Подумай хорошенько, Вонючка. Задай себе вопрос — что осталось у тебя в этой жизни? Твои прежние “друзья” тебя ненавидят, у тебя нет семьи, у тебя нет дома, ты всем противен и вызываешь лишь брезгливое отвращение.
У тебя абсолютно ничего и никого не осталось, кроме меня.
Подумай об этом, Вонючка.
И напиши мне ответ. Или приди, наконец, на свидание.
Я включил тебя в список посещений еще в январе.
Рамси Болтон.”
========== Глава 2 ==========
Теон ожидал, что Рамси снова будет его пугать, грозить наказаниями и тем, что он скоро вернется. Но к такому письму Теон был не готов. Его пальцы разжались, и листок, покачиваясь, упал на стол.
Рамси не только мучил его, бил и унижал. Рамси еще и трахал его, как девку. “Сучка Болтона” — потом писали в газетах, и Теон не знал, куда прятать глаза при виде этих заголовков.
Самым гадким было даже не то, что Рамси регулярно его насиловал, а то, что Рамси заставлял его испытывать при этом удовольствие, за которое Теон сам себя ненавидел. Рамси хорошо изучил не только его душу, но и тело. Он знал, как можно заставить Теона скулить и умолять, чтобы Рамси позволил ему кончить.
Теон резко встал, быстрыми шагами пересек коридор и вошел в ванную. Он содрал с себя одежду и посмотрел в зеркало.
Никто и никогда не захочет его: седого, искалеченного, с обрубками пальцев, покрытого шрамами. Он всегда будет один. Это изувеченное тело может быть желанным только для одного человека — того, кто сделал его таким.
Теон запустил в зеркало баллоном с пеной для бритья. Серебристое крошево стекла разлетелось по ванной, посекло голое тело. Теон опустился на пол, прямо на осколки — шрамом больше, какая разница.
Самое страшное, что Рамси прав. Он никому не нужен, кроме него. Теон обхватил голову руками и негромко завыл.
***
Неожиданно работы в интернет-магазине прибавилось. У “Бравых ребят” вышел новый сингл, и все подростки стремились стать его обладателями. Скорбный Эдд принялся ворчать еще больше, он сбился с ног, доставляя коробки с дисками, пришлось даже задействовать курьерскую службу. Теон много времени проводил за компьютером, принимая и обрабатывая заказы. А еще через неделю вышла разрекламированная на весь мир книжонка Уолды Фрей “50 оттенков розового”, и все домохозяйки города словно сошли с ума: Теон разрывался между телефоном и электронной почтой, стараясь принять заказы от всех желающих.
Манс был доволен: за две недели окупилось производство его нового альбома, и теперь магазин начал приносить неплохую прибыль. Теон однажды взял с полки книгу, с обложки которой широко улыбалась, тряся подбородками, Уолда. Теон полистал ее — сопливые розовые глупости, не имеющие к реальной жизни никакого отношения.
Он был даже рад, что на работе приходилось крутиться как белке в колесе — хотя бы днем у него была возможность отвлечься от Рамси и его писем. Вечерами же эти мысли наваливались на него, подминали под себя. Не помогали ни книги — Теон пробегал глазами полстраницы и переставал понимать прочитанное, уходя в воспоминания; ни фильмы — он через несколько минут просмотра погружался в собственное прошлое, которое страстно хотел бы забыть.
Он больше не звонил Баратеону. Не потому, что боялся мести Рамси, а потому что понимал — тот все равно найдет лазейку, и новые письма все так же будут появляться на коврике в его прихожей. Он даже знал, когда можно ожидать следующее.
Дней через десять дней после того, как Теон разбил зеркало в ванной, ему приснился Рамси. Его жадные руки блуждали по телу, по-хозяйски мяли, давили, щипали, толстые пальцы настырно лезли в самые укромные места. Рамси был груб и требователен, он мучал Теона жесткими ласками, поцелуи сменялись укусами, и Теон вскрикивал, выгибаясь от боли. Он не мог противиться Рамси — иначе в дело пошел бы нож, ему оставалось только отдать себя на милость этому человеку. Рамси не терпел притворства, особенно в постели. Хотя как раз в постели он трахал Теона редко.
Рамси доводил Теона до исступления, перемежая страстные ласки и обжигающую боль. И все это вместе приносило острое обморочное удовольствие.
