Океан и Деградация - "Paprika Fox" 12 стр.


«Простите, это моя вина. Я не досмотрела».

Задерживаю дыхание, дабы уберечь себя от возможной потери контроля над ним, пока перед глазами всё плывет от слабости, отчего прекращаю четко видеть сверкающий ключ. А голоса в голове звучат громче.

«Тея, зачем ты это сделала?»

Мычу, с болью сжав веки, и ладонью накрываю лоб, испытывав боль нешуточной силы, когда давление бьется о виски, желая вскрыть мой череп изнутри. Покачиваюсь на ногах, резко оборачиваясь, и хватаюсь свободной рукой за край дивана, осторожно присаживаясь на него. Морщусь, старательно игнорируя рвотные позывы.

Сгибаюсь, локтями упираясь в колени. Насильно меняю поток мыслей, чтобы избавиться от гнетущих воспоминаний, что властвуют внутри сознания, вырывая мои нервы с корнями.

Если я хочу остаться здесь, то мне нужно постараться найти общий язык с этими людьми. Роббин права. Тут у меня больше свободы, поэтому я смогу добиться желаемого. Всё равно не рассчитываю задерживаться надолго, но короткий период времени мне придется пытаться быть общительной.

Лишь бы меня не вернули обратно.

***

Шумный кабинет. Звонок уже прозвучал, но учитель не торопит учеников умолкнуть, пока сам собирается с мыслями, что-то фиксируя в журнале с особо серьезным видом. Большая часть девушек собирается у парты Брук, которая чувствует себя своего рода королевой вечера, поскольку находится в центре внимания, и каждая из участниц беседы замолкает, когда Брук встревает, высказываясь. И мало, кто считает верным её перебивать. Да, девушка пользуется популярностью, и ей это нравится. Брук чмокает накрашенными губами, подпирая щеку ладонью, и звонко смеется вместе со всеми.

Таким же образом собирается и мужская половина класса. Только у этого «круга» авторитет иной, и Дилан не испытывает дискомфорта от осознания, что его постоянно дергают, вынуждая быть центром громкого общения. Парень сидит на краю парты Дэна, который, в отличии от остальных, листает учебник, в поисках шпаргалки, которую сделал вчера для сегодняшнего теста. Он мог бы и не заморачиваться. Обычно у О’Брайена списывает, хотя тот вовсе не готовится. Это постоянно поражает.

— Девчонки, — с тихим визгом к группе девушек подбегает запыхавшаяся блондинка с пышным бюстом, которая вечно опаздывает на занятия, но сегодня у неё особая причина. Девушка-сплетница, приносящая новости, как сорока серебро. Её большие голубые глаза сверкают, ведь она узнала кое-что интересное, и ей не терпится поделиться услышанным с остальными.

— Знаете… — выдыхает, привлекая внимание. — Знаете, кого встретил мой брат вчера? — ставит одну руку на талию, оглядывая присутствующих, и наклоняется, опираясь на стол Брук, которая с улыбкой вопросительно кивает. Блондинка хлопает ресницами, прошептав:

— Норама.

Девушки тут же начинают шептаться, издавая протяжное мычание, а уголки пухлых губ Брук опускаются. Она с напряжением смотрит перед собой, медленно опуская взгляд ниже, пока одноклассницы заваливают блондинку вопросами, а той отнюдь нравится подобное отношение, поэтому она гордо поправляет завитые локоны волос, купаясь в лучах всеобщего внимания.

Брук с тревогой хмурит брови, оглянувшись на группу парней, среди которых с волнением, перехватившим дыхание, находит Дилана, стоящего к ней спиной. Он улыбается, принимая активное участие в разговоре, и звонко смеется, не ощущая на себе колкого взгляда девушки, и та медленно отворачивает голову, с большим напряжением уставившись в поверхность парты.

Норам. Вернулся?

А Дэн видит. Ему не требуется скрывать свое внимание, которым он окидывает Брук, ведь его и без особых усилий никто не замечает. Поглядывает на девушку, озадаченно сводя брови к переносице, и откладывает учебник, задумчиво покосившись на друга.

***

Черт.

