Одолжив свою робу Джону, Шерлок был только в джинсах и рубашке на пуговицах, позаимствовав еще куртку Джона. Хотя он утверждал, что достаточно защищен и отлично знает повадки пчел, Джон всё же досадовал, что тот выглядел круто, а вот сам он похож на придурка. Это было… как идти к водоему с отличным пловцом, который непременно настаивает, чтоб у его подопечного были поплавки-нарукавники и спасательный круг-утенок на талии. [3]
Если бы не одна деталь, Джон, возможно, нашел бы чересчур неудобным выходить в таком виде. Но на голове у Шерлока была его желтая шляпа, а поверх нее, на шнурке, – белая кружевная накидка с рисунком из виноградных лоз. Тот был словно решительная «невеста», и Джон, не смущаясь более, готов был отправиться вместе с ним.
Он поддерживал дым, как говорил ему Шерлок, особо следя за тем, чтоб держать в едком облаке голые руки Шерлока, пока тот осторожно снимал деревянную крышку с улья, стоящего возле деревьев в саду. Всё было так, как Джон ожидал, что, само по себе, удивляло. Он признал цвет и форму сот, огромное количество пчел, что цеплялись за них, дрожа и вибрируя, – черные с золотистым, – такие же, как он видел в разных телепрограммах. Квадрат маски, ограничивающий обзор, лишь добавлял всему ощущение иллюзорной действительности. Он почти ожидал, что раздастся голос Дэвида Аттенборо [4], ведущего свой рассказ, вместо знакомого голоса Шерлока.
— Видишь? — спросил Шерлок, указывая на скопление пчел. — Они сейчас поедают мед, готовясь покинуть улей.
Джон слегка поднял голову – движение, полностью скрытое «безразмерным» костюмом.
— Почему они хотят улетать?
— Из-за огня. — Шерлок быстро коснулся руки, в которой Джон держал окуриватель. — Дыма без огня… — сказал он, отбрасывая конец известной пословицы. — Потому-то дым ослабляет их оборону. Мы намного меньше опасны для них, чем огонь. Они умные, но им всё же не удается побороть свои основные инстинкты, если речь идет об их выживании. Поколение за поколением, они попадаются на эту дымовую уловку.
— К счастью для тебя. — Джон снова направил струю дыма на улей, находя затруднительным отличить разъяренную пчелу от голодной.
Шерлок кивнул, его кружевная вуаль закрывала большую часть лица, когда он осматривал вытащенный образец.
— Пчелиной матки здесь нет.
— Это хорошо?
— Ну, нет, если я хочу тебе показать ее. — Он поближе поднес Джону рамку. — Хотя яйца здесь есть. И различные стадии личинок. Хочешь знать, как отличить нектар от пыльцы? — спросил он, в то время как пчелы ползали по его незащищенным пальцам, но ни человека, ни насекомых, казалось, это ничуть не заботило.
Джона, честно сказать, не слишком интересовали пчелы теперь, когда он был в самой их гуще. Но он кивнул, продолжая окуривать, и смирившись с предложенной темой. Это было лучше, чем сидеть в своем кресле, так или иначе. Может, даже он начнет понимать, почему это люди всегда в иных случаях говорили о птичках и пчелках.
Это не заняло много времени, чтобы Шерлок смог всё описать. В течение лекции Джон сумел не поджечь себя, чего, по-видимому, нельзя было сказать о его костюме. На мгновение он подумал, что такого сделал костюм, чтоб обидеть пчел, но, по дальнейшему размышлению, решил, что костюм оскорблял его, так что рой очень трудно винить. Он никогда не был более счастлив, чем когда они возвратились в дом, и можно было бросить эту хламиду в кладовке и переодеться в нечто менее шутовское и белое. Когда он пришел, у Шерлока были тост и чай, ожидающие на столе, за домом, а также банка меда, стоящая в центре стола, с ложкой для дегустации. По крайней мере, Джон думал, что это был мед. Тот был на несколько оттенков темнее, чем гнойно-зеленый, более густой, зернистый и не слишком-то привлекательный. Были также масло и джем, но Джон знал, что он, ожидалось, сначала попробует мед. И был не совсем уверен, что хочет сразу же испортить себе аппетит. Потому тянул время, попивая чай и поглядывая на банку и наслаждаясь утренним воздухом.
Шерлок чайной ложечкой положил мед на собственный тост. Даже в этом случае меду не хватало глянцевитого блеска, которым, Джону это было известно, мед должен был обладать.