Теон снова проснулся от собственного крика. Однако вовсе не таким криком он будил собак и соседей последние полгода. Он просунул руку под одеяло и замер в ужасе: как мальчишка-подросток он перепачкал трусы и постель спермой.
На улице было темно, Хелисента приподняла голову, прослеживая взглядом, как Теон сдернул с кровати испачканные простыни и отнес их в ванную.
Теон был даже рад, что зеркало разбито — ему было бы стыдно смотреть себе в глаза. Он полгода боялся даже думать о сексе, о том, что какой-то другой человек может трогать его, он боялся любых прикосновений. Это напоминало ему о Рамси и о том, как тот насиловал его.
Раньше он почти каждую ночь видел Рамси во сне — с ножом, молотком или клещами. Но сон, где Рамси трахал его, а он получал от этого удовольствие — Теон увидел впервые.
Он в отчаянье начал биться головой о стену, смывая с себя липкие белые потеки. Ему было мерзко и противно. Собственное тело опять предало его. Как и собственное подсознание.
Желтый конверт без адреса появился на коврике под дверью в положенный срок. Рамси никогда не обманывал его ожиданий, он превосходил их. Теон покрутил письмо в руках: ему было страшно. Он уже не боялся угроз, Рамси не мог управлять им издалека при помощи страха. Но Рамси слишком хорошо знал его и всегда бил по больному. Теон боялся того, что скажет ему сейчас Рамси. Он боялся правды.
Теон надорвал желтый плотный край конверта, слегка зацепив угол вложенного в него листка.
Бумага была свернута очень аккуратно. Складывалось впечатление, что письмо было написано не сразу — его много раз откладывали и, возможно, даже переписывали местами.
“06 апреля
(размашистым почерком с сильным нажимом, ручкой с синими чернилами)
Здравствуй, Грейджой! Ты все продолжаешь молчать, мой скользкий перевертыш. Неужели так трудно просто вырвать клочок бумаги и нацарапать пару фраз? Я вроде сохранил тебе пальцы на правой руке — так что мешает тебе взять ручку и написать ответ?! Я хочу услышать твои новости лично от тебя, а не от своих людей. Я хочу услышать твой рассказ. Я хочу, чтобы ты задал мне вопросы — о моих новостях.
Неужели тебе неинтересно, как я живу? Что у меня здесь происходит? А должно быть интересно, твою мать! Прошло почти полгода, как тебя забрали от меня, неужели тебе совсем не хочется хоть что-нибудь узнать обо мне?!
А мне интересен каждый твой шаг. Я хочу, чтобы ты все рассказал мне. Как ты живешь? Как там твоя работа у красавчика-Манса? Он все так же записывает свои слащавые песенки для сопливых мокрощелок? И как, они имеют успех? Блистают в топах хит-парадов? Почему он взял тебя на работу, Грейджой? Чем ты ему так приглянулся? Ответь мне, Вонючка. Я знаю Манса — он не занимается благотворительностью. Так какого хрена он взял тебя к себе?! Что у него за интерес?! Любой малолетний пацан справится с этой работой гораздо лучше тебя, так зачем Манс принял в свой магазин калеку-урода?!
(более спокойным почерком и шариковой ручкой черного цвета)
Вонючка-Вонючка… Ты мне приснился сегодня, и это очень странно. Я прежде никогда не видел тебя во сне. Хотя не сомневаюсь, что в твоих снах я присутствую постоянно. Ты можешь соврать, что это не так, но я-то знаю правду, поэтому не отрицай очевидное.
Я хочу увидеть тебя. Я хочу, чтобы ты был рядом со мной — мой прежний верный Вонючка.
И ты будешь со мной.
Это не просто желание или пустая мечта. Мы обречены друг на друга. Я верну тебя. Ты мой, Грейджой, ты это прекрасно знаешь.
Я часто вспоминаю твое лицо — в те последние недели, когда мы были вместе. Ты был готов исполнять любое мое желание. Я не успевал рот раскрыть, как ты мгновенно бросался делать то, что я хотел. Если я был зол, ты сразу это чувствовал и из собственной шкуры выпрыгивал — только чтобы мне полегчало. Ты вечно старался мне угодить, ты ловил каждое мое слово, ты все время признавался мне в любви. Ты говорил это десятки раз, твою мать! Ты говорил, что любишь меня. Ты ходил за мной, словно собачонка, и все время заглядывал в глаза.
