Он молчит и просто смотрит на неё.
- Папулечка, алё, есть кто дома? Я говорю, опаздываю очень, платье помоги застегнуть.
И поворачивается спиной. Платье застёгнуто только до середины, а дальше, видимо, не дотянулась, вот и пришла к нему. При виде её худенькой спины и как-то беспомощно что ли выпирающих лопаток, ему внезапно становится жарко, а тело наливается странной тяжестью. Особенно где-то в области живота. Или ниже.
- И почему не в окно? - Спрашивает он хрипло, чтобы сказать хоть что-то и не молчать, как полный кретин.
- А ты пробовал в вечернем платье и на каблуках в окна лазить?
Да, действительно.
Он подходит к ней совсем близко и находит застёжку. Руки почему-то слегка дрожат. На этих каблучищах она выше него, и его это немного смущает, чувствует себя, как простой смертный перед греческой богиней.
- Папуля, ну чё ты так долго, блин! Опаздываю, говорю. Придется такси вызывать, в таком платье в метро не поездишь.
- Куда собралась-то?
- Идём с ребятами из группы в ресторан праздновать окончание учёбы.
- Понятно. Много не пей.
- Да щас, - фыркает. - Я уже так давно мечтаю надраться как следует, а сегодня ещё и повод такой. Короче, жди к завтраку, не раньше.
- Я тебе дам, к завтраку. Чтоб к полуночи дома была, ясно тебе? И вообще, я тебя сам отвезу. Подожди, ключи возьму.
Он идёт за ключами от машины, а она гладит Вариса и бормочет в его довольную мордаху:
- Сегодня папулечка у нас такой строгий, допоздна гулять не велит, прикинь, говорит, чтоб к полуночи дома была, я ему Золушка какая что ли, совсем уже охренел, скажи?
Его чёрный внедорожник Мерседес она называет не иначе, как “грёбаная жестянка” и уверяет, что в нём он выглядит как настоящий гангстер. Он ей уже тысячу раз говорил, что гангстеры предпочитали ездить на Фордах, Кадиллаках и Роллс-Ройсах, но ей пофиг, гангстер и всё тут.
Музыку в машине он не включает, чтобы она не начала ныть, что устала слушать его старьё, вроде QUEEN или Элтона Джона, ей нравится что-то посовременнее, “подрайвовее”, как она выражается, а у него голова пухнет от её любимых песен.
До ресторана доезжают довольно быстро, пробок по дороге почти нет, повезло.
- Итак. Как я уже сказал, много не пей, и чтобы дома была к двенадцати. Вот, держи.
- Что это?
- Деньги на такси. До дома доехать. Бери, не выпендривайся.
Она и не думает его слушаться.
- Не возьму, еще чего. У меня бабки и свои есть, понял?
- Санса.
- Да, папулечка?
Он вздыхает.
Она быстро отстёгивает ремень безопасности и вдруг резко наклоняется к нему и чмокает его в нос.
- Веди себя хорошо папочка, притом, за нас обоих, потому что я сегодня буду очень, очень плохой девочкой.
Выскакивает из машины и дефилирует к дверям ресторана. Бёдрами качает как маятник, бесит его, знает же, что он смотрит.
Невыносимая. Она просто невыносимая.
Он сжимает руль и пялится ей вслед.
Надо ехать домой, утка с яблоками стынет.
На третьем часу ожидания у него заканчиваются сигареты, и он просто сидит в машине и тупо смотрит на двери ресторана. Припарковался чуть в стороне, и ему видны сразу два выхода - главный и боковой. Она пока не появлялась ни там, ни там, и он просто ждёт. Слушает сэра Элтона и ждёт.
Около полуночи у бокового выхода мелькает красное платье. Он настороженно всматривается, пытается понять, что там происходит. Она не одна, с ней двое парней, и они тащат её куда-то. Она, похоже, сильно пьяна, ноги еле передвигает, но всё же пытается сопротивляться.
Парни тащат её к машине, и предчувствие говорит ему, что везти они её собираются совсем не домой.
Блять. Мать вашу.
Он резко газует и перекрывает выезд серебристой Ауди, в которую затолкали его девочку. Из бардачка достаёт пистолет. Использовать его, конечно, нежелательно, но припугнуть этих ублюдков придётся.
Выходит из машины.
- Эй, мужик, отгони тачку, ты нам выехать мешаешь!