— Он еще не готов, — сказал Шерлок, откусывая от тоста. — Здесь пыльца, ферменты, прополис, витамины, аминокислоты, антиоксиданты и минералы. Помогает при аллергии, позволяя глотать немного пыльцы, чтобы выработать иммунитет. Так говорят.
Облизнув губы, Джон взял ложечку, чтоб исследовать текстуру. Пахло, разумеется, медом.
— Если хочешь, у меня есть пастеризованный. Вкус такой же, но при этом уходит то, что поддерживает здоровье. Для тебя, наверное, был бы лучше тот, что содержит пыльцу. Ты всё трешь глаза.
Джону не хотелось ему говорить, что недомогание тут ни при чем. Он намазал немного меда на тост, – стараясь не думать о гное, – и с опаской попробовал. Вкус был меда, как это ни удивительно. Не мешала даже зернистость, потому что, нагревшись, мед растекся по тосту.
— Это… хорошо. Нормально на вкус.
Шерлок слегка нахмурился.
— Ну, это первая попытка, — сказал он, словно оправдываясь. — Через пару лет я должен улучшить его.
Джон захихикал, быстро дожевывая. Он не мог бы вообразить, что привыкнет к идее Шерлока, получающего продукты в своем саду. Это было каким-то сочетанием кошмара и бреда. Шерлоку всегда удавалось преуспеть во всем, чем бы тот ни пытался заняться, и, конечно, даже перебравшись в сельскую местность, постоянно адаптирующийся Шерлок Холмс процветал. И это, разумеется, было здорово. Джон честно пытался так думать, хотя это было всё труднее, когда их разводило всё дальше. Даже боль, снедавшая Джона, не могла уменьшить той гордости другом, которую он испытывал. Да, он гордился им… и в чем-то завидовал.
— Это – что-то, знаешь ли, Шерлок. Не могу и вообразить, как ты смог до такого додуматься, как решил, но… Ты только взгляни на себя! Уникум, как обычно. Я серьезно, правда. Жаль, что я не могу ничего подобного. То есть, я вот тоже хотел бы, чтобы можно было сказать: «Да гори оно всё! К черту! Я хочу изменить свою жизнь», – а затем действительно так поступить… — Джон потягивал чай, помогавший убрать сладость меда, всё еще ощущавшуюся на языке.
— Ну, и в чем же дело?
От такого оставалось лишь рассмеяться. Джон покачал головой, хоть улыбка его была совсем не веселой, но и хмуриться он не мог, если Шерлок демонстрировал такой оптимизм.
— На мне – дом, ипотека, работа, чтоб платить по счетам, – и малышка, которой нужно куда больше стабильности, чем дал бы отец, то и дело уносящийся прочь по собственным прихотям. Не могу рисковать всем этим. Дело слишком серьезно, чтобы можно было что-нибудь завалить.
Шерлока это, похоже, нисколько не озаботило: тот лишь взял кусок тоста, продолжая им небрежно хрустеть.
— Ну, так и не заваливай, — сказал детектив без тени сарказма, и не обращая внимания на крошки, оставшиеся на губах.
— Иногда интересно даже, так ли это легко для тебя, мистер «я-сам-создал-свою-работу». Но для нас, простых смертных, это не так. У нас нет счетов в банке, чтоб, при случае, выручить нас, если всё остальное накроется, — в его голосе прозвучала горечь. И он проглотил ее вместе с чаем, не желая, чтоб она одолела его, прежде чем он будет готов попрощаться. Он попытался думать о желтом манеже с игрушками в пустой комнате для гостей, и невысказанном обещании, решив считать это символом. Успех Шерлока был хорошей вещью для них обоих, даже если это действительно означало немногие посещения и редкие встречи.
Шерлок не казался обеспокоенным. Он откинулся на спинку стула, и отброшенная крышей тень упала ему на колени.
— Что самое худшее из того, что может случиться?
— Ты что, серьезно? Ну, начать с того, что можно стать безработным, бездомным и голодающим и, что много хуже, это всё коснется не только меня, но и Анне-Ли.
— Ты игнорируешь то, что я не позволил бы этого, ну да ладно. И если ты оставишь всё так, как есть?
Джон пожал плечами. Не было ничего, что, как он полагал, пошло бы наперекосяк, если б он и дальше продолжал свой теперешний образ жизни. Скучно было бы, разумеется, но, за исключением этого, ничего особо серьезного и насущного, если не считать пустоты, от которой нравилось размышлять о «браунинге», что обычно хранился в сейфе. Не хотелось думать, что данный факт говорит о его психическом состоянии, если были дни, когда единственной причиной того, что он не поддался этому искушению, было то, что, казалось, это потребует слишком много усилий.