Сжимаю пальцами края рукавов, растирая ими ткань свитера. На животе небольшое пятно от красной краски, я случайно обронила на себя баночку гуаши, когда рисовала. Провела в сарае весь день, пришлось солгать Роббин, что я принимала лекарства и обедала. Только сейчас, вечером, отзываюсь на просьбу женщины вернуться в дом, пока не разыгрывается сильная буря. Ветер грозно воет, сочась через небольшие дыры в оконной раме, отчего уши одаряет громкий свист. В небе гремит куда мощнее, чем утром. Я могу уловить, как ветви деревьев барабанят по крыше строения. Небо чернеет, облака сворачиваются, а со стороны берега доносит тревожный вой сирены, предупреждающий о надвигающемся шторме.

Пытаюсь как-то скрыть пятно. Не то, чтобы меня заботит внешний вид, просто не хочу пачкать единственную вещь, в которой мне комфортно.

Выхожу из сарая, воспользовавшись ключом, чтобы закрыть дверь, и еле удерживаюсь на худых ногах, пока торопливо направляюсь к террасе, чтобы ухватиться за перила и подняться в безопасность. Открываю дверь, оказываясь в теплом доме. На улице тут же начинает моросить дождь, с каждой секундой усиливаясь и увеличивая размер капель. Иду к кухне. За окном гремит — над головой мерцает свет. Перепады электричества. Я останавливаюсь, подняв взгляд на лампу, чтобы проследить за её нервным дрожанием, а вот мимо проходящий Дилан не придает происходящему значения. Видимо, подобная погода — частое явление, поэтому должной реакции дрожание пола под ногами не вызывает. Парень заходит на кухню, на которой Роббин готовит ужин. Я натягиваю рукава кофты так, чтобы скрыть запястья, и складываю руки на груди, когда встаю в дверях, окинув помещение взглядом. Женщина возится у плиты, поблагодарив сына, который приносит из кладовки пару помидоров для салата, принявшись их мыть, хотя женщина уверяет, что сама способна с этим справиться. Вид у неё усталый.

Роббин отвлекается от плиты, на которой жарит картошку, и хочет обратиться ко мне, но её взгляд натыкается на красное пятно, горящее на ткани моего свитера, поэтому дальнейшая реакция логична и ожидаема:

— Боже… — она чуть ли за сердце от шока не хватается. Я начинаю качать головой, оттягивая свитер:

— Это краска, — виновато опускаю глаза, не в силах наблюдать за испугом, который женщина пытается выдохнуть из себя, когда опирается руками на свою талию. Перевожу взгляд на Дилана, который с большей хмуростью изучает мои красные ладони, прекратив мыть овощи.

— Просто краска, — повторяю. — Извините.

— Ничего, — реакция Роббин мне ясна. Женщина указывает ладонью на мой свитер:

— Давай, я постираю, — начинает вытирать руки о полотенце. Я нервно качаю головой:

— Н-нет.

— У тебя нет одежды, верно? — женщина будто не слушает меня, я вижу, что она чем-то нагружена. — Надо с тобой в магазин выехать.

— Не нужно, я сама постираю сейчас, — уверяю, сжав пальцами ткань свитера, и с тревогой моргаю, ведь Роббин серьезным тоном повторяет:

— Так, снимай, — она явно не в настроении. — Дилан, — её руки необычно дрожат, пока она пытается ровно сложить полотенце. Парень оглядывается на неё, кажется, тоже обращает внимание на состояние матери, поэтому спокойно кивает в ответ, выключив воду.

— Помнишь, мы вещи в том году собирали? — даже её голос звучит иначе. — Ей дай примерить, — смотрит на меня, пытаясь проявлять привычное тепло, но её улыбка выглядит болезненной. — Временно возьмешь, ладно? Да и жарко, Тея.

— Мне не жарко, — хочу отказаться лишь по причине нежелания отнимать чье-то время, но Роббин оказывает на меня эмоциональное давление, когда повышает голос:

— Нет, не спорь со мной. Ладно? — вновь ворошит ткань полотенца, никак не может уложить его на стол. — Дилан, покажи ей, — повторяет просьбу жестче, и парень набирает воздуха в легкие, с напряжением стрельнув в меня взглядом. — Тея, снимай, — Роббин хочет направиться в мою сторону, чтобы, по всей видимости, самой стянуть с меня свитер, поэтому я напуганно отступаю назад, плечом ударившись о дверной косяк:

— Но… — шепчу.

— Мам, она снимет, — словно гром. Дилан громко и твердо произносит, а женщина тут же останавливается в шаге от меня, опустив свои дрожащие руки, и оборачивается, с каплей беспокойства взглянув на сына, который сердито смотрит в ответ, сурово процедив:

— Сегодня самообслуживание, — резким движением выключает плиту, скинув сковородку в раковину вместе с недожаренной картошкой, на что мы с Роббин одинаково реагируем. Вздрагиваем от громкого звука.

