Северус стоял в оцепенении, пытаясь взять себя в руки, по полу растекалась липкая слизь, а зелёные глаза мальчишки смотрели растерянно и… понимающе. Определённо, это было больше, чем он мог вынести.
– Что ж, Поттер. – Усилием воли Северус подавил желание проклясть мальчишку: – Похоже, мы сдвинулись с мёртвой точки. Не помню, советовал ли я вам применять щитовые чары… однако они, без сомнения, оказались эффективными.
Когда Поттер ушёл, Северус подошёл к стоящему на столе думосбору и аккуратно опустил туда новое воспоминание. Прозрачная поверхность на мгновение пошла рябью, потом разгладилась, и Северус вновь увидел это странное выражение на лице Поттера, которого, определённо, не должно было там быть и которое не поддавалось объяснению. Отпрыск Джеймса по определению не мог смотреть на своего ненавистного преподавателя с сочувствием или – упаси Мерлин! – с жалостью. Северус зарычал, и физиономия Поттера тотчас исчезла, уступив место привычному серебристому сиянию.
Он благополучно не вспоминал об инциденте – до тех пор, пока не обнаружил Поттера скрюченным у того самого стола и полностью погружённым в самые отвратительные, самые стыдные воспоминания его юности. Банка с сушёными тараканами оказалась самой незначительной потерей того вечера, и Северус подумал: хуже уже не будет.
Он понял, что ошибся, когда отвратительный, мерзкий наглец явился к нему на следующий день. Северус открыл дверь и на мгновение потерял дар речи – разумеется, Поттер воспользовался этим, чтобы открыть свой поганый рот. Он сутулился, спрятав руки в карманах мантии, на скулах алели некрасивые пятна румянца, и Северус бездумно разглядывал их, пока не выловил из бессвязной речи мальчишки совершенно невозможное слово «простите».
Простите?!.
– Пятьдесят баллов с Гриффиндора! – заорал он во всю мощь лёгких. Поттер вскрикнул и отшатнулся, едва не потеряв равновесие. – ВОН ОТСЮДА, мерзкий выродок!
Ему пришлось выпить флакон полынной настойки, чтобы руки перестали дрожать от гнева. Он мельком подумал, что даже Джеймс не вызывал в нём такой ненависти, как бы абсурдно это ни звучало. Несомненно, Поттер унаследовал лучшие качества своего отца – отвратительный, самовлюблённый, наглый, отвергающий все запреты недоносок – но теперь он и на шаг не приблизится к Снейпу, уж Северус об этом позаботится.
К сожалению, он недооценил упрямство гриффиндорцев.
Поттер преследовал его всюду: задерживался после занятий, ошивался у подземелий, случайно натыкался на него в коридорах. Северус снимал баллы, сыпал отработками (с Филчем), поливал его такой грязью, что самому становилось неловко – и ждал, когда мальчишка оставит свои нелепые попытки поговорить. Однако запасы полынной настойки закончились раньше.
Он как раз варил новую порцию, когда Поттер внезапно материализовался в лаборатории, отбросив какую-то прозрачную тряпку, и решительно сделал шаг навстречу:
– Прежде чем вы убьёте меня или снова снимите баллы, – он усмехнулся, – вам придётся меня выслушать.
Северус в изумлении замер и сжал зубы так, что хрустнула челюсть. Он чувствовал себя хищником, загнанным в угол: если проклятый мальчишка только посмеет сделать его позор достоянием общественности, его репутация будет испорчена раз и навсегда; они все будут показывать на него пальцем, они не забудут этого до скончания веков… Он почти видел пёстрые заголовки Скитер, почти слышал хохот учеников, но Поттер снова вмешался – и вдруг рассмеялся по-настоящему:
– Вы серьёзно решили, что… ох, профессор, – он улыбнулся той обезоруживающей улыбкой, которую Северус прежде мог наблюдать лишь издали. И почти сразу же вновь стал серьёзным. – Я никогда бы не опустился до такого. Если не верите – наложите на меня Обливиэйт, но прежде позвольте сказать.