Шерлок сложил их тарелки и чашки на чайный поднос, смахнув крошки.
— А чего же ты хочешь тогда? — спросил он. — Что сделало бы тебя счастливым? Забудь пока об Анне-Ли.
— Но я не могу. Говорю тебе, это так не работает. — Он ведь, кажется, ясно уже всё объяснил. Возможно, Шерлок и мог полагать, что прав, но на самом деле, любое заверение, которое тот мог бы дать ему, не смогло бы выстоять против ощущения неправильности этой идеи. Любил ли Джон ее или нет, Анне-Ли была – прежде всего. Обстояло всё именно так – таков статус родителя. Он провел рукой по волосам, ощущая, как их на затылке нагрело солнце. — Я имею в виду, мы с Мэри говорили о том, что я должен сделать, когда я останусь один. Говорили, что можно бы переехать поближе к работе, может, даже на Бейкер-стрит. Может, снова вернуться к контракту со «Стрендом» и заняться писательством. Словом, всё крутилось вокруг того, чтобы я был поближе к Анне-Ли, проводя с ней побольше времени. В общем, всё было построено так, чтобы для нее это было лучше – и проще всего для меня.
— И всё же ты хочешь уйти от этого.
Это должен был быть вопрос, и Джон почти ненавидел, что это высказывание таковым не являлось.
— Я не знаю, чего я хочу, — сказал он сквозь зубы, всё больше и больше утомленный этой настойчивостью.
Шерлок кивнул, вставая, и захватив поднос.
— Джон, вовсе не Анне-Ли тебя сдерживает, — сказал он, оставляя за собой последнее слово, и поворачиваясь, чтоб вернуться в дом.
— Я и не говорил, что виню ее, — ответил Джон резко, хотя и не мог не думать, как быстро он бы попросил остаться у Шерлока, здесь, если бы не Анне-Ли.
+++
Большая часть того, что хранилось на кухне у Шерлока, рассчитано было на одного, потому им пришлось предпринять долгую прогулку в город по извилистым тропкам. Джон уверен был, что это окольный путь. Прямых дорог, фактически, не было вовсе. Вместо этого, Шерлок вел его через пустошь, на утесе, выдававшемся далеко вперед большой белой скалой, что могла похвастать обилием трав и цветов. Будь он помоложе, непременно пошел бы быстрее, наслаждаясь ветром в лицо и щурясь от летнего солнца. Он, бывало, бежал, пока хватало дыхания, останавливаясь, лишь когда совсем уже не было воздуха, но зато до краев полный жизнью, так что прятаться от нее даже в голову не приходило. Отец всегда говорил, что он будет солдатом. Лишь они шли и шли вперед, несмотря ни на что, пока не падали замертво. Джон хотел бы считать себя более осмотрительным, хотя он, отчасти, не возражал бы, наверное, против этого упрямого духа.
Почти не было слышно пения птиц, но шум волн заполнял тишину. Земля крошилась под их ногами, потрескивала и шуршала [5], голени раздвигали траву; припекало, а ветер, свистя, налетал порывами, охлаждая нагретые солнцем спины. Джон невольно дышал глубоко, прибавляя ходу, чтоб догнать широкий шаг детектива. Это не было тем волнением, что испытывал он, бывало, следуя за своим другом, но его присутствие было всё еще утешающим, и Джон рад был, что приехал. Уезжать, действительно, будет трудно. Шерлок жил чересчур далеко, и, казалось, удача, вновь и вновь сводила их так, что то, что было лучшим для одного, шло вразрез с потребностями другого. И пришел черед Джона быть одиноким и брошенным. В какой-то степени он ощущал, что это лишь справедливо.
Это было незадолго до того, как путь Шерлока по бездорожью привел их к оконечности суши, и теперь впереди были только Ла-Манш и линия горизонта, но Шерлок и не думал сворачивать.
— Я, конечно, знаю, что я не здешний, но все-таки почему-то уверен, что это – не город, — сказал Джон, запыхавшись после их прогулки.
Шерлок натянуто улыбнулся, но улыбка лишь тронула его губы, не коснувшись глаз.
— Не волнуйся, мы здесь ненадолго.
— Да?
— Да. Потому что ты прыгнешь. — Он указал на край мыса, за которым было только небо. — Прямо вперед, разбежаться, толкнуться как следует, ноги вместе – и вертикально вниз, не переворачиваясь, — инструктировал Шерлок, словно бы давал указания, как добраться до города, от которого они явно были весьма далеки.
Джон нервно усмехнулся и покачал головой.
— Ты псих.
— Ты не доверяешь мне?
— Это не вопрос доверия, — возразил он, не способный до конца оценить эту шутку и посмеяться над ней вместе с Шерлоком. Джон, взглянув на него, поднял брови, сомневаясь в его серьезности, и подошел на шаг ближе к краю, чтоб увидеть, насколько высоко они были, и насколько безумным было предложение Шерлока. Но тот схватил его за руку, останавливая. Джон посмотрел на его руку, обвившуюся вокруг его руки, затем снова в эти серебряные глаза. — Что?
— Нет, ты не должен смотреть. Просто прыгай, — сказал тот. Лицо безмятежно, но глаза горят: он действительно, искренне предлагал это сделать.
Шерлок всегда был немного с приветом, но это уже побивало рекорд. Если тот хоть на миг представил, что Джон, в самом деле, прыгнет с утеса – потому лишь, что Шерлок его попросил об этом, – значит, тот был столь высокого мнения о себе, что утратил чувство реальности. Абсурдность этого была столь велика, что Джон продолжал улыбаться и отшучиваться.
— Думаю, тебя слишком много кусали пчелы, и ты отравился их ядом.
Шерлок просто стоял и смотрел на него.
— А тебя отравила болтовня идиотов. Слишком долго ты слушал их глупости, что они говорили тебе о семье. Оставайся на стабильной работе, никакой опасности, следуй каждодневной рутине, делай всё для дочери, служба – с девяти до пяти, и единственное удовольствие в жизни – воспитывать в одиночку ребенка? — Он отпустил руку Джона и стал кружить перед ним, не заботясь нимало о личном пространстве. — Ты сражался в Афганистане, — продолжал он. — Бежал за преступниками, пережил похищения, заглядывал в самые дьявольские места, которые только можно найти в Лондоне. Ты женился и создал семью вовсе не потому, что хотел стабильности, ты сделал это, потому что это было для тебя чем-то новым, неизведанным, чем-то захватывающим, за что можно было бороться и победить. Чем больше людей пытаются помочь тебе, тем становится хуже, потому что они отнимают твою борьбу, подсовывая вместо этого свою ложную мудрость, которая призывает тебя позабыть обо всём, что ты делал, о том, кто ты, чтоб ты стал похожим на них. Они – те, кто хочет отправляться спать по ночам, не зная и не ожидая ничего удивительного, что, возможно, принесет им завтра. Это – их страховочная веревка, для тебя же она становится петлей и душит тебя. Ты не нуждаешься в бесконечной стабильности, ты нуждаешься в риске и острых ощущениях. Ты не будешь знать, что там, за утесом, пока не прыгнешь.
Это было уже не забавно. Ни в глазах, ни в словах детектива, ни в его присутствии не было и намека на юмор, ни в малейшей степени. Джон покачал головой, выставив вперед руки, словно Шерлок мог просто броситься на него, если он и дальше будет упорствовать и отказываться.
— Не стану я прыгать! Не стану! Ты что, совсем спятил?!
Вероятно. Шерлок кружил вокруг, приближаясь сзади, шепча ему на ухо, никогда касаясь, а Джон только глазами следил за ним, словно пригвожденный к месту.
— Нет, всё это совсем не так. Стоять на краю, смотреть вниз, зная, что единственная причина, почему твоя жизнь под угрозой, – в том, что ты сделаешь этот шаг, который унесет тебя… Миллионы лет эволюции, и мы до сих пор боимся упасть. Жизнь – в твоих руках; всё в тебе кричит, чтобы ты не делал этого, инстинкт самосохранения пытается тебя обуздать, а потом всё внутри сжимается, и уже слишком поздно, ничего не изменишь, и не остается уже ничего – лишь надежда и вера в момент падения.
Джон чувствовал, как колотится сердце, горяча его кровь, при мысли о чувствах, что описывал Шерлок. Он знал эти надежды и страхи. Ему доводилось испытывать их – и в окопах, и на мостовой, преодолевая себя, – холодящий страх возможных последствий, отголоски волнения – от сознания, что дело стоит того, и что всё получится, – истинная причина успеха. Он сглотнул. Нет, он не будет думать об этом. Совершенно исключено. Не стоит даже дразнить себя, вспоминая подобное, хотя грудь его невольно сжималась тоской по тому волнению и страху, что ему так хотелось бы вновь ощутить.