Петир направляет ствол на водителя.
- Мужик, ты сдурел что ли? Что ты творишь?! Убери пистолет!
- Девчонку. Отпустили. Быстро.
- Мужик…
- Считаю до трёх. Раз…
Задняя дверь Ауди распахивается и Санса практически вываливается на пыльный асфальт.
- Да забирай! Мы себе и получше найдём!
Петир подходит и помогает ей подняться. От страха она, кажется, даже протрезвела немного, глазищи огромные, взгляд перепуганный, смотрит на него и поверить не может, что это действительно он.
- П… Папулечка… Забери меня отсюда… Пожалуйста… - Язык еле ворочается, и не понятно, от количества выпитого или от страха.
Если бы не эти ублюдки в Ауди он бы сейчас сгрёб её в охапку прямо здесь, прижал бы к себе и не отпустил уже никогда, но надо увозить её отсюда, и поскорее.
Поэтому он просто берёт её под руку и помогает дойти до своего внедорожника, усаживает назад, чтобы она могла прилечь, если сидеть не сможет.
Недоноски в Ауди ржут и выкрикивают в их адрес какие-то пошлости. Ну что ж, пара пробитых колёс немного охладят их пыл. Грохот от выстрелов оглушительный, но ему плевать. Он просто садиться в свой Мерседес и увозит её подальше. Увозит её домой.
А дома она вся дрожит в ознобе, трясёт её сильно, с лица вся бледная, под глазами круги, тушь размазалась.
- Мне плохо, папочка, сейчас стошнит…
“Странно, что не “щас блевану”, - проносится в его голове, пока он помогает её добраться до туалета.
Рвёт её долго. Она стесняется, просит его уйти, но он её, конечно же, не слушает, сидит рядом, вытирает ей губы влажным полотенцем и время от времени даёт глотнуть воды. Она пьёт, а потом её снова тошнит и так, кажется, бесконечно.
- Всё хорошо, - шепчет он, поглаживая её по спине. - Всё хорошо, моя девочка, ты дома, в безопасности. Сейчас желудок промоем, умоем лицо и уложу тебя спать. Всё хорошо, не бойся, я с тобой…
В спальню приходится нести её на руках. Она совсем без сил, висит, как тряпочка, но хоть тошнить её перестало. Он укладывает её в постель. Думает немного, что делать с платьем, и всё же решает его снять. Она не сопротивляется, безропотно позволяет себя раздеть и так же покорно облачается в его синюю футболку.
- Папулечка, - шепчет. - Ты же не уйдёшь?
- Не уйду, не волнуйся. Спи.
А сам надевает такую же синюю футболку и полосатые пижамные штаны. Лежать с ней рядом под одним одеялом как-то странно, но вид у неё такой, что у него в груди щемит и никаких “таких” мыслей просто нет. Он гладит её по огненным её волосам и шепчет:
- Спи… Всё хорошо, малыш… Я рядом.
И она засыпает. Сопит, тесно прижавшись к его боку и положив ладошку ему на грудь, туда, где бешено бьётся сердце, и ему кажется, что он никогда не уснёт, но всё же вечность спустя тоже засыпает.
А на утро её уже нет.
***
Суббота и у него выходной, это значит, что в офис ехать не нужно, но какая-то работа всегда есть, поэтому он весь день сидит за ноутбуком, разбирает почту и ждёт.
Её не видно и не слышно. Весь день. Спит наверное, что же ещё, да и похмелье, наверное, дикое. Ему жаль, что она ушла пока он спал, но так, наверное, лучше, потому что он понятия не имеет, как на утро смотрел бы ей в глаза, что говорил бы после этой чёртовой ночи, после которой у него полнейшая неразбериха в мозгах.
То, что она напилась и её чуть не увезли в неизвестном направлении какие-то подонки его ничуть не удивляет, это как раз вполне в её стиле, но вот то, что сам он повел себя как полный придурок, когда ждал её под дверью ресторана, а потом спасал от этих мудаков, размахивая при этом заряженным стволом - вот это для него действительно неожиданность.
Вот уже четыре года в его жизни постоянно, с завидной регулярностью возникают всяческие неожиданности. Пора бы уже привыкнуть.
И очередная не заставляет себя долго ждать.