– Кажется, вы, Поттер, считаете, что можете безнаказанно вытворять всё что угодно. Например, врываться в личные покои преподавателя, – холодно произнёс Северус, скрывая удивление, которое вызвали в нём последние слова мальчишки. – Уверяю вас, это самая большая ошибка в вашей жизни. Вы – дерзкий наглец, который пользуется тем, что ему потворствует директор, но я найду на вас управу, и тогда…
– Нет, сэр, – перебил его Поттер, – вы неправы. Самая большая ошибка в моей жизни – то, что я позволил другим влиять на меня, используя мою детскую любовь к отцу и внушая ложные гриффиндорские идеалы. – Он шумно выдохнул, а Северус захлопнул рот, который всё это время держал открытым. – Я много думал об этом, сэр. Все эти дни. И я хочу сказать, что… вы, конечно, тот ещё ублюдок, но теперь я хотя бы знаю, кто приложил к этому руку, – горькая усмешка. – Я хотел быть похожим на своего отца, хотел брать с него пример… и ненавидел вас, когда вы говорили про него гадости. А теперь оказалось, что вы говорили правду, и я… я больше не могу вас ненавидеть. Потому что знаю, каково это – когда ты один против всех.
Поттер сжал кулаки и поднял на Северуса совершенно несчастные глаза. Лили – мелькнула мысль. Мелькнула и исчезла.
– Это всё ужасно глупо, и Рон бы сказал, что я сбрендил, но… я прошу у вас прощения. За думосбор – это было очень подло с моей стороны. Да и вообще… за всё.
Мне не стыдно, сказал себе Северус. Мне совершенно не стыдно, и я нисколько не удивлён. Это же Поттер – он всегда выкидывает нечто отвратительное. И сам он – отвратителен, воплощение гриффиндорской непредсказуемости.
– С чего вы решили, что меня должны волновать ваши извинения?
– Ну что вы. – Поттер снова посмел улыбнуться. – Как я мог хотя бы заподозрить подобное? Считайте, что это было нужно мне.
– Я что, похож на жилетку для рыданий? – хрипло пробормотал Северус, чувствуя нарастающую мигрень. Зелье в котле слабо булькнуло и отчётливо запахло тухлыми яйцами.
– Оно теперь испорчено, да? – виновато спросил мальчишка. – Простите, сэр, я не хотел… Вы будете накладывать Обливиэйт?
– Пошёл вон, Поттер. – Северус устало махнул рукой. – Прочь. Немедленно.
Наглец умудрился послать ему сочувствующий взгляд, но благоразумно ретировался, пока Снейп не поторопил его каким-нибудь особо мерзким проклятием.
Чёрт знает что, подумал Северус, взмахом палочки уничтожая неудачное зелье.
Чёрт знает что.
Весь следующий год остался в памяти большим туманным пятном, из которого нельзя было извлечь ничего конкретного. Какие-то люди, уроки, Волдеморт, обрывки разговоров, смутные образы, проникновенные речи Дамблдора. И Гарри Поттер – постоянно, неизменно, всюду. Северус подозревал, что мальчишка и стал причиной провалов в памяти; во всяком случае, его память отказывалась фиксировать подобное.
С ним что-то происходило – неопознанный вирус или проклятие, странные симптомы вроде тепла в груди и учащённого сердцебиения. Иногда ему достаточно было просто подумать о Поттере – и желудок простреливало иглой, а в ушах появлялся шум, похожий на шторм в океане. Порой Северус случайно натыкался на Поттера в коридорах и мог видеть ту самую обезоруживающую улыбку, посланную одному из его надоедливых друзей. И чем больше Северус изводил мальчишку на своих уроках, тем чаще эта улыбка вставала перед глазами.
Когда появилась рыжая Уизли, Северус вздохнул свободно. В конце концов, у него были дела поважнее, чем заботиться о юнце, которому предстоит одолеть самого тёмного волшебника столетия. Не то чтобы он доверял девчонке, но, по крайней мере, теперь Поттер был под присмотром. А холод, поселившийся в груди – не что иное, как последствие круциатусов Лорда.
Через месяц Малфой починил Исчезательный шкаф, Дамблдор погиб, а Северус едва не умер от боли в сердце. Он выполнил свой долг, он держал себя в руках, но лютая ненависть и неподдельное горе в глазах мальчишки – не по годам печальных глазах – почти уничтожили его. Это было… неожиданно, и Северусу пришлось жить и бороться дальше с осознанием того, что он в очередной раз сломал собственную жизнь. Разрушил часть себя.
К концу бешеной гонки за Поттером и хоркруксами он был уверен, что разрушать ему больше нечего, и умирал со спокойной совестью. Он разворотил собственную душу, обнажил всё, глядя в глаза мальчишке и безуспешно пытаясь прочитать их выражение. Он позволил себе последнюю мысль, что, отдав воспоминания, он смог (сможет?) разрушить ненависть Поттера – слишком тяжёлое чувство, чтобы с ним умирать. А потом стало тепло, и Северус просто закрыл глаза.
