Я только рукой махнул: спорить с ним бесполезно. Это как Гермиона, только в десятки раз хуже. Честно сказать, столько упрямства я не встречал ещё ни в одном человеке.
– Я послушал этого бетховенского «Сурка», – говорю, громко хрустя конфетой. К сожалению, мой аппетитный хруст остаётся без внимания, если не считать кислое выражение лица хозяина квартиры.
– Ну и?
– Совершенно бредовые слова. Этот Гёте был какой-то несерьёзный поэт.
Меня одаривают фирменным взглядом, и Северус гордо вскидывает подбородок. Я внутренне ликую, радуясь, что к нему вернулось нормальное настроение. Разумеется, нормальное – в понимании Снейпа.
– Поттер, ты идиот. «Сурок» – это стишок для детей, какой текст ты ожидал там увидеть? Про несчастную любовь и вселенские страдания?
– Хм… там, помнится, было что-то про страдания. «Подайте грошик нам, друзья, сурок всегда со мно-ою», – фальшиво напеваю я. Северус демонстрирует высшую степень презрения.
– Гениально, Поттер. В тебе умер талантливый певец.
– Правда?
– Умер и подвергся процессам трупного разложения, – уточняет он. Я пытаюсь сдержать смех и фыркаю в чашку с чаем. Напиток приятный на вкус и совсем не горячий.
С того самого первого вечера Снейп ни разу не наливал мне крутого кипятка.
– И всё равно бредовые слова, – упрямо повторяю я, копируя выражение его лица. – «Сурок всегда со мною» – и каждый раз одно и то же!
– И всё же ты запомнил их. Так что, будь покоен, Гёте знал своё дело.
Решив благоразумно умолчать о том, что я выучил эту строчку только потому, что подставлял вместо слова «сурок» фамилию «Снейп», я прячу улыбку в чашке. Да уж. Детские песенки иногда бывают очень… задорными.
Мы здесь пробудем до утра,
И Снейп всегда со мною…
– Где ты там витаешь, Поттер? – рявкает Северус.
– Я слышал, как ты играл, – неожиданно для самого себя выдыхаю я, – очень красивую музыку. Что это было?
Он моргает и растерянно переводит взгляд на свои руки, сгибая и разгибая пальцы.
– Ты слышал?.. Вот как. Это… так, ничего особенного. Просто разминка.
– Просто разминка? Ты издеваешься? – Я недоверчиво качаю головой. – Она прекрасна, Северус! Почему ты не исполняешь её на концертах?
Звон чашек. Снейп вскакивает из-за стола, отчего тот издаёт жалобный скрип. Тёмное чайное пятно медленно расползается по скатерти.
– Почему не исполняю? Ах, почему не исполняю! Да потому и не исполняю, Поттер, что люди приходят на концерт послушать Шуберта и Бетховена, Шопена, на худой конец, а уж никак не полуночные бредни бывшего преподавателя консерватории Северуса Снейпа!
Пауза. Чёртова-чёртова пауза.
– Это… твоя. – До меня наконец доходит, – твоя музыка?
– Фантастика, Поттер. – Снейп возвращается за стол и устало откидывается на сидении. – Восемнадцать секунд.
– Что?
– Тебе потребовалось ровно восемнадцать секунд на то, чтобы прийти к правильному умозаключению. Эволюционная теория Дарвина налицо. Если так пойдёт и дальше, рано или поздно ты перерастёшь уровень питекантропа.
Я пропускаю привычную колкость мимо ушей, не отрывая пристального взгляда от Северуса. Долго-долго. В конце концов, ему это надоедает.
– Ну что ты уставился, Поттер? – Он выглядит измученным. – Говори, чего тебе надо, или иди уже, наконец… да вон хоть покурить сходи.
– Сыграй мне, – прошу, – своё сыграй. Пожалуйста.
– Мне стоило это предвидеть… – бормочет Снейп, пока мы идём в гостиную. – Заносчивый, наглый, высокомерный…
Старенькое пианино с тремя педалями с трудом умещается среди кучи шкафов и полок с книгами. Северус подталкивает меня к подлокотнику кресла.
– Садись. И молчи, ради бога. Только молчи.
Он опускается за рояль, делает простое движение кистями – и преображается как по волшебству. Строгий, прямой, обманчиво-хрупкий – он весь излучает силу, внутреннюю мощь, и меня заполняет какой-то первобытный восторг: от макушки до кончиков пальцев.