Из квартиры сверху доносятся какие-то странные звуки. Топот, громкая музыка, цокот каблучков, грохот какой-то, смех женский и… мужской, а потом… А потом звуки становятся вполне определёнными, такими, что сомнений нет никаких: в квартире сверху занимаются сексом.
Трахается. После того, как он отбил её у каких-то мудаков на Ауди, полночи откачивал, вытирал её блевотину, умывал, спать укладывал. Она трахается. На следующий же день. Трахается. С кем-то другим.
И, конечно, всё логично и закономерно, ведь он для неё просто сосед, престарелый к тому же, в отцы ей годится, папочка он для неё, вот и все. А вокруг неё молодые, высокие, загорелые, в мускулах все так и роятся, куда уж ему до них.
Проклятье.
И почему вообще подобные мысли лезут ему в голову? Какая ему разница, что она делает и с кем? Ну да, трахается, и что? В конце концов, ей не пятнадцать лет, и она не его дочь.
Так почему же ему так хреново?
Петир наливает коньяк в хрустальный бокал и выпивает его залпом. Нет никакого желания смаковать элитный напиток, как он делает это обычно, когда решает выпить немного субботним вечером.
Плевать. Насрать на всё. И на неё тоже.
Надраться и лечь спать. Всё.
Конец истории.
Звуки сверху становятся ещё громче, от этих стонов и рычания у него начинает болеть голова, и он пьёт, пьёт и терпит, сцепив зубы, и твёрдо решает продать эту грёбаную квартиру, а ещё лучше переехать в другой город.
Спустя два часа и полбутылки коньяка всё стихает.
- Папуля, слушай, тут такое дело…
Она. Как ни в чём не бывало. Стоит перед ним одетая во что-то непонятное, то ли платье такое с кружевами, то ли пеньюар ночной, стоит, смотрит глазищами своими и говорит:
- Папуля, алё, у меня тут к тебе просьбочка есть, ты слышишь?
- Убирайся.
- Папулечка, ты чего…
- Убирайся, я сказал. И чтобы я тебя не видел больше, тебе ясно?
Голос у него почти срывается, но он очень старается держать себя в руках.
Она не понимает.
Она подходит к нему так близко, что он ощущает лёгкий аромат её цитрусовых духов. Берёт его лицо в свои ладошки и заглядывает в глаза.
- Папочка, - шепчет. - Ты что? Что с тобой случилось? Это из-за прошлой ночи, да? Ты переволновался за меня? Ну прости, я так больше не буду, обещаю, папулечка…
Его трясёт.
- Убирайся отсюда вон!! - Орёт. - Слышишь?! И никогда! Никогда больше не приходи!
Её голос дрожит, и она спрашивает несмело:
- Папуля, ты напился что ли?
- Никакой я тебе не “папуля”, и не смей меня так называть! Если бы у меня и была дочь, она никогда не была бы похожа на тебя! Убирайся! Дрянь! Мерзавка наглая! Вон отсюда!
По её щекам текут слёзы и она исчезает, он даже не понял толком, в дверь она вышла или в окно. Её просто нет, и теперь уже можно не сдерживать себя, можно позволить себе садануть кулаком в стену, а потом тыльной стороной ладони размазывать по лицу солёную воду, смешанную с кровью, костяшки разбиты, ну да и наплевать, не имеет значения. Ничто теперь не имеет значения.
Всё.
Кончено.
========== Глава 2 ==========
- Мистер Бейлиш, можно?
Рос, секретарша, симпатичная, с рыжими волосами приоткрыла дверь его кабинета и никак не решится войти. Надо бы её уволить. Ну, или хоть приказать волосы перекрасить. Рыжие его бесят.
- Входи. Говори, что там, только быстро. Времени нет.
Она топчется у порога и опасливо поглядывает на него. Боится. И правильно делает. Его многие боятся, а в последнее время особенно.
- Ну? Что у тебя?
- Мистер Бейлиш, тут несколько рукописей, редакторы утром прислали. Посмотрите?
Он недовольно морщится.
- Клади на стол и оставь меня в покое. Кофе свари. Покрепче.
- Конечно, сэр, сию минуту.
Дрожащими руками она пристраивает несколько папок на край стола и как можно быстрее выскальзывает из кабинета.
