать. Доктор Петтерсон, его врач, сказал, что это сезонное явление и прописал витамины. Даниэль всегда носит с собой необходимые лекарства, но ты уж присматривай за ним, ладно? На всякий случай я дам тебе свой номер телефона.
Сьюзи достала из сумочки маленький блокнот и огрызок карандаша, черкнула несколько цифр и протянула листок Ирвину.
– Не волнуйтесь, миссис Марлоу, – успокоил ее тот. – Я уже давно смотрю за ним в оба.
– О, зови меня просто Сьюзи, – привычная милая улыбка вернулась на лицо женщины. Попрощавшись, она обняла Ирвина, села в машину, и та неспешно покатилась к воротам кампуса, шурша колесами по снегу.
Ирвин присматривал за Даниэлем, как мог. Времени для того, чтобы побыть с другом, у него теперь было не много – он решил наконец-таки найти работу. Неделя изнурительных поисков вакансии, подходящей под расписание занятий в колледже (Клэр грозилась переселить его на четвертый этаж к японцу, сутками напролет слушающему азиатский рэп, если бы он пропустил хоть одну лекцию) увенчалась относительным успехом: торговый центр в двух кварталах от кампуса согласился взять к себе нерадивого студента. В обязанности Ирвина входило в основном таскание коробок из подвала, где находился склад, и обратно. Платили, правда, сущие гроши, но Ирвин был рад и этому, ведь регулярный доселе перевод на его банковскую карту от матери запаздывал уже почти на месяц.
Даниэлю было скучно, если даже не одиноко. Он коротал холодные зимние вечера за книгой или компьютерной игрой, задерживался допоздна в археологической лаборатории, где добрый профессор Ривз даже доверил своему лучшему студенту смахивать пыль с окаменелых экспонатов. Но больше всего на свете он любил те редкие вечера, когда они с Ирвином, зарывшись под толстый слой одеял, смотрели какой-нибудь дурацкий фильм, и Даниэль засыпал задолго до его конца, прижавшись к теплому боку соседа.
Однажды позвонила миссис Марлоу. Одному из ее подросших учеников нужна была помощь с историей. Даниэль согласился не раздумывая. Ему нравилось делиться своими знаниями, он даже составлял конспекты уроков и мог сделать скучный учебный материал таким увлекательным, что оговоренное время занятий порой удваивалось по инициативе самого подопечного. Вскоре у Даниэля появился второй ученик, за ним третий, и с наступлением весны их количество перевалило за десяток.
– Похоже, педагогический талант передался тебе от матери, – говорил ему Ирвин. Даниэль улыбался. Уже несколько безнадежных разгильдяев взялись за учебу с его подачи, и он всерьез задумывался о том, чтобы после колледжа податься в преподаватели.
Окрыленный успехом, Даниэль не забывал и о собственном образовании. Иногда готовиться к занятиям ему приходилось ночью. Ирвин с тревогой стал замечать, как силы покидают его друга день ото дня. Вокруг глаз появились темные круги, кожа, казалось, стала еще бледнее, Даниэль всё чаще стремился сесть или даже лечь после непродолжительного пребывания на ногах. А пустые упаковки из-под лекарств в мусорной корзине настораживали Ирвина больше всего.
В тот злополучный вечер Ирвин был на работе. Даниэль же устроил себе выходной в честь релиза новой книги из любимой серии. Он простоял за ней в очереди четыре часа, заработал насморк, но получил-таки экземпляр с автографом автора. И теперь, удобно устроившись на кровати с дымящейся чашкой чая, он благоговейно перелистывал пахнущие свежей типографской краской страницы.
С крыши капала талая вода. А может, начался дождь? В комнате становилось душно. Проклиная техперсонал, который забывает отключить отопление, когда на улице пятьдесят по Фаренгейту*, Даниэль открыл окно и глубоко вдохнул… Попытался вдохнуть. Из воздуха будто исчез весь кислород. Грудная клетка раздувалась, но легкие наполнялись чем-то вроде вакуума.
«Повышенная влажность, ничего необычного», – подумал Даниэль и решил вернуться к чтению. Он лежал, стараясь дышать глубоко и медленно, но с каждой минутой ощущение удушья только нарастало. А появившееся покалывание в кистях рук и коже лица и вовсе дало начало легкой панике.