— Иди спать, — парень будто приказывает, и я на подсознательном уровне ожидаю привычного сопротивления со стороны Роббин: сейчас она обругает его и отхлестает тряпкой, но женщина лишь набирает воздуха в легкие, не выдыхая его на протяжении нескольких секунд. Её взволнованный вид настораживает. Она выглядит растерянной, словно на мгновение теряет связь с происходящим. Переводит взгляд на меня, нервно улыбнувшись, и проходит мимо, ладонью погладив по спине:

— Проследи, чтобы Тея поела, — обращается к сыну, спешно покидая кухню, дабы направиться в свою комнату. Оборачиваюсь, с хмурой растерянностью провожая Роббин взглядом, пока она не пропадает за стеной второго этажа.

Медленно возвращаю голову в нормальное положение, опустив глаза. Смотрю в пол. Дилан вытирает ладони о полотенце, скомкав его и бросив на стол:

— Идем, — указывает мне, направившись в мою сторону, и я на автомате отступаю назад, позволив ему выйти с кухни. Парень направляется к лестнице, и мне приходится смириться. Что-то мне подсказывает, сейчас не удачный момент для сопротивления. Мне придется послушаться его, а то вдруг перепадет… Всё-таки, я в полной мере побаиваюсь этого типа.

Поднимаемся на второй этаж. Слышу классическую музыку. Она исходит со стороны двери комнаты Роббин. Её это успокаивает? Шагаю за Диланом, перебирая пальцами воздух, и с опаской шепчу:

— У неё что-то случилось на работе?

— Да, она сильно переживает, — на удивление, теперь парень говорит со мной с меньшей грубостью в голосе. — Она не злится, но её забота начинает пугать, — выражение лица серьезное. Тормозит у порога своей комнаты, указав пальцем в сторону ванной:

— Иди, кинь в стирку свитер, я пока найду вещи, — не дожидается моего ответа, я даже рот не успеваю открыть, чтобы проявить слабое противостояние. Проходит к себе, оставив дверь открытой, а мне остается лишь глотнуть комка в горле. Моргаю, еле удержав горячую жидкость внутри. Конечно, глаза слезятся, но мне приходится быстрым шагом отправиться в ванную.

Не стану спорить. Вдруг он меня ударит?

Захожу в ванную комнату. Странно, но классическая музыка и на меня действует успокаивающе. Я не теряю своего напряжения, но с меньшей моральной растерянностью подхожу к раковине, встав напротив зеркала. Поднимаю глаза. Смотрю на себя. Делаю это не так часто. Правда, всё равно никак не воспринимаю свою внешность. Обычно у человека есть определенное мнение на свой счет. У меня его нет. Просто я. Просто…

Проглатываю скопившуюся во рту воду, опустив ладони к краю свитера, и сжимаю ткань пальцами, неуверенно потянув вверх. Еле справляюсь, снимая одежду через голову, и успеваю потеряться в свитере. Дилан прав. У меня особая способность — теряться, не двигаясь с места. С легким головокружением опускаю руки, держа ткань, и поднимаю глаза, немного наклонив голову к плечу. Смотрю на свое отражение. Бледная кожа под белой майкой натянута до предела. Кости на груди под ключицами. Тонкие руки. Не могу разглядеть хотя бы намек на мышцы. Только острые угловатые кости. Оттенок моей кожи необычен. Отдает немного голубоватым, думаю, из-за количества синяков. Мне не нужно сильно биться, чтобы получить подобные отметки на теле. Поднимаю плечо, рассматривая след от тычка пальцами. О’Брайен вроде не прилагал усилий, а вот — синяк.

Бросаю свитер в корзину. Изучаю свое лицо. Думаю, я еще сбросила пару килограмм из-за стресса адаптации. Впадины вместо щек отчетливее, синяки под глазами обретают новый оттенок, темнее, чем прежде. Глаза больше. Их белок более голубоватый, нежели нормального, привычного цвета. От висков к щекам тропинка из бледных веснушек. Волосы. Надо бы их перезаплести, а то уже несколько дней пучок не распускаю. Боюсь, не смогу расчесать.

Изучаю майку. Даже лифчик не ношу. Мне он и не требуется. С моей-то фигурой.

Отворачиваю голову, вздохнув. И чего толку смотреть на себя?