Я много думал об этом, Грейджой. У меня отменная память, а время здесь тянется бесконечно. Я вспоминал те дни, когда ты был моей верной сучкой. Когда ты клялся в любви и преданности, и как ты просил, чтобы я тебя трахнул. А потом вымаливал разрешение кончить. Меня это с ума сводило, и я хотел иметь тебя снова и снова. Нам ведь было так хорошо вместе, правда?
Ты говорил, что любишь меня, и ты не врал. Я отлично разбираюсь в людях — это моя работа — и я с легкостью могу распознать, когда кто-то лжет, а когда — говорит правду, словно перед Богами. А тебя, мой славный Грейджой, я изучил очень хорошо. Я не только знаю в подробностях каждый дюйм твоего тела, я ведь исследовал каждый уголок твоей жалкой души.
Я в деталях вспомнил все дни, когда ты ползал передо мной на коленях и говорил, что твоя любовь настолько сильна, что ты готов отдать за меня жизнь. Тогда ты не врал мне.
Это было правдой. Ты не притворялся.
Тогда что же произошло потом? Почему ты так переменился? Я не могу этого понять!
Я не верю, что все это прошло бесследно. Что бы ты ни говорил и что бы ты ни делал — ты все равно любишь меня. Я знаю, что ты хочешь избавиться от этого, и хочешь всеми силами меня забыть, но у тебя ничего не выйдет.
Ты предназначен мне, Грейджой, это судьба. Я всегда буду с тобой.
Мне не хватает тебя, но признайся сам себе откровенно — тебе тоже меня не хватает.
Ты умирал от ужаса, когда я наказывал тебя, но у меня не было выбора! Я не хотел причинять тебе боль — ты сам заслужил ее! Это была только твоя вина! Ты сам заслужил все свои страдания. Вспомни, Вонючка, разве я когда-нибудь наказывал тебя без причины?
Но когда ты исправился, стал покорным и послушным, разве ты сам не хотел быть со мной? Ты ведь просил меня об этом!
Ты любил меня, и сейчас, чтобы ты ни внушал себе, ты все равно любишь меня и хочешь.
Я помню, как ты вздрагивал, когда я прикасался к тебе — вздрагивал не от страха, а от предвкушения удовольствия. Уж поверь, я в этом разбираюсь и знаю разницу. Тебе нравились мои ласки, и тебе нравилось то, что я с тобой делал. А когда я позволял тебе остаться в моей постели, во сне ты всегда прижимался ко мне, Грейджой.
И ты до сих пор любишь меня — я чувствую это даже на расстоянии.
Ты хочешь быть рядом со мной, но не желаешь себе в этом признаться. И поэтому ты боишься отвечать на мои письма.
(абзац дописан впопыхах серым карандашом, строчки прыгают, буквы сильно скруглены)
Прекращай дурить, Грейджой. Я же знаю — ты хочешь увидеть меня так же сильно, как и я тебя.
Приходи ко мне.
Напиши мне.
А лучше сделай и то, и другое. Я хочу услышать тебя, и я хочу тебя увидеть.
Рамси Болтон.”
Теон дочитал письмо, придерживая пальцами бумагу, и внезапно забился в истерике. Он смеялся и плакал одновременно, хрипел и завывал, захлебываясь рыданиями.
Рамси писал ему о любви.
О любви, мать его.
Этот больной ублюдок был уверен, что Теон любил его и любит до сих пор. Теон осел на пол, его колотило, слезы заливали лицо и лезли в нос, капли текли с подбородка. Он едва мог дышать. Его отчаянное стремление выжить в руках жестокого безумца и садиста Рамси принимал за любовь.
Хелисента подбежала к нему, расталкивая боками подруг, уткнула нос ему в щеку и начала слизывать широким мягким языком слезы с опухшего от рыданий лица. Она всеми силами старалась его успокоить, и через некоторое время Теон затих, всхлипывая, вжавшись лицом в горячий, остро пахнущий псиной бок.
***
Каждый новый его день был похож на предыдущий. Теон ходил на работу с Кирой и на площадку со всеми тремя девочками. Он не брал выходных — когда у него было свободное время, то в голове появлялось слишком много мыслей, которые он хотел бы отогнать от себя. Работа помогала ему отвлечься. Жизнь его была скучна и однообразна: вечеринки, друзья, веселые компании и доступные девушки — все осталось в прошлом. Вечерами он сидел в кресле и грел искалеченные руки о большую чашку с крепким сладким чаем. В квартире у него было нежарко, но он привык. В подвале у Рамси было намного холоднее.