– Вот же блин, – парень выругался вслух и потянулся немеющей рукой к ящику стола, где лежали баночки с таблетками.
Но стоило Даниэлю приподняться, как в глазах стремительно потемнело, и он уже не видел перед собой ничего, кроме мерцающей фиолетово-черной ряби, будто весь мир стал огромным экраном телевизора, в котором пропал сигнал. В одно мгновение исчезли все звуки – уши заложило, словно под водой. Кожа покрылась холодным липким потом, конечности похолодели, начиная от кончиков пальцев, и этот холод распространялся по телу, как чернильное пятно. Сердце колотилось как бешеное. В ужасе Даниэль осознал, что полностью потерял ориентацию в пространстве. Нужно было позвать на помощь, но горло будто кто-то сжал мертвой хваткой. Парень не мог понять, дышит ли он до сих пор или просто открывает пересохший рот, как рыба, выброшенная на берег. Он уже не чувствовал своего тела, бледные пальцы разжались, и таблетки, которые он так и не успел принять, рассыпались по полу.
До остатков ускользающего сознания донесся испуганный голос Ирвина, кричащий его имя, еще чьи-то голоса, топот…
«Даниэль!»
Сирена неотложки.
«Господи, дыши!»
Кто-то сжал его запястье, на лицо опустилась кислородная маска.
«Я поеду с ним!»
В карете «скорой» пронзительно пищали приборы.
«Его родственники далеко, я его единственный друг!»
Что-то кольнуло в руку. По телу потекло болезненное тепло.
«Даниэль, ты слышишь меня? Пожалуйста, живи…»
В палате пищал кардиомонитор. Молодая медсестра суетилась вокруг Даниэля, меняя капельницу, поправляя датчики на его груди и кислородный катетер. Усталый небритый врач, сдвинув на нос очки, задумчиво изучал листок с результатами исследований. Ирвину почему-то хотелось ему врезать.
– Мда, – доктор прикрепил распечатку к изножью кровати, на которой лежал, отсутствующе рассматривая нежно-голубую стену, Даниэль. – Так когда, говорите, прибудут его родители? Нужно обсудить с ними лечение.
– С минуты на минуту, – вздохнул Ирвин и сжал пальцами металлическую ручку сбоку кровати, чтобы и впрямь невзначай не зарядить в нос этому очкарику. – От Уилберга досюда полтора часа езды… И вообще, ему уже девятнадцать! Почему бы вам не назначить лечение прямо сейчас? Присутствие родителей для этого обязательно?
Врач снял очки и потёр тыльной стороной ладони покрасневшие глаза.
– Молодой человек… Проблема гораздо серьезнее, чем можно было ожидать. Острая сердечная недостаточность наступила из-за того, что клапанное кольцо опасно сузилось, причем произошло это недавно. Исследования, которые проводились полгода назад, не показывали видимой динамики патологии, а сейчас картина неутешительна. Стимулом могла послужить какая-нибудь инфекция, даже простуда… В любом случае, медлить с операцией больше нельзя.
Доктор замолчал. Наступившая тишина нарушалась лишь монотонным писком приборов. Ирвину казалось, что его вот-вот стошнит от этого противного звука, от запахов медикаментов, которыми пропитались стены больницы, от резкого контраста бьющего в глаза света лампы и чернеющего за окном неба. Он сглотнул подкатывающий к горлу ком, уставившись на свои руки, крепко сжимающие холодный металл.
– Я покину вас, – сказал врач. – Если что, воспользуйтесь кнопкой вызова медсестры. Когда его родные приедут, пусть зайдут ко мне. Кабинет двести пять, налево по коридору.