***

Искать долго не приходится. Дилан вынимает небольшой чемодан с балкона, который был оставлен там, чтобы парень мог вернуться к разбору своих вещей, к чему он так и не вернулся. Приседает на край кровати, открыв молнию, и начинает зрительно изучать вещи, понимая, что ничего этой тощей не подойдет. Прислушивается к музыке — играет, значит, Роббин в порядке. Или вскоре будет. Наклоняется, начав перебирать вещи. И каждая новая рождает внутри непонимание — что им двигало, когда он покупал это всё? Даже пускает смешок, представляя себя в яркой футболке. Дилан что, чертов единорог?

Поднимает глаза, когда порог комнаты неуверенно переступает Тея, с неприятным покалываниям в ребрах сжав себя тонкими руками, и Дилан тут же резко отводит взгляд, дернув головой, чтобы не акцентировать внимания на нечеловеческой худобе. И тараторит:

— Мы никак не отнесем вещи. Они все стиранные, а некоторые я вовсе не носил, — выкладывает стопки одежды на кровать, не зная, что предложить болезненно костлявой девчонке, которая подходит ближе, чувствуя, как её охватывает физический и эмоциональный дискомфорт. Она опускает одну руку, второй нервно потирая плечо, усыпанное веснушками, и решает скорее покончить с этим — чем быстрее выберет одежду, тем быстрее скроется в ней. Встает у кровати, пытаясь не думать о том, что, хочет парень или нет, но он искоса изучает угловатое тело девушки. Испытывает… Прикрывает веки, ладонями скользнув по лицу. Окей. Отвращение. Оно не пропадет только потому, что об этом просит мать. Тея выглядит ужасно. Дилан просто постарается не придавать этому значения. Привыкнет, со временем.

Опирается локтем на колено, подперев кулаком щеку, и поворачивает голову, желая взглянуть на вещи, чтобы понять, что он может предложить девчонке, но задерживает внимание на опущенной руке, плечо которой эта мышь сжимает. На запястье странный синяк. Темный.

— Что это? — Дилан просто спрашивает, указывая пальцем на запястье девушки, которая просто отвечает:

— Ударилась, — и тут же решает перевести тему:

— Как много клетчатых рубашек, — наклоняется, осторожно перебирая вещи. Дилан устало усмехается:

— Было время я почему-то тащился от них, — выпрямляет спину, потерев ладонями «избитые» татуировками плечи. — Ты можешь взять, что хочешь, но, боюсь… — выдает основную мысль. — Велико будет, — еще раз окидывает взглядом тело девушки, пальцами почесав кончик носа. — Всё.

— Ничего, мне так нравится, — выбирает одну рубашку в темно-зеленую клетку, и поднимает её к лицу, чтобы рассмотреть цвет.

— Большие вещи? — Дилан поддерживает диалог. Так или иначе, он не стремится к общению с ней, но пытается наладить контакт, чтобы угодить матери, а то нервная система Роббин в последнее время всё чаще дает сбой.

— Да, в них комфортно, — Тея щупает ткань. Плотная и жесткая, после стирки. Такая приятная. Девушка надевает рубашку, кое-как справляясь с пуговицами, а Дилан щурится, немного отклоняясь назад, чтобы окинуть девушку взглядом:

— Ты любишь зеленый цвет? — начинает рыться в карманах джинсов.

— С чего взял? — Тея не собирается поправлять рукава. Ей нравится, что ткань скрывает ладони.

— Зеленый свитер, зеленая кофта, — Дилан хмурится на мгновение, ведь находит только зажигалку.

— Скорее… — Тея отходит назад, чтобы увидеть себя в отражении стекла окна. — Цвет хвои, — не смотрит на парня, поэтому не видит, как он вынимает упаковку сигарет. — Люблю хвою, — и вдруг слабо улыбается. — Третий факт обо мне.

— Я должен сказать что-то в ответ? — Дилан усмехается, предполагая, пока вынимает одну сигарету, сунув в рот.

— Мы не друзья, ты мне ничего не должен, — Тея немного меняет фразу, но смысл остается тем же. Парень сдержанно улыбается, чиркнув зажигалкой, и поджигает кончик сигареты, заставив Тею нервно обратить на себя внимание. Девушка опускает глаза. Смотрит на то, как Дилан втягивает никотин, пару секунд пялясь перед собой. Кажется, он ожидает интереса с её стороны, поэтому первым делом спрашивает, выпустив никотин через ноздри:

Назад Дальше