Музыкант. Композитор. Пианист.
Северус играет, и я вижу летнюю грозу: тёмное-тёмное небо, раскрывшее саблезубую пасть, ослепительные вспышки молний, слышу раскаты грома и почти чувствую, как тёплый ливень укрывает нас с головой. А потом приходит осень – тонкие пальцы быстро-быстро порхают по клавишам, и я отчего-то уверен, что это град, обрушившийся на Лондон вчерашней ночью. Движения рук замедляются, аккорды рассыпаются на отдельные составляющие, и кажется, будто это разноцветные листья осыпаются с деревьев, ковром стелятся под ноги.
Музыка затихает – очертания маленькой гостиной постепенно проступают из ниоткуда, становятся отчётливее, осязаемее.
Я смотрю на Северуса и вижу того Снейпа, которого встретил когда-то давно – в душном концертном зале в последний месяц зимы.
– Это… это…
Слова все какие-то ненужные, неправильные. Северус прикладывает палец к моим губам.
– Заткнись, Поттер, – шепчет он. – Просто послушай тишину.
И играет нежную, полную тоски и несбыточного счастья «Silence» Бетховена.
***
– Поттер, я тебя убью.
– Да брось! Тебе же понравилось.
– Понравилось, чёрт возьми?! По-твоему, мне могло понравиться торчать в закупоренной кабинке, болтаясь на высоте почти в сто пятьдесят метров над землей и выслушивая вопли восторженной толпы туристов? Нет уж. Я ещё не окончательно выжил из ума.
Лондонский Глаз возвышается над нами, как гигантское колесо-мутант, и отсюда выглядит довольно устрашающе. Северус стремительно удаляется прочь, всем своим видом демонстрируя оскорблённое достоинство. Я едва поспеваю за ним.
Он всё ещё ворчит, и я заключаю, что благоразумнее будет сделать вид, будто меня здесь как бы и нет. Пусть выговорится. Кто же знал, что человек, которого не пугают ночной Брикстон и тёмные кладбища, боится высоты?
Конечно, он скорее съест собственное пальто, чем признается в этом. Но мне всё равно стыдно. И немного радостно оттого, что он всё-таки согласился прокатиться на колесе обозрения, чёрт знает почему, но согласился.
Вот сейчас он поворчит ещё пару минут, поправит сбившийся на шее шарф и, обернувшись ко мне, требовательно спросит: «Ну, что там у нас дальше, Поттер?»
– Тауэр, Трафальгарская площадь и хороший итальянский ресторанчик на Пикадилли-сёркус.
– Исключено! – заявляет Северус. – Во-первых, я не попрусь внутрь какой-то средневековой крепости, а во-вторых, я принципиально не ужинаю в ресторанах.
Экскурсия по достопримечательностям Лондона была целиком и полностью моей идеей. Оказалось, что Северус, родившийся и выросший на окраине столицы, практически не знает собственного города! Мириться с этим моя душа не пожелала. Она жаждала справедливости.
А может быть, мне просто захотелось сделать для него хоть что-то, подарить хотя бы малую часть красоты взамен той, которой он научил меня.
– Не говори глупостей. Каждый, кто живёт в Лондоне, обязан хоть раз посетить Тауэр. Ему же почти тысяча лет, это сплошная история!
Снейп выглядит в высшей степени равнодушным к истории. Похоже, единственное, что действительно представляется ему интересным – это его любимая музыка и литература. У него в квартире так много книг, что они лезут изо всех щелей, вываливаются из шкафов и падают с полок. Пару раз они даже прилетали откуда-то сверху, ощутимо стукнув меня по голове. Так что логичнее всего было бы отвести Снейпа в национальную Британскую Библиотеку, но это чуть ли не единственное популярное место, где он уже побывал.
Естественно, всё получилось так, как хотел Северус. Вместо того чтобы заходить внутрь крепости, мы полюбовались ею снаружи, прогулялись по берегу Темзы и даже поднялись на Тауэрский мост. Постепенно наступал вечер, и с небом творились какие-то небывалые вещи. С правой стороны моста оно было безоблачно-ясным, в то время как с левой – клубились тяжёлые серые тучи.
– М-да, – только и смог сказать Северус, задумчиво разглядывая плотную завесу дождя, которая медленно, но неотвратимо плыла в нашу сторону. – Замечательный, предсказуемый лондонский климат.