В тот день Поттер спас его. Конечно, помимо этого Поттер спас всю Британию, но Северус всё равно злился. До тех пор, пока мальчишка не навестил его в Мунго.
Именно там, неуклюже бухнувшись на колени, Поттер впервые обнял его.
***
Тёплый летний вечер медленно превращается в ночь, терраса ресторана напротив давно опустела, а Северус всё ещё сидит на скамейке под оливковым деревом и смотрит на расчерченную огнями улицу. Юноша, до боли похожий на Поттера, ушёл вместе со своим спутником, и оба были так увлечены разговором, что не смотрели по сторонам. Северус был только рад этому: слишком много впечатлений для одного дня. Он чувствовал, что сейчас не лучшее время испытывать судьбу, заглядывая в глаза незнакомца; не время преграждать им путь, чтобы сойти с ума или умереть от разочарования. Гораздо лучше провести эту ночь, убеждая себя в том, что Поттер действительно здесь. Что спасительное спокойствие, годами выстроенный мир Северуса вновь перевернулся с ног на голову, придавив его синим, бескрайним небом Италии.
Которое теперь сплошь усыпано звёздами, словно жемчужной крошкой.
Этот юноша был возмужавшей, загорелой копией Поттера, без очков и шрама на лбу, который Северус когда-то так любил прослеживать пальцем. Но у него были зелёные глаза и обезоруживающая улыбка, а ещё он ушёл вместе с тем высоким итальянцем, и от всего этого голова шла кругом. Определённо, пора возвращаться в отель, пока он не напугал кого-нибудь из этих беззаботных идиотов чересчур странным выражением лица.
Будь проклята Гильдия Зельеваров с их сумасбродными идеями. Будь проклята ненормальная Макгонагалл.
Будь проклята его жизнь.
Cagata!*
***
Объятия были дружескими и, пожалуй, слишком крепкими для больного, чудом избежавшего смерти пару дней назад. Северус зашипел и попытался оттолкнуть Поттера, но непослушные руки лишь слабо царапнули тёплую худощавую спину. Неужели орава поклонников до сих пор не откормила народного героя?
– Я так рад, профессор! – Мальчишка, наконец, удосужился отпустить его и уселся на край больничной койки, возбуждённо блестя глазами. – Я всегда знал, я верил, что вы один из нас!
При мысли о том, что Поттер теперь знает всё – или почти всё – Северус почувствовал неуместный стыд. Скривившись, он холодно произнёс:
– Помнится, всего несколько дней назад вы были убеждены в обратном.
Поттер неожиданно стал серьёзным. Северус в очередной раз отметил, как быстро меняется его настроение, и какой он всё ещё нелепый ветреный мальчишка. Стало горько.
– Я… хотел поговорить об этом.
– Не думаю, что это хорошая идея.
– Нет-нет, сэр, это не то, что вы подумали! Я не собираюсь обсуждать ваши воспоминания или что-то вроде того – я знаю, что вы ни за что не позволили бы мне увидеть их, если бы не… – он шумно сглотнул, – если бы был другой выход. Но…
– Но его не было, – мрачно сказал Северус.
– Да, – вздохнул Поттер. – Его не было.
Он нахмурился, нервно покусывая ноготь и глядя куда-то в окно. Такая напряжённая задумчивость не шла Поттеру: отчётливей проступали лиловые мешки под глазами, взгляд потухал, а лоб прорезала глубокая складка. Всё это было неправильным, неестественным – Северусу хотелось взять это юное лицо в свои ладони и стереть с него горькую мудрость, страшные следы войны.
Не оставить даже памяти о ней.
– Я хочу, чтобы вы знали: вам ничего не грозит. Я найду способ убедить Визенгамот в вашей невиновности, не показывая воспоминаний. Ну… или показав лишь малую часть.
– Зачем вам лишние проблемы, Поттер? – устало спросил Северус. – Не проще ли было дать мне умереть спокойно?
– Как вы можете говорить такое?! – возмутился мальчишка. – Вы… вы ведь герой!
– Таких героев, как я, любят только посмертно.
– Вы сами не понимаете, что говорите. – Поттер неожиданно тепло ему улыбнулся. – Я только хотел сказать, чтобы вы не переживали обо всём этом и спокойно выздоравливали. Ну и… ещё кое-что хотел, если честно.