Как только они с Даниэлем остались вдвоем, Ирвин тяжело приземлился на стул рядом с кроватью. Мышцы на ногах, да и во всём теле, были словно деревянными. В тот момент, когда он пришел в общежитие и увидел бессознательного Даниэля с посиневшими губами, включилась реакция «бей или беги». Дальше он действовал на автомате. Руки сами набирали «911», голос сам диктовал адрес, каким-то чудом он вспомнил навыки первой помощи, полученные в скаутском лагере. И по сию минуту ему казалось, что всё это происходит где-то далеко и не с ними. Желудок то и дело некстати напоминал о пропущенном обеде, но во рту было так сухо, что Ирвин понимал – он бы не смог впихнуть в себя ни кусочка пищи. В голове зажглась красная лампочка с надписью «Опасность», и организм перешел в особый режим существования.
Несколько минут он просто водил подушечками пальцев по руке Даниэля, ненароком задевая светящуюся красным огоньком прищепку на указательном пальце, которая, как пояснила медсестра, измеряет количество кислорода в крови. Из-за нее привычный черный лак пришлось стереть. Ладонь Даниэля казалась такой ледяной – едва ли теплее, чем та металлическая ручка, за которую Ирвин только что держался.
– Тебе холодно? – спросил он.
Даниэль смотрел куда-то сквозь него. Он сжал и разжал ладонь, будто сам не мог понять, что чувствует. Вопрос Ирвина так и остался без ответа. Секунды молчания отсчитывали своим писком приборы.
– Со мной постоянно случаются неприятности, – вдруг раздался слабый голос Даниэля. – Наверное, прав отец, когда говорит, что я ходячее недоразумение. С людьми сходиться не умею, боюсь всего на свете… Даже моё собственное тело ненавидит меня. Когда я был маленьким, я хотел бегать и играть с другими детьми… Но мне становилось плохо, и я постоянно плакал… И я бросил все попытки найти друзей. Увлёкся историей. Я хотел путешествовать, своими глазами увидеть древние храмы, замки, хотел хоть раз побывать в настоящей археологической экспедиции… Но я её вряд ли переживу… – Даниэль замолчал, борясь с подступающими слезами. Кардиомонитор начал пищать часто и неровно.
– Не говори так, – Ирвин успокаивающе погладил его плечо. – Я вижу, какой ты… Ты лучше многих людей.
Даниэль приподнялся на локтях и с отвращением выдернул из носа трубочку, подающую кислород. Затем он сел, по-детски притянув колени к груди, не заботясь о сохранности прицепленных на него проводков, и, наконец, сморгнул слёзы. Ирвин присел рядом на кровать и сжал пальцами его предплечья, чтобы удержать от резких движений. Больше всего он боялся вырванной иглы капельницы.
– Даниэль… – шептал Ирвин, вытирая ладонью его влажные щеки. – Успокойся. Тебе вредно нервничать.
– Видишь, я даже плакать… не могу… как все нормальные люди, – судорожно всхлипывал Даниэль, мелко дрожа.
– Тише, тише… Ты выздоровеешь и сможешь поехать, куда пожелаешь. А захочешь – поедем вместе… Всё обязательно будет хорошо. Я никогда тебя не брошу.
Даниэль взглянул на Ирвина с бессильным отчаянием и крепко схватил его ладонь, которой тот смахивал слёзы с его лица. Влажные глаза, несмотря на яркий свет, казались черными, словно глубокое ночное небо сжалось до размера двух зрачков. Блики от лампы можно было вообразить свечением далёких галактик… Ирвину казалось, что он летит на второй космической скорости, преодолевая земное притяжение, когда, наклонившись к Даниэлю, он поцеловал его губы. Они были солёными, и от этого ему самому вдруг захотелось разрыдаться. Он опустил ладонь к груди Даниэля, осторожно, стараясь не задеть датчики. Сердце стучало слишком часто, кардиомонитор своим противным писком вторил ему в унисон. Пригладив растрёпанные волосы на затылке Даниэля, Ирвин заглянул в его всё ещё блестящие от влаги глаза.
– Ну всё, не плачь, – прошептал он, касаясь губами кончика раскрасневшегося носа. – Сейчас твои родители приедут, что я им скажу? Довёл ребёнка до истерики…
Даниэль утёр запястьем последние слёзы и попытался улыбнуться.
Звук приближающихся шагов заставил Ирвина поспешно переместиться обратно на стул. В палату бодро вошла медсестра, зажав под мышкой какие-то бумаги.
– Всё хорошо? – спросила она, изучая показания кардиомонитора. – Вижу небольшую аритмию.