– Зато он быстро кончится, – резонно заметил я, кивая на ясную полосу неба чуть дальше. – Только надо бы где-то спрятаться…
После дождя воздух всегда какой-то особенный, влажный. Им хочется дышать и дышать.
Жить хочется.
– Тебя становится всё больше и больше в моей жизни, Поттер, – говорит Снейп, стоя посреди Трафальгарской площади и глядя на торчащую вдалеке верхушку Биг-Бена.
Не дождавшись продолжения, я осторожно уточняю:
– Это плохо?
Северус переводит на меня нечитаемый взгляд. Я всматриваюсь в чёрные зрачки, но вижу там только огни уличных фонарей.
– Это… странно.
Мимо снуют толпы туристов. Какая-то толстая тётка визгливо покрикивает на молодого паренька с фотоаппаратом. Маленький мальчик рассыпает попкорн, и стая наглых чаек тут же слетается на место происшествия, расталкивая друг друга жирными белыми боками.
– Я чувствовал себя не менее странно, когда ты внезапно ворвался в мою жизнь.
– Звучит как обвинение.
– Нисколько.–Я невесело усмехаюсь. – Мне некого винить в собственной глупости.
Чайки устроили шумную уличную драку. Мальчик весело смеётся и высыпает оставшийся попкорн прямо в образовавшуюся кучу малу.
– Значит, ты жалеешь.
Это не вопрос – просто констатация факта. Лицо Северуса наполовину скрыто в тени и похоже на белую восковую маску. Я осторожно дотрагиваюсь до его руки и повторяю настойчиво:
– Нисколько.
Пауза.
– Я не понимаю.
– Ну, я вёл себя как полный кретин. Преследовал тебя, провоцировал бесконечно, цветы эти, опять же… Честно говоря, я был уверен, что однажды ты меня убьёшь.
Северус насмешливо поднимает бровь:
– Я был близок к этому.
– Ну вот, об этом и жалею. Наверное, сейчас я бы начал наше с тобой знакомство по-другому.
– И как же? – с любопытством спрашивает он.
– Хм, даже не знаю. Наверное, потащил бы тебя в какой-нибудь музей искусства. Или на концерт классической музыки.
– О, ради бога, Поттер. – Снейп закатывает глаза. – Как будто в моей жизни недостаточно концертов. Уж лучше твои цветы.
– Ты же их ругал тогда, помнишь? – Улыбаюсь.
– На самом деле, не самый плохой выбор. Если бы ты подарил мне розы, я бы точно швырнул их тебе в лицо.
– А я всё ждал, когда ты так сделаешь.
– Ещё не всё потеряно, Поттер. – И он улыбается, боги, на самом деле улыбается. – Главное – не теряй надежды.
Ужинаем мы прямо у Темзы, в маленьком прибрежном кафе, где подают потрясающую сангрию и паэлью, обжаренную на гриле. К чёрту рестораны, думаю я, Северус всё равно ни за что не позволил бы мне оплатить его ужин. Тем более что здесь даже есть горчица и мой любимый острый соус Чили.
Река течёт медленно и лениво, с навеса на наш столик плавно опускается ярко-жёлтый лист, чуть влажный после дождя. Проклятая сангрия подбивает курить и совершать глупости, из динамиков напротив доносится мелодичный голос Фрэнка Синатры:
The shadow of your smile when you are gone will colour all my dreams…
– Давно хотел спросить… почему ты работаешь в этой дыре?
У Снейпа такой вид, что у меня не остаётся никаких сомнений: глупость я всё-таки совершил. Но отступать поздно. Видимо, он тоже это понимает.
– Поясни, будь добр, что именно ты имел в виду.
– Ну… с твоими талантами ты мог бы давать сольные концерты. Или стать известным композитором, сочиняя пьески для престарелых олигархов. Знаешь, есть такие богатенькие псевдо-любители искусства. Что скажешь? Я мог бы стать твоим пиар-менеджером.
– Ради бога, Поттер, избавь меня от своих фантазий. – Он морщится и отворачивается, провожая взглядом проплывающий мимо паром с туристами на борту. Какие-то улыбчивые японцы успевают сделать парочку наших фотографий. Северус рычит, и они поспешно скрываются на палубе.
– Нет, я серьёзно. Не думаю, что захудалый концертный зал на окраине Лондона – это твой потолок.
Look into my eyes, my love, and see all the lonely things you are to me… – поёт Фрэнк Синатра.