Северус насмешливо вздёрнул бровь. Злиться на мальчишку не получалось, особенно когда тот сидел на его кровати, поджав под себя ногу и слегка касаясь его бедра своей тощей коленкой.
– Я весь внимание.
– Спасибо вам, сэр.
– За что?
– За всё. И… я прошу у вас прощения.
– Тоже за всё?
– За то, что считал вас предателем.
– Вы действительно думаете, что меня волнуют ваши извинения?
– Ну что вы. – Поттер счастливо рассмеялся. – Как я мог хотя бы заподозрить подобное? Считайте, что это было нужно мне.
* — итальянское ругательство.
========== Глава 3. Нечто экстраординарное ==========
Северус встаёт на рассвете, когда Италия ещё только просыпается, разбрасывая повсюду мягкие, по-утреннему ласковые солнечные лучи. В их свете всё кажется светлее и проще, чем накануне, и вчерашняя встреча представляется Северусу досадной ошибкой, странной игрой утомлённого воображения.
Открытие ежегодного международного конгресса начинается в десять, и Северус решает посвятить оставшиеся часы самому себе. Он не делал этого так давно, что кажется нелепым начинать, но со вчерашнего дня внутри появилось странное предчувствие перемен, которые ещё не пришли, но уже маячат на горизонте.
Он включает радио, почти час отмокает в горячей ванне, тщательно расчёсывает отросшие за последний год волосы, перехватывая их сзади чёрной лентой. Сложнее всего подобрать одежду – Северус открывает гардероб и долго разглядывает ровные ряды однотонных мантий и рубашек в попытках найти хоть что-то, в чём он не сварится в первые же полчаса. В конце концов, он привычно облачается в чёрное и уже делает шаг в сторону двери, как вдруг его взгляд падает на синюю бархатную коробочку, которая вчера так и осталась лежать на дне чемодана. Северус задумчиво проводит по ней пальцем, медлит пару секунд, но всё-таки извлекает на свет массивную серебряную брошь, выгравированную в виде свёрнутой в кольца змеи. Змея угрожающе скалится, сверкая прищуренным изумрудным глазом.
Серебристо-зелёный символ Слизерина – как безвкусно и пошло. Такое мог подарить только один человек.
– Ты никогда не носишь ничего, кроме чёрного, так пусть будет хотя бы эта брошь. Мой маленький вклад в твой чрезвычайно скучный гардероб.
– Подумать только – и это говорит мне человек, который семнадцать лет ходил в обносках своего кузена в два раза больше его самого.
Звонкий смех.
– Ну, теперь-то всё изменилось… Брось, Северус, ты тот ещё эстет, но тебе чертовски идут цвета Слизерина. Можешь мне поверить.
– По крайней мере, не Гриффиндора. Хвала Мерлину.
– Северус! Не увиливай. Ты ведь будешь её носить?
Пауза.
– Раз ты так просишь… Гарри.
– Какая ирония, Поттер, – говорит Северус, прицепляя брошь к отвороту мантии. – Боюсь, я сохранил самый нелепый из твоих подарков.
Через минуту он аппарирует из номера. До начала торжественной церемонии остаётся полчаса – идеально, чтобы успеть занять достаточно уединённое место в зале и обменяться необходимыми любезностями со старыми знакомыми – с теми из них, кто всё ещё ошибочно верит, что из Северуса Снейпа можно извлечь какую-то выгоду.
Северус знает: его слава гениального зельевара и смелого учёного давно миновала, и искренне надеется, что желающих возобновить общение не найдётся.
– Северус, мальчик мой! Глазам своим не верю!
Мне стоило это предвидеть, думает он, с бесстрастной маской наблюдая за летящим к нему на полной скорости Слагхорном.
Время не пощадило его. Бывший декан Слизерина и друг Альбуса Дамблдора превратился в тучного старика, пусть и чрезвычайно бодрого для своих лет. Он почти бежит, раскинув руки, и широко улыбается Северусу, чем-то неуловимо напоминая печально известного Гилдероя Локхарта. Тяжёлая бархатная мантия немыслимого лилового оттенка волочится по полу длинным шлейфом.
– Мерлин мой! Сколько лет, сколько зим!
– Гораций, – сдержанно кивает Северус, с трудом сохраняя равнодушное выражение лица. Старый дурак орёт так громко, что добрая половина зала уже прекратила свои высокоинтеллектуальные беседы и теперь с любопытством их разглядывает.