Издательский дом “Пересмешник” существует уже пятнадцать лет и считается одним из самых успешных и солидных в области книгоиздательства. За эти годы они открыли много новых и ярких имён современных авторов, и Петир в тайне очень гордится своими достижениями. Да, все успехи своего бизнеса он неизменно считает своими личными, поскольку абсолютно все рукописи, которые они берут в печать, прочитываются им лично, и он один решает, подписывать в итоге контракт с автором или нет. Конечно, это занимает уйму времени, но зато он полностью уверен, что проходная муть никогда не будет издана под логотипом с птичкой пересмешником, ему нужны только бестселлеры, и никак иначе.
Все сотрудники издательства в курсе, что у владельца крутой нрав, и те, кто доставляет ему слишком много неудобств, надолго на этой работе не задерживаются. Неудобство для мистера Бейлиша - это трата его драгоценного времени на прочтение плохих текстов. Если редактор присылает ему две рукописи, которые мистер Бейлиш в итоге не одобряет - его неизменно ждёт увольнение.
За годы совместной работы Рос уже научилась определять, понравится ли боссу текст или нет, иногда она даже пытается спасти шкуры тупых редакторишек, подсунувших ему невесть что. Сама отбраковывает откровенный бред, из того, что ему прислали, и выбирает только самое стоящее. Зарплату ей поднять, что ли… Да, и волосы пусть перекрасит.
Мысли о рыжих волосах Рос снова возвращают его к тяжким воспоминаниям о ней.
Он не видел её уже три месяца, ни разу не видел с того самого вечера, когда выгнал её и приказал больше никогда не появляться в его жизни.
Она и не появлялась.
С того дня в её квартире было тихо и ни он, ни соседи, больше её не видели. Он спрашивал. Ненавидел себя за это, но спрашивал. И за то, что постоянно прислушивался в надежде услышать цокот её каблучков над головой, тоже ненавидел себя до одури. Но сверху не доносится ни звука.
Санса просто исчезла.
Ему не хочется признаваться в этом, но за три прошлых месяца он сильно постарел, осунулся весь, под глазами мешки, лицо опухшее какое-то. Надо бы меньше пить, но как не пить, когда в квартире такая оглушительная тишина, только Варис топает из угла в угол, смотрит на окно и тяжко вздыхает. Тоскует.
Петир пьет коньяк, реже виски, и пытается не думать.
А ещё ему снятся сны. Сны, в которых она так же, как тогда, нежно держит его лицо в своих ладошках и шепчет, шепчет ему прямо в губы “Папулечка, ну что ты…”, и тогда он уже не отталкивает её, не орёт, нет, он прижимает её к себе, вбирает её в себя всю, без остатка, так, что дышать невозможно и накрывает её мягкие, чуть припухшие губы своими. На вкус она невероятная, и она не сопротивляется, наоборот, она сама льнёт к нему, притягивает его лицо к себе и целует, целует, зажмурив глаза от счастья.
Каждый раз после такого сна он начинает пить с самого утра.
И он понимает, конечно, понимает, что всё это очень, очень глупо, ведь у них всё равно ничего бы не вышло, и дело даже не в том, что он старше неё на целую жизнь, а, скорее, в том что она по сути своей всё ещё ребёнок, пусть даже и совершеннолетний, но ребёнок. Как можно всерьёз строить отношения с кем-то, кто без остановки кривляется, отпускает дурацкие шуточки, может в любой момент сотворить какую-нибудь несусветную глупость и говорит что-то вроде “ну триндец внатуре ваще”.
Спать с ней… От этой мысли его знобит. Чувствует себя каким-то конченым педофилом. Даже подташнивать начинает. Не от неё, нет. От себя. Потому что он этого хочет. Не смотря ни на что, хочет её.
Есть ли какой-нибудь смысл отрицать очевидное?
Он любит её.
Он, Петир Бейлиш, любит грёбаную Сансу Старк.
Но любовь эта неправильная. Невозможная.
Любовь, у которой нет будущего.
***
Хуже всего ему приходится по выходным, когда офис закрыт и рабочие вопросы уже не отвлекают от мыслей о ней, поэтому он берёт несколько рукописей на дом и убивает время за чтением очередного детективного или философского опуса с претензией на культовость. Чаще всего практически все рукописи оказываются совершенно негодным материалом, и он пытается понять, то ли авторы стали хуже, то ли ему стало сложнее угодить. Придирается к каждой мелочи, всё ему не то и не так.
Папки, подсунутые Рос, он тоже взял с собой и к вечеру воскресенья перечитал почти все, только одна осталась, последняя.