– У тебя есть мечта, Поттер? – неожиданно спрашивает Северус, впиваясь в меня взглядом.
– Э-э…
– Понятно. Забудь. – Он выглядит разочарованным.
Нет, конечно, у меня есть мечта, что бы он там ни думал, но не могу же я вот так взять и заявить ему прямо в глаза: «Я хочу быть с тобой, ты, грёбаный идиот, который не видит дальше собственного носа».
Наверное, надо сказать что-то другое, пока он не решил, что я слишком туго соображаю.
– Ну, раньше я мечтал стать врачом. Если честно, даже не рассматривал других вариантов. А теперь… не знаю. Всё сложилось как-то неправильно. Так не должно быть.
– Отчего же не должно? Мы можем сколько угодно строить проекции и планы на будущее, но что-то обязательно пойдёт не так. Мечты имеют мало общего с реальностью, Поттер. Смирись – и тебе станет легче.
– И как – помогло? – спрашиваю нагло. – Тебе, Северус – тебе стало легче?
Он заметно мрачнеет. Даже не верится, что совсем недавно улыбался.
I will be remembering the shadow of your smile…
– Тебе обязательно вести этот бессмысленный разговор?
– А тебе обязательно хоронить себя в сорок лет, оплакивая шансы, которые ты однажды упустил? Оглянись вокруг, Северус. Вот она – жизнь. Настоящая.
– Тебя это не касается, – резко говорит он. – Не лезь не в своё дело, мальчишка!
Качаю головой. Ты поймёшь, Северус, ты сам всё увидишь. Я покажу тебе.
– Пойдём отсюда, – говорю мягко, – пойдём. Самое время распугать толпу зевак на Пикадилли.
========== 5. ==========
Всё заканчивается внезапно, душным октябрьским вечером, посреди холодной гримёрки, где я терпеливо дожидаюсь Северуса после его первого сольного концерта. «Приходи, сегодня будет нечто особенное», – загадочно шепнул он мне за утренней чашкой чая, когда я привычно забежал к нему после занятий. Если бы я знал, что именно меня ждёт, я бы… да ничего бы я, наверное, не сделал. Потому что где-то в глубине души с самого начала не сомневался: рано или поздно это случится.
Весь вечер я провёл как на иголках. Привычное место в четвёртом ряду казалось неправильным и неудобным, слишком далёким от сцены, и я беспомощно ёрзал на жёстком стуле, кусая губы от волнения. Северус казался таким непривычно далёким в своём чёрном костюме, отстранённым и собранным – чужим, и от всего этого хотелось выть. Или сделать несколько шагов, подняться к нему на сцену, потянуться к плотно сомкнутым губам и забыть обо всём на свете.
А потом он поднял глаза – и взглянул прямо на меня. Было в его взгляде что-то такое… невозможное. Отчаянное. Как эти несколько шагов, которые я так и не сделал.
Концерт прошёл будто в тумане. Едва только стихли аплодисменты, как я рванул со своего места и бросился в знакомую уже тесную гримёрку. Мне больше никто не препятствовал. Охранник бросил вслед что-то приветственное, но я пронёсся мимо, не слыша ничего, кроме стука собственного сердца.
Он пришёл.
Я молча поднялся к нему навстречу, сделал шаг – и понял, что это всё. Конец.
Роскошный букет белых калл оказался в мусорной корзине.
– Как ты мог, Поттер? – выплёвывает он мне в лицо. – Какого чёрта?
И швыряет к моим ногам другие цветы – те самые, что ещё вчера лежали на кладбище, на могиле Ремуса Люпина.
– Я просил тебя не лезть не в своё дело, просил? Я впустил тебя в свою жизнь, но этого оказалось мало. Тебе всегда мало, Поттер. Ты ненасытное, прожорливое чудовище, которое привыкло получать всё что хочет, не спрашивая разрешения.
Он говорит, говорит, и в тишине опустевшего здания каждое слово звучит как гром с небес, как грязный аккорд в безупречно сыгранной сонате. И невозможно ни скрыться от этой лжи, ни оправдаться.
– Теперь ты счастлив, Поттер? Ты влез в моё настоящее, в моё прошлое, так что мне сделать теперь, чтобы ты остался доволен? Отдать тебе своё тело? Легко! Ну же, Поттер, давай займёмся сексом, перепихнёмся прямо здесь, в этой комнате. Этого ты добиваешься? Говори! Этого?