– Он просто разнервничался, – ответил Ирвин.
– Переживать не стоит, – девушка улыбнулась, отсоединяя от Даниэля проводки. – Такие патологии успешно лечатся с помощью малоинвазивной операции, после которой даже шрама не остаётся. Моя тётя прошла через это и уже много лет прекрасно себя чувствует.
Ирвин был почти уверен, что медсестра врёт. Она могла приписать своей бедной тёте – если она вообще существует – любой диагноз, чтобы подбодрить пациента. Но, тем не менее, Даниэль внимательно слушал ее и кивал, поэтому Ирвин решил оставить своё мнение при себе.
– Доктор назначил тебе еще пару исследований, – сказала девушка, отцепив все проводки, – так что поехали.
Она легко покатила кровать из палаты. Успокоившийся Даниэль помахал Ирвину рукой, прежде чем они с медсестрой скрылись из виду.
В холле можно было вдохнуть немного свежего воздуха. Ирвину казалось, что за те пару часов, которые он провел в больнице, ее характерный запах намертво въелся в носоглотку. Было уже поздно, в пустых коридорах лишь изредка эхом разносились звуки шагов медперсонала, скучающая ресепшионистка, спрятавшись за своей стойкой, вползвука смотрела на компьютере какой-то фильм. Внезапно почти идиллическую тишину разрезал визг тормозов, и через секунду, едва не выбив стеклянную дверь, в холл ворвались мистер и миссис Марлоу.
– И ты здесь? Почему-то я не удивлен, – хмуро произнес Роджер, увидев Ирвина. Тот в ответ лишь сдержанно поздоровался.
– Конечно, ведь это он мне позвонил, – шикнула на мужа Сьюзи.
– Ты сказала, что тебе позвонили из больницы.
– А где, по-твоему, мы все сейчас находимся? – миссис Марлоу закатила глаза и, махнув рукой на Роджера, повернулась в сторону парня, спокойно наблюдавшего за их перепалкой. – Рада видеть тебя, Ирвин. Спасибо, что остался с Даниэлем… Боже… Как он? Отведёшь нас к нему?
– Не волнуйтесь, ему уже лучше, – ответил Ирвин, ведя их за собой. – Он сейчас на обследовании, вам придется подождать.
Почти дойдя до палаты Даниэля, они столкнулись с врачом, которого ранее Ирвин хотел ударить по лицу. Сейчас ему было немного стыдно за те мысли, а врезать хотелось уже другому человеку.
Доктор Салливан – Ирвин только сейчас узнал его фамилию – представился и пригласил мистера и миссис Марлоу в свой кабинет. Вскоре Даниэля вернули в палату и снова подсоединили к нему все проводки и трубочки.
– Твои родители здесь, – сказал Ирвин, натягивая одеяло на обнаженную грудь Даниэля. – Беседуют с доктором. – Он горько усмехнулся и добавил: – Твоему отцу я не очень нравлюсь.
– Ему никто не нравится. Забей.
В безмятежном молчании тянулись минуты. Даниэль закрыл глаза, и только ленивые движения пальцев, которыми он отвечал на поглаживания его руки, говорили о том, что он не спит. Лишь когда в палату осторожно заглянула Сьюзи, а за ней Роджер, его веки нехотя приоткрылись. Ирвин отошел от кровати, подпуская к ней чету Марлоу.
– Уже поздно, сынок, мы не будем тебя долго мучить, – почти прошептала Сьюзи.
– Со мной всё в порядке, мама, – отозвался Даниэль. Тем временем Роджер, здороваясь, пожал ему руку.
«Слишком сильно», – мелькнуло у Ирвина в голове. Сьюзи, воспользовавшись моментом, взяла его под локоть и отвела в сторону.
– Ты, наверное, ужасно устал? – участливо спросила она. – Вон, даже морщинка между бровей появилась…
Парень машинально потрогал лоб.
– Езжай домой, отдохни, а мы побудем с Даниэлем, – предложила Сьюзи.
Ирвин бездумно слонялся по больничному коридору. Желудок сводило от голода, ноги подкашивались от усталости, но… просто взять и поехать в общагу?..