В последние дни ему несколько раз звонили журналисты, напрашивались на интервью. Они и без того слишком много про него написали, поэтому он сразу вешал трубку, без разговоров.
После истерики ему стало легче. Он даже нашел в себе силы, чтобы сходить к Роббу на кладбище. Рамси очень внимательно следил за лицом Теона, а точнее уже Вонючки, когда рассказывал о смерти друга. В тот миг и в Теоне что-то умерло, но он не смел показать свое горе — это стоило бы ему еще нескольких пальцев. А после суда… Ему было стыдно. Ему было страшно. Он предал друга, он совершил подлость, ему не было прощения.
Теон ушел с работы пораньше, попросив Даллу, чтобы она посидела вместо него на заказах. Та привычно погладила огромный выпирающий живот и заверила, что сумеет без труда его подменить — ведь до беременности они с Мансом сами управлялись и со студией, и с магазином, и даже каким-то чудом умудрились не прогореть. Теон робко улыбнулся — Далла немного опекала его и жалела, но так, что эта жалость не становилась для него оскорбительной или обидной.
Кира мерно трусила у ноги, вываливая набок длинный розовый язык и тяжело дыша. Теон по дороге купил у цветочницы крупные игольчатые хризантемы с острым зимним запахом, ему казалось, что эти цветы подходят Роббу больше всего.
Он знал, где находился фамильный склеп Старков: когда-то Робб водил его туда и с гордостью показывал место, где впоследствии должен упокоиться сам. Тогда они оба считали, что это будет в каком-то необозримом будущем, а Теон брезгливо морщился — он не понимал, какой в этом кайф: гнить в каменном гробу. Пепел его предков, по древнему обычаю, рассыпали над морем — это куда более романтично.
Теон оставил Киру у порога и велел охранять, а сам вошел в тихий полумрак склепа. Нишу, куда когда-то забирался Робб и показывал позу, в которой после смерти будут лежать его кости, закрыла каменная плита с его именем. Теон рукавом смел с нее засохшие листья, пыль и песок, и положил цветы. “Прости меня”, — произнес он беззвучно, одними губами.
Яркий солнечный свет почти не проникал в склеп сквозь длинные подслеповатые окошки на потолке. “Прости меня”, — шептал Теон, и звук его голоса отражался от стен, затихая где-то под самой крышей.
В склепе было тихо и прохладно, Теон снял перчатку и погладил трехпалой рукой серый холодный мрамор надгробья. “Прости меня”, — сказал он негромко, и на белые лепестки цветов упали горячие соленые капли.
Он задержался на кладбище и поэтому вывел девочек на прогулку намного позже обычного. Собаки были недовольны нарушением режима, они хотели гулять и вырывали поводок-сворку из рук. На площадке он краем глаза заметил огромного белого хаски. Теон не обратил на него особого внимания, мало ли собак в районе, пока не увидел его хозяина.
Ох. Джон Сноу и его Призрак.
Теон совершенно не ожидал увидеть здесь Джона, он отводил глаза и боялся начать разговор с ним. Джон всегда был прямым и честным, он должен был презирать его, потому что Теон это заслужил. Но Джон сам заговорил с ним без ненависти и злости, и Теон был благодарен ему за это. Он попросил у Джона прощения — и получил его. Это было так непохоже на Джона, что Теон отвернулся, с трудом сдерживая слезы. Джон пригласил его вместе с девочками на кофе к себе в гости.
Теон вернулся домой в растрепанных чувствах. Его прежняя жизнь начала плавно вливаться в нынешнюю и прорастать новыми побегами. Они договорились с Джоном встретиться завтра на собачьей площадке. Возможно, для него еще не все кончено, раз даже Джон Сноу простил его.
И, конечно же, на пороге его ожидало новое письмо. Теон без долгих терзаний разорвал желтый конверт. Из него выпали скомканные и небрежно разглаженные блокнотные листы. Несколько строчек были зачеркнуты так густо, что ничего нельзя разобрать. Почерк был ровный — казалось, Рамси писал вдумчиво, никуда